– Я... я принесла тебе обед.
Прозвучало как-то ужасно жалко, но еще отвратительней зазвучал его смех. Он смеялся и морщился от боли.
– Обеед? Ахахаха...она принесла обееед, – голос срывается, он вздрагивает, но продолжает мерзко смеяться, и мне до ужаса захотелось вывернуть эту тарелку на пол.
– Да, обед. А что в этом забавного? Мне сказали, ты не ел три дня.
Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Повернул ко мне осунувшееся бледное лицо, покрытое длинной щетиной.
– С ложки кормить будете?
– Д-да, если надо.
– Не надо! Мне от вас ничего не надо. Уходите. Просто оставьте меня в покое. Я вижу, вы решили поиграться в благородство, в великомученицу? Ваша дочь говорила, что вы любите подобные роли. В вашей серой и скучной жизни вдруг появилось развлечение?
Я медленно выдохнула и подвинула стул к его постели.
– Мне плевать, что ты скажешь. Я отсюда не уйду. Ясно? Тебе придется меня терпеть – считай это местью.
– Черта с два! Дочечка упросила? Только смысла в этом нет. Я не встану на ноги. Рано или поздно вы это поймете и умотаете. Поэтому валите сейчас.
– А никто и не говорит, что ты встанешь на ноги, – ударила в ответ и увидела, как вспыхнул яростью темно-серый взгляд, – так что мы не обольщаемся. Мы хотим помочь тебе.
– Она хочет. А вы просто бесхребетная идиотка, которая пошла у нее на поводу в очередной раз. Взяли б ее за шкирку и тащили отсюда на хрен. А вы безвольная, вы позволяете помыкать собой, к мужику свалить, ноги перед ним раздвигать, вы ей даже простили ту херню, что она вам орала. Теперь меня нянчить собрались? Дура вы!
Сама не поняла, как выскочила из палаты и, тяжело дыша, уткнулась лбом в стену. Тихо, Оля, тихо. Он это специально делает, чтоб ты ушла. Он тебя ломает. Вот этот пацан на больничной койке умудряется выбивать тебя на эмоции. Он опять ведет и выигрывает. Ну и к черту его. Пусть подыхает тут один. От едкого желания схватить сумочку и уйти свело скулы.
«Если он умрет, и я умру, мама».
Решительно вошла обратно и села рядом с ним на стул.
– Значит так, Вадим. Я никуда отсюда не уйду. И тебе придется с этим смириться. Я собираюсь проводить здесь почти круглые сутки. Не имеет никакого значения, зачем я это делаю – значит, мне это надо. Так вот – у меня диабет, а я не ела с самого утра. И пока ты не согласишься поесть, я тоже есть не буду.
Не смотрит на меня, на скулах играют желваки.
– У меня наступит инсулиновый шок, и я впаду в кому.
Молчит, продолжает меня игнорировать всем своим видом. Хорошо, ты хочешь войну, я устрою ее тебе и здесь. Но ты не сдохнешь, или я буду не я.
Взяла тарелку и понесла ее к раковине.
– Вы что делаете?
Раздался голос Вадима, и я поджала довольно губы.
– Собираюсь вылить твой суп, он все равно скоро остынет.
– А-а-а, ну выливайте.
Во же ж гад. Пришлось, и правда, вылить. Вернулась и села обратно на стул, достала из сумки книгу.
– Вы, и правда, собрались здесь со мной сидеть?
– Угу.
– Бред какой-то. Мне это на хрен не нужно. Вы меня раздражаете.
– А в этом что-то есть, не находишь?
Опустила книгу и посмотрела ему в глаза. Какие же они насыщенно синие и живут своей жизнью на его изможденном лице. Сердце сильно сжалось от взгляда на швы на его руке в нескольких местах. Возникло непреодолимое желание тронуть его нервные пальцы, лежащие поверх одеяла.
– Да мне плевать, что в этом есть, и на вас плевать. Хотите сидеть – сидите. Вам все равно быстро надоест.
– Посмотрим.
Со злостью опустила руку с книгой. В этот момент пришла медсестра.
– Ну как, поел?
Я отрицательно качнула головой. Она подошла к кровати Вадима и попыталась стянуть одеяло, как вдруг он слегка приподнялся с подушки и зарычал на нее.
– Не надо мне ваших уколов, один хрен ни черта не поможет!
Медсестра повернулась ко мне:
– Выйдите, пожалуйста.
Я отошла к двери и едва хотела ее открыть, услышала:
– Ты не кричи, Вадим. Это обезболивающее, чтоб поспал нормально. Действует намного сильнее тех, что я колола вчера. Твоя сестра сегодня купила.
– Это она, что ли? Не сестра она мне. Так, баба одна, таскается в больницу вместе с дочкой своей. Не знаю, че ей надо от меня. На хрен ее подачки.
Раздался шум, вскрик медсестры и мучительный стон Вадима.
– Ты что творишь? Совсем чокнутый! Я врачу пожалуюсь!
– Та хоть самому черту.
Медсестра выскочила из палаты с пустым подносом, на меня только взгляд бросила странный какой-то, косой. Тяжело дыша, я вошла обратно – на полу валялись разбитые ампулы с обезболивающим.
ГЛАВА 10
Наверное, я задремала вместе с книгой в руках. Тишина и прохлада в палате, ветер мне волосы слегка треплет. От эмоциональной усталости покалывает затылок, и все тело кажется ужасно невесомым. Он так и не заговорил со мной с той секунды, как я вернулась обратно в палату и подобрала на полу битые ампулы с лекарствами. Отвернул лицо к окну и лежал молча все время, пока я сидела рядом.
Так странно – вроде совершенно беспомощен, совершенно не может о себе позаботиться, даже руки еще его слабо слушаются. А все равно рядом с ним вот эта сила звериная чувствуется, дикая, молодая. Страшно только, что со временем он ее растеряет. Вот так, рассматривая его профиль с резко очерченными выпирающими скулами и капризным ртом, я и уснула, положив голову на руки. Сама не знаю, как это произошло. И вдруг услышала.
– Эй... вы! Э-э-э-эй? Вам плохо? Ольга Михайловна! – как сквозь рваную вату и дремоту его голос, – Оля!
Резко распахнула глаза и тут же потерла виски, щурясь и глядя на парня, который чуть приподнялся над подушкой. Ему явно было больно, потому что лицо побледнело, и он стиснул челюсти.
– Вам плохо, да? Вы так ничего и не ели?
– Плохо!
Тихо сказала я и встретилась взглядом с этими невыносимыми глазами. С каждым разом они мне казались все насыщенней, все ярче. Напоминали то штиль, то адский ураган. Странное выражение лица. Брови сошлись на переносице и взгляд совершенно нечитабельный. Непонятно, что там в его голове делается. Впрочем, это было непонятно еще с того момента, как мы первый раз встретились. Я бы не смогла однозначно ответить на вопрос – какой человек Вадим Войтов.
– Вам надо поесть. Идите купите себе что-нибудь.
– У меня нет денег.
Нагло ответила и поправила растрепанные волосы и платье сморщенное на коленях. Я думала, он удивится, но нет, для него этот ответ оказался более чем нормальным. Проследил взглядом за моими руками и тут же отвел глаза.
– Так! В больничную столовую сходите возьмите мой ужин!
– То есть ты тоже будешь есть?
– Я не голоден.
Я пожала плечами.
– Я тоже.
Переложила книгу на столик, подтянула под себя ноги и принялась искать, где прекратила чтение.
– А этот шок... он когда наступает? Сколько нужно не есть, чтоб он наступил?
– Не знаю, я никогда не проверяла и питалась вовремя.
Я и на самом деле не знала. Почему-то всплыло в памяти, что диабетикам нельзя голодать, вот и ляпнула, а если копнет поглубже, то я и не знаю, что ответить. Но ничего, я у Семеновны спрошу, если что. Она мне все расскажет.
Продолжила листать книгу, чувствуя, что он на меня смотрит и стараясь не смотреть в ответ, чтоб не понял по глазам, что я солгала. Он бы хохотал, как ненормальный, и твердил, что он так и знал, что я лгунья.
– Ладно. Несите, что там у них есть, я тоже поем.
Это была победа. Первая серьезная и самая важная победа над этим упрямым и вредным ослом, который явно до этого решил заморить себя голодом. Я боялась в это поверить, даже книгу чуть не уронила. А когда встала, одна нога занемела от неудобной позы, и я слегка пошатнулась, а он побледнел весь и снова приподнял голову.
– Идите, я сказал! Сейчас же идите! Давайте! Я голоден!
У меня вдруг все в груди сильно сжалось – а ведь он из-за меня это говорит, решил, что мне, и правда, плохо, и испугался. Почему-то от этой мысли сердце гулко сжималось и подергивалось в груди ни с чем несравнимым удовольствием, словно его забота была важна для меня. Словно я этого жаждала – получить подтверждение, что ему не все равно. Я никогда раньше не ухаживала за больными людьми. Мне это казалось ужасно сложным, скучным и безумно обременительным. Я искренне сочувствовала тем, кому приходилось тратить свое время на беспомощного и всецело зависимого от него человека. Мне казалось, что здоровый запер себя рядом с больным и угасает вместе с ним.
Но вот сейчас рядом с Вадимом у меня совершенно не возникло ни одной мысли похожей на эту. И я понятия не имею почему. Я знала, что он тяжело болен из-за травмы, но это не вызывало во мне чувство раздражения его беспомощностью... не знаю, как этому типу удавалось, но он был столь же агрессивен и силен морально, как и раньше. Оказывается, не важно сколько человеку лет, чтобы почувствовать его доминирование над собой, его властность, его внутреннюю силу. Рядом с ним я чувствовала себя более слабой, чем с тем же мастером спорта Вовой или моим бывшим мужем.
И все же перед дверью в палату снова с подносом я застопорилась. Посмотрела на совершенно неаппетитную манку в тарелке, с мерзкими комочками, и тонкий ломтик хлеба с маслом – к горлу подкатил ком отвращения.
Мне придется это есть вместе с ним. Я даже попросила еще одну ложку и героически вытерпела уничижительный взгляд работника столовой на раздаче. Наверное, по их мнению, я была тварью, которая будет пожирать еду больного.
Еще одну тарелку я себе не взяла. Не осмелилась попросить. Решительно вошла в палату. Пожалуй, я брала ее на абордаж по нескольку раз в день. Переступая через себя и свою гордость. Увидев меня, Вадим попытался приподняться, но обессиленно лег на подушки. Я придвинула тумбочку поближе к кровати и поставила на нее поднос. Потом долго рассматривала устройство кровати, в попытке приподнять немного верх. Ничего не нашла. Все это под скептическим взглядом молодого засранца, которому явно доставляло удовольствие то, что я ковыряюсь с его кроватью и кусаю губы от б