И у меня перед глазами тот дождь на остановке, губы его мокрые в миллиметре от моих и ладони сильные на бедрах, вспоминаю, как властно дернул к себе. Каждый раз от одной мысли об этом все скручивалось в животе и дух захватывало.
На часы смотрю, а время не двигается с места. Оно замерло. Я даже думала – мои часы стали, но на смартфоне высвечивались те же цифры.
На мгновения мне становилось страшно, что там что-то пойдет не так, что они не смогут спасти ногу или спасти самого Вадима, и я от ужаса глотала воздух широко открытым ртом, стараясь успокоиться и протыкая ногтями ладони до крови, даже не чувствуя боли.
Пока не вышел сам врач и не подошел ко мне. Каждый его шаг стоил мне куска жизни. Я боялась того, что он скажет, до такой степени, что у меня стучали зубы, и я стиснула скулы, чтоб никто этого не слышал. Антон Юрьевич поравнялся со мной. Брови все так же нахмурены, в глазах нечто совершенно неизвестное и непонятное. То ли как на иконах в церкви, то ли как на лицах умалишенных. Словно ничего там нет. Ни жалости, ни сочувствия, ни досады или злости с усталостью.
– Операция прошла удачно. Ногу спасли. Он в реанимации. Организм молодой, справится.
Выучено, монотонно.
– Спасибооооооо.
Я расплакалась и сжала руку врача.
– Спасибо вам огромное. Я даже не знаю... у меня нет слов. Я... простите мне, что я устроила у вас в кабинете... спасибо вам.
– Войтову просто повезло иметь такую женщину, как вы... готовую спать под моим кабинетом.
Усмехнулся одним уголком рта и аккуратно высвободил руку.
– Я бы пригласил вас поужинать со мной в знак вашей мне благодарности... если бы не видел, как вы одержимы моим пациентом.
Развернулся и ушел по коридору, на ходу расстегивая халат и снимая маску с лица.
А его слова снова и снова воспроизводились у меня в голове. Я всем своим существом противилась им и в то же время понимала, что он прав. Есть что-то во всем этом совершенно нездоровое. В том, что я чувствую к этому мальчику.
– Оля, ну что я вам скажу, пока что рано делать прогнозы, одно ясно, что операция прошла успешно. Теперь нужны его усилия и ваши. Он должен хотеть встать на ноги. Он должен к этому стремиться всей душой, иначе ничего не получится. Спасение утопающих... ну вы сами знаете.
Конечно, я знала. После бессонной ночи в реанимации, куда меня пустили, чтоб я дежурила у постели Вадима, пока он отходил от наркоза, прямо с утра за мной зашла Евгения Семеновна и увела к себе в кабинет. Она расписала для меня схему лечения и физиотерапевтических процедур, а так же чем кормить Вадима первое время. Волком она на меня уже не смотрела и иногда казалась даже благосклонной. Правда, отчитала за то, что я нахамила Антону Юрьевичу. Он у них звезда и светило, с ним надо вежливо и нежно. Но меня меньше всего волновала душевная организация хирурга, меня гораздо больше волновало, как прошла операция, и что думают после обхода врачи.
– Ему нужен какой-то рывок, какая-то веская причина бороться. Подумайте, поговорите с психотерапевтом, который заходил к нему несколько раз... не могу сказать, что их беседы прошли успешно, но какую-то информацию Ефим Осипович о больном собрал и может подсказать вам линию поведения. Неплохо бы пообщаться вместе... я вижу, вы хорошо влияете на больного, и, возможно, в вашем присутствии он более охотно будет говорить с доктором Берковичем.
Я хорошо влияю на больного?! Смешно. Он еле меня выносит, и наши разговоры вечно превращаются в боевые действия на грани местного апокалипсиса. О каком влиянии вообще идет речь? Разве что он сделает в точности наоборот. Конечно, я надеялась, что после операции Вадиму дадут больше шансов на выздоровление, больше шансов на то, что он сможет ходить. Этот вопрос сжирал меня с того самого момента, как я вошла к ней в кабинет.
– Вы серьезно? У него перелом позвоночника. Да, не задет спиной мозг, но есть сильный ушиб, его нога была раздроблена в нескольких местах, и вместо костей поставлены имплантаты, которые неизвестно как себя поведут в ближайшее время. Он должен для начала начать садиться, шевелить пальцами ног, двигать ими, да просто чувствовать их, а вы хотите, чтоб он бегал? Тут неизвестно – восстановятся ли все функции организма, сможет ли он быть полноценным мужчиной в конце концов. Вы с ним в каких отношениях?
Пристально на меня посмотрела, и вся краска прилила к моим щекам. От неожиданности я даже щеку прикусила.
– Не в таких! – вырвалось само, и я покраснела еще сильнее.
– В каких – не таких?
– Ну вы говорили о мужских функциях, потом спросили об отношениях и...
– Угу, на воре и шапка горит. Я просто спросила... Но раз шапка уже сгорела, то скажу вам откровенно – возможно, с этим у него проблем не возникнет, как у многих спинальников. Пока что рано судить, но скорее всего, вам повезло, и с эрекцией у него будет все в порядке, конечно, не завтра же. Могут быть некоторые отклонения в виде быстрого семяизвержения или наоборот....
– Евгения Семеновна!
– Что? Что за смущения? Я врач. Тут нечего смущаться, и вопросы о его детородных функциях более чем серьезные. Тем более учитывая, как вы к нему относитесь.
Господи, неужели так видно, как я к нему отношусь? Я же просто ухаживаю. Я же не лезу, не висну на нём. Да мы почти не разговариваем... Что за бред всем лезет в голову, у меня что – на лбу все написано? В каком месте я веду себя по-идиотски, что всем это видно?
– Я отношусь к нему нормально. Я старше намного и...
– И что? Ну старше. Тоже мне препятствие. Видела я, как вы относитесь. Всю ночь сидела губы лимоном промакивала, пот вытирала, по волосам гладила и пальцы целовала, вскакивала от каждого его стона. Мы все видим, Оля. Работа у нас такая. Значит так, схему я вам дала. Выполняйте. Чем быстрее начнет двигаться, тем быстрее домой отправим. Долго держать незачем.
Я вышла от нее, чуть пошатываясь от усталости. Почти сутки без сна и голова кругом идет. Я немного дремала в кресле, но это, конечно же, не то. Хочется полноценного сна. Но кого я с ним оставлю? Таську? Она обещала приехать в десять и не приехала, а у меня села зарядка в сотовом. К моей дикой радости возле реанимации меня ждала Ленка с целлофановым пакетом и зарядкой. Мы крепко обнялись.
– Ну что? Нянькой заделалась?
Осмотрела меня скептически с ног до головы. Вся свеженькая, пахнущая улицей. Она всегда с собой заряд позитива приносит.
– Нет. Я Таську подменяю.
– Угу. Только ты тут двадцать четыре часа, а она на часик, да? Кто кого подменяет?
– Ей надо подтянуться перед экзаменами. А я что? Мне не тяжело.
– Вижу, как не тяжело, и под глазами ямы, а не синяки. Сама на себя не похожа. Идем в буфете посидим, кофе попьем.
– Неее, я не могу. А вдруг Вадим уже в себя пришел? Он вот-вот должен проснуться. Всю ночь мучился, ему вкололи снотворное и обезболивающее.
– Там есть медсестры, Оля, он там не один. Что ж ты трясешься за него так? Недавно орала, что сама б ему пулю между глаз пустила.
В глаза Ленке смотреть не хотелось. Перед ней действительно стыдно было, она ж все знает, и что Вадик с Тасей, и что было в подъезде. Я пока не готова обсуждать этот кошмар, который происходит внутри меня.
– Ладно, Лен, я, правда, пойду. Спасибо, что приехала, но он только после операции, понимаешь?
– Понимаю.
И в глаза мне внимательно посмотрела. Ничего не сказала, всучила мне пакет в руки.
– Поешь там потихоньку. Чаю хоть попей, на себя не похожа. Бледная, как поганка. Я пирог твой любимый с вишнями испекла. Так что сядь и перекуси.
– Хорошо, я обязательно поем.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Ну все, я пошла. Если что, звони. Я это... я памперсы менять умею и кашки варить.
– Да иди ты, – рассмеялась, и она со мной.
– Чтооо? Ну так не только ты нянькой быть можешь. Пусть Таська тебя сменит, а то так и скопытиться можно.
– Сменит. Она обещала после обеда приехать.
Я соврала. Она должна была приехать утром... но не приехала и на сотовый не отвечала. Волнения не было, я была уверена, что она спит. Как только Лена ушла, я снова Таську набрала. В этот раз она мне ответила ужасно сонным голосом.
– Я сплю, мам.
– Я понимаю... просто сейчас уже одиннадцать.
– Да? Ой, прости, мам. Мы вчера с Дашкой в клуб ходили...
– Куда ходили?
Мне показалось, я ослышалась, даже трубку сильнее сжала и придавила к уху.
– В клуб, у нее ж день рождения, ты забыла? Мы там пару часиков посидели.
– Да, у меня как-то все дни рождения из головы выветрились, Тася. И как? Нормально гулялось, пока Вадиму операцию делали?
– Мааам, не начинай. Мне что теперь дома запереться? Я все уроки сделала, позанималась, убрала, и мы пошли. Не злииись. Я часик посплю и подменю тебя, обещаю. Просто мы в пять только уснули.
Кричать на нее, в чем-то упрекать, делать замечания сил не было. То ли я морально выдохлась, то ли не знаю, что со мной происходило. Я положила сотовый в карман кофты и пошла обратно в палату. Здесь я уже договорилась, и Вадим лежал один. Пришлось, конечно, заплатить, но зато мне и ему так было комфортней. Поставила пакет на столик и подошла к его постели. Сердце снова сжалось до боли в ребрах. Такой бледный был вчера до синевы, а сейчас спит беспокойно, и ресницы нервно подрагивают. Длинные, как у девочки. Сама не поняла, как потрогала их пальцем, потом почему-то нарисовала черты его лица, едва касаясь. По бровям, по носу, по скулам и по губам его... таким сочным, таким гладким.
Да, ночью я с ума сходила, когда он метался и отходил от наркоза. Мне казалось, что это меня саму выворачивает наизнанку от боли вместе с ним. Бегала искала врача, чтоб дали обезболивающее. А он, когда бредил, имя мое несколько раз прошептал. Звал меня. Потом глаза приоткрывал мутные, несфокусированные, а я дрожала от удовольствия... от осознания, что в такие вот секунды обо мне... Склонялась ниже, а у него на губах улыбка появлялась дурная такая, совсем мальчишеская. Пить у меня просил... и я ваткой по губам потрескавшимся вожу, а у самой слезы ему на лицо капают.