Не думала ни о чем, когда к Васильку приезжала. Любовалась им в новом свитерке, джинсах и кроссовках. Какой же он симпатичный, и уши его лопоухие так мило смотрятся. Нежный такой, как девочка, реснички эти длинные, как у старшего Войтова.
– Красавчик.
– Мальчики не должны быть красивыми, они должны быть умными и сильными.
– Это кто сказал? Некрасивые мальчики, наверное? Вракииии. Девочки любят красивых.
Он на меня во все глаза смотрит и руки в карманы то засовывает, то вытаскивает. Я вижу, как ему нравится обновка, и меня саму распирает от счастья. Непроизвольно все поправляю на нем, волосики отросшие приглаживаю. Какой же он маленький, сладкий. Радуется так всегда, когда я прихожу. Бежит, улыбается. Рисунки мне новые носит. Как я прекращу к нему ездить? Ну вот как? Мне ж его глаза огромные покоя не дадут. Я спать не смогу спокойно, зная, что он ждет там один у забора.
– Вадька красивый. Он на маму похож. Правда ведь, красивый?
– Красивый, да. И ты на него очень похож. Просто ты маленький красавчик, а он большой.
– Я не маленький. Я уже вырос на целых три сантиметра. Нас сегодня измеряли и взвешивали.
– Ну и сколько ты весишь?
Улыбка пропала с лица, едва он назвал цифру. Потом я бежала в кабинет Тамары Георгиевны и записывала какие витамины надо купить, кому отнести, сколько дать нянечке, чтоб вовремя давала железо в сиропе.
– Ну а как вы хотели. Мы стараемся. Как можем. На что финансов хватает. За каждым, чтоб вовремя поел, не присмотришь. Тут как маленькая колония, они и отбирают друг у друга, и что-то выменивают на еду. Это вам не детский садик.
– Я могу забирать его в обед и кормить сама.
– Можете... но для меня это определенный риск, вы ж понимаете. Я вас мало знаю. Конечно, рекомендация нашей нянечки, но это не разрешение службы опеки. С меня, если что, три шкуры спустят.
Я положила ей на стол конвертик на шторы для актового зала, и ее настроение и взгляды на ситуацию тут же стали положительными.
– Каждый день не получится, но несколько раз в неделю можно устроить, и то не дай бог какая-то проверка, вы должны его тут же везти обратно. С понедельника можете попробовать забирать на пару часов. Будете писать расписку, оставлять у меня паспорт.
Я б у нее оставила что угодно, лишь бы она позволила забрать малыша из этого места хотя бы на час. Попрощавшись с Васильком, я заехала в очередной раз к дому Вадима, передала соседке Анфисе денег на корм для пса. Она уверила меня, что шельмец ни в чем не нуждался, и она и так забегала его подкормить.
А когда вернулась в больницу... меня ждал удар под дых. Ничего подобного я еще никогда в жизни не испытывала. Из палаты Вадима голоса доносились. Его голос и женский.
– Вы много себе позволяете, Войтов. Вот пожалуюсь врачу на вас.
– Да, ладно. Что я позволяю, м? Это я ко мне хожу и в свою смену, и в чужую? Булочки таскаю по утрам и книги приношу?
Я глубоко втянула воздух... чуть приоткрыла дверь – медсестричка наша на краю его постели сидит. Глаза в пол опустила.
– Руки у тебя нежные, Валя, – ладонь ее своей ладонью накрыл, – когда меня касаешься. Ты те булки сама пекла?
Она кивает и пальцы свои с его пальцами сплетает. На меня взгляд вдруг подняла.
– Ой.
Руку из его руки вырвала.
– Кто там? Ольга Михайловна? Очень хорошо, что вы пришли. Тут Валя согласилась мне по дому помогать... безвозмездно, так сказать. Так что вы можете больше не дежурить со мной и ехать домой.
Щеки девушки вспыхнули, а у меня сердце дернулось и сильно сжалось. Больно. Неожиданно и очень больно. Я выскочила из палаты и тут же дверь прикрыла, о стену спиной облокотилась, глаза закрыла, тяжело дыша. Мне словно все внутренности обожгло серной кислотой, словно раскаленным железом там все испепелили, и перед глазами пальцы его... как руку Валечки поглаживают. И голос этот. Тембр, как когда и со мной... Бросилась к лестнице и возле подоконника стою, чтоб отдышаться и успокоиться, но дышать нечем и орать хочется, стекла бить.
– Ольга, вы чего здесь стоите? Добрый день.
– Здравствуйте.
Обернулась к Антону Юрьевичу, рассеянно поправляя волосы за уши.
– У вас что-то случилось?
– Нет, все хорошо.
– А я вас порадовать шел – мы завтра вашего подопечного выписываем. Я вам свой номер оставлю и того врача из столицы. Насчет инвалидной коляски я договорился, и скорая с нами работает, перевезут его домой и помогут занести в дом.
– Спа...спасибо. Я вам очень благодарна. Простите, мне идти надо.
ГЛАВА 17
Я раскладывала вещи, привезенные из больницы, и из-за слез не видела – куда и что положила. Руки механически разглаживают складки на кофте, сворачивая аккуратно, чтобы положить на полку, и я вдруг понимаю, что мне все постирать надо, а не в шкаф к чистым вещам, и я вытаскиваю все снова, потянув за собой остальное, чистое, и смотрю, как все с полки падает на пол. Так медленно, как будто в кадре заезженной кинопленки. Горой мне под ноги. И я обессиленно опускаюсь вниз, чтобы собрать, и всхлипываю, глядя в никуда... глядя в свои такие хрупкие иллюзии, в свои женские мечты, где могла любить и быть счастливой с ним... но это казалось таким абсурдом. Никогда б у нас не вышло ничего. Мы слишком разные. Мы два иных мира. И не нужна я ему, и никогда не была нужна даже в те самые секунды, когда, казалось, без меня бы не справился. Вадим был слишком сильным человеком, и при всей своей физической беспомощности казалось, что он может справиться со всем сам. Я даже не сомневалась, что он бы смог. Он борец по жизни, он из тех, что могут ползти к цели с перебитым хребтом, если захотят.
Но, оказывается, я все же надеялась... все же позволила себе размечтаться и отдаться этому урагану, который врезался в мою жизнь и перевернул ее наизнанку. Посмотрела тогда ему в глаза и даже понять не успела, как он мне в сердце крючьями впился, проткнул насквозь и прошил проволокой ржавой. Мне оставалось только пытаться их выдернуть... но это было еще больнее, чем получить раны.
Где-то трещал мой сотовый, разрывался на части и ужасно раздражал.
Я встала с пола и подошла к сумочке, достала сотовый. Конечно же, Ленка. Иначе и быть не могло. Тася не звонила мне с тех пор, как приехала к отцу. С Лешей я говорила в тот же день. Он уверил меня, что все хорошо, и Тася прекрасно ладит с его новой женой. Что они вместе уже успели сходить на шопинг. Я кивала, слыша триумф в его голосе и бахвальство. Он был горд тем, что дочь предпочла его, даже несмотря на то, что он с другой женщиной. Ведь раньше у Таськи всегда в приоритете была именно я. Он злился и говорил, что я нарочно настраиваю дочь против него и свекрови, а тут вдруг Тася сама приехала и даже решила остаться. Конечно, меня тут же заподозрили в жутком отношении к ребенку и дали пристанище изгнаннице. Глупости все это, конечно. Притом что мы с Лешей давно обсуждали возможность Таси учиться там, а не здесь. Все же столичные ВУЗы – это совсем другое дело.
И меня даже не кололо материнской ревностью. Раньше могла нервничать, что она уедет к Леше и предпочтет его мне. Но сейчас я искренне хотела, чтоб она все же поступила в университет именно в столице, где у моего бывшего мужа были связи, да и финансы обеспечить ей поступление и обучение.
Конечно, я скучала по ней... но больше тосковала по той дочери, с которой мы были близки и счастливы, по той, что была ребенком. А с этой... с этой мы обязательно попытаемся еще раз. Я обязательно поеду туда, и мы поговорим, успокоившись и спустя какое-то время.
– Да, Лен. Привет.
– Приветик. Чего долго не подходила? Узнала я все, и какие документы нужны, и к кому обращаться. Есть у меня там знакомый, точнее, у моего мужа в райотделе, и тот лично знаком с Перепелкиной. Той, что делом Войтовых занималась. Та еще шкура продажная. Тебе лучше оформлять опекунство – меньше возни, чем усыновление, но там посмотришь сама. Поговоришь с выдрой этой. В общем, я тебе сейчас скину список документов, собери все, что нужно, и дуй к ней. А ей предварительно позвонят. Но блин... ты ж понимаешь, там давать надо?
– Понимаю, конечно.
– Тратишь свои те?
– Трачу. А зачем они мне еще нужны? Чтоб, если что, тратить. Вот и трачу.
– Чокнутая ты, Олька, но я тебя люблю за чокнутость эту.
– И я тебя.
– Знаю. Так все. Мне надо работать. Жди от меня смску на вайбер.
– Спасибоооо.
– Нууу одним спасибо не отделаешься.
– С меня шампанское, когда все получится.
– Это другое дело.
Пиликнул мессенджер, и я посмотрела на список. Черт. Надо снова ехать в больницу и там брать выписку о недееспособности Войтова-старшего. Может еще и понадобиться его разрешение, но там как я договорюсь. У него проблемы были, и, значит, вполне может пронести с этим документом.
Подниматься по той же лестнице, но уже не к нему, было больно. Еще больнее было осознавать, что меня променяли щелчком пальцев на медсестричку Валечку помоложе, посвежее и посговорчивей. Но ведь это правильно. Ведь так и должно быть. Для Вадима она самая подходящая пара, не то что я – перезрелая и со своими дурацкими тараканами. Он говорил о жалости... может, это я вызываю жалость своей страстью к совсем мальчику, к бывшему своей дочки, которая влюблена в него, и я встряла между ними, бесстыжая? Мне действительно себя было жалко... за все свои мысли о нем, за бессонные ночи, за влажные сны и за каждое адское желание почувствовать на себе сильные руки снова.
А тело помнило каждое его прикосновение, каждый голодный поцелуй, каждое движение пальцев на мне и во мне. Жарко становилось в ту же секунду, как и до дикости тоскливо, потому что ни о чем это все. Потому что мной поиграли и в меня, а я... я позволила собой играть. Дура несчастная. Это я жалкая и убогая. Противно-то как. Размечталась.
Но от Леки я отказываться не собиралась. Здесь было что-то ужасно личное, ужасно сильное и непреодолимое. Я безумно жаждала быть рядом с этим ребенком и готова была идти напролом и по головам, чтобы забрать его из того ужасного места, куда каждый раз приходила, как в камеру пыток, только истязания были не физическими, а психологическими. Я поднялась к кабинету Антона Юрьевича и несмело постучала в дверь.