Но подобное случалось редко. Большинство мужчин, за которыми я следила, были отнюдь не ангелы. Они били жен, изменяли им, впаривали марихуану и обезболивающие соседским подросткам. Порой под дворниками их «БМВ» и «Тойот» я оставляла записки совсем иного рода. Пусть знают, что за ними следят.
Приятный молодой полицейский, который сидел за нашим кухонным столом и записывал в блокнот мерки моей сестры, вскоре уволился и пошел работать на цементный завод тестя. После этого меня стали пинать от одного копа к другому. Каждый год я приходила к полицейским с новыми зацепками и версиями, но они только закатывали глаза и звонили моей матери.
Я стала умнее, расчетливее, изворотливее. Моя надежда до сих пор жива вопреки всем данным статистики.
Встречаться с убитыми горем родственниками пропавших девушек – да еще тайком, чтобы мама не узнала, – становится все труднее. Слышать, как на другом конце провода вешают трубку, смотреть, как двери захлопываются прямо у меня перед носом.
Стыдливо просить у родных лишние фотокарточки, чтобы потом долго вглядываться в лица и сравнивать их, надеясь однажды заметить какую-то связь. Никакой связи я до сих пор не заметила.
То, что мне удалось выйти на Карла, – счастливая случайность. Хотя все это время зацепка висела прямо у меня в шкафу.
День четвертый
Мой блокнот с советами по выживанию. Составлен в возрасте 9 лет.
Как не бояться темноты, когда засыпаешь (слова Рейчел)
1. Наши шторы не превращаются в злых ведьм.
2. Пол не провалится, и я не попаду в ад, когда пойду ночью в туалет.
3. Рейчел дышит. НЕ ПРОВЕРЯТЬ И НЕ КЛАСТЬ руку ей под нос, иначе она проснется.
25
После беспокойной ночи в машине я останавливаюсь на парковке деревенского долларового магазинчика. Карл храпит, как лошадь. Мы в Магнолии. Или в Белвилле. Точно не знаю. Телефон я не включала и несколько раз поворачивала наугад, а карту разглядывала в темноте, с фонариком.
Выпускаю Барфли на улицу и отвожу его делать свои дела на заросшую одуванчиками лужайку. Он почти не хромает.
Если он будет поправляться такими темпами, нам тем более надо подыскать ему хороший приют. Это необходимость. Мужчину и женщину с облезлым псом кто угодно запомнит. Но самое скверное – Барфли бередит мои чувства. Если этот колодец открыть, вода очень скоро польется через край. Понятия не имею, что я тогда сделаю с Карлом. Мы с Барфли обходим машину, я открываю ему банку собачьих консервов и наливаю водички в блестящую железную миску.
В 8.36 мы вновь садимся в машину. К магазину подъезжает прыщавый подросток в помятой зеленой «Камри» – первый продавец. Магазин откроется только в девять, но он уже машет мне рукой. Я подлетаю к двери, стыдливо прикрывая пах журналом и сжимая коленки.
Начинаю с жаром рассказывать продавцу о вынужденной утренней охоте за тампонами (отчасти это правда). Он терпеливо ждет меня за кассой, но на всякий случай смотрит на экране, как я роюсь на полках.
Волосы я спрятала под кепку с надписью «Голливуд, США», купленную Карлом на заправке, глаза – за большими темными очками «Рэй бэн». В 8.30 это вполне уместно, ибо техасские восходы ослепительны, техасские похмелья чудовищны, а техасские женщины не жалеют денег на солнцезащитные очки.
Тампонов в магазине нет, закончились. Когда я появляюсь на кассе с корзинкой для покупок, парень не проявляет ни малейшего интереса к моим пончикам, двум бутылочкам молока, упаковке одноразовых пакетов и трем коробкам с краской для волос разных оттенков. В третьем проходе мне пришло в голову, что не стоит демонстрировать на камеру мой следующий цвет волос – пепельный блонд, – поэтому я купила набор из трех цветов.
Карл уже не спит.
– Все, что продается в долларовых магазинах, вызывает рак, – заявляет он, когда я открываю дверь.
Я бросаю ему пончики, затем пакеты. Он без проблем их ловит – мастерски, я бы сказала.
– Ты вспомнила про пакеты! Спасибо! – Он будто бы искренне тронут тем, что я не забыла купить пакеты для его золотодобывающего предприятия.
– Куда едем? – Он уже рвет зубами бумажную упаковку своего пончика.
– В Хьюстон, – отвечаю. – Потом в Галвестон.
– И кого я там убил? Надеюсь, это последняя красная точка? Дело близится к завершению?
Его губы и подбородок припорошила сахарная пудра.
– Ее звали Виолетта, – говорю я. В моих ушах ревет океан.
26
Хьюстон встречает нас, как директор похоронного бюро с вонючим дыханием. Небо превратилось в серую вату. Стремительный автомобильный водоворот, засасывающий нас в один из самых крупных, влажных и загрязненных городов Америки, – лишь предостережение. Настоящая пучина – впереди. Все это вполне соответствует по духу тому, что мне предстоит сделать в ближайшие двое суток.
А пока надо как-то сладить с Карлом. Вот уже десять минут он безудержно машет рукой подростку на «Хонде Сивик», хотя я уже сто раз просила его перестать.
Если парень – на скорости семьдесят миль в час – помашет в ответ, мы запросто можем столкнуться. Он держит руль одними коленями, а руками вцепился в веревку, которая удерживает на крыше ковер. Тем временем со мной флиртуют фуры: они то и дело меняют полосы у меня перед носом, предлагая поцеловаться.
Когда Карл говорит: «Съезжаем с трассы», я не сопротивляюсь. Моим нервам очень нужен отдых, хотя мы всего пару часов назад выбрались с проселочных дорог на трассу. Вскоре после съезда Карл показывает мне на небольшой и практически заброшенный торговый центр. Я медлю. Почему-то я думала, мы съехали с трассы, чтобы потешить его нездоровую любовь к «уотабургерам».
Судя по всему, в этом центре работают только два магазина из пяти заявленных: «Глаза Техаса» и «Киношки для взрослых». Ни у того, ни у другого нет собственных парковочных мест, клиентам предлагается оставить машину возле закусочной «Лубис».
Все три предприятия явно на последнем издыхании и в лучших традициях Лас-Вегаса пытаются выжить на этой потрескавшейся бетонной пустыне, которую оставил за собой «Харви»: витрина «Глаз Техаса» подмигивает оранжево-голубыми неоновыми глазками; «Киношки для взрослых» похотливо выставили розовый язык, а «Лубис» заманивает посетителей специальным предложением: всего за 7,99 доллара здесь можно от души наесться жареной курицы и креветок. Пирог с пеканом и холодный чай также в неограниченном количестве.
Карл машет мне рукой и показывает куда-то вперед. Не успеваю я опомниться, как он выскакивает из машины и направляется прямиком к мигающим глазам. Кстати, это могут быть вовсе не глаза, а живые сиськи.
Я опускаю стекло.
– Имей в виду: порнуха в машине – только через мой труп!
Порой мне кажется, что Карл только притворяется больным, а порой – что он сущий ребенок. То ему пакетики для золота подавай, то собачий поводок.
В тот же миг я жалею, что сказала про труп. Прямо вижу свое окровавленное тело на этом раскаленном асфальте. Карл даже не оборачивается. Барфли, пошатываясь, встает на заднем сиденье, вытягивает шею и лижет шершавым языком мое голое плечо.
Карл исчезает за матовой стеклянной дверью «Глаз Техаса». Я сразу представляю пластик с ароматом шоколада и липкий пол, залитый бог знает чем.
Осматриваюсь по сторонам. Ни единого признака жизни. Что ж, можно быстро переодеться прямо в машине: следующая гостиница станет приятной (пусть и короткой) передышкой от захудалых мотелей, в которых мы обычно останавливаемся. Выглядеть надо соответственно.
Заперев двери, я перебираюсь назад, заверяю Барфли, что все хорошо, и раздеваюсь до нижнего белья. Вытаскиваю из рюкзака дорогие джинсы и хорошенький, немного помятый персиковый топ. Он достаточно свободный и хорошо прикрывает папину кобуру.
Сережку в носу я оставляю. Надеваю на шею тонкую серебряную цепочку, а на пальцы правой руки – три дорогих серебряных кольца. Кольцо на указательном пальце ощутимо давит, но дело не в размере или тяжести. Это было любимое колечко сестры, с бирюзой: черные прожилки на камне напоминают паутину. В кольцах держать пистолет не так удобно, зато удар кулаком будет ощутимее. Я все еще не вполне верю тренеру: он часто говорил, что гораздо важнее уметь принимать удары, чем наносить.
Перебравшись на переднее сиденье, я стираю осыпавшуюся тушь влажной салфеткой для снятия макияжа, подкрашиваю карандашом брови и наношу на ресницы немного туши. Размазывая по губам бесцветный блеск, я думаю о том, как эти бесконечные переодевания меня успокаивают. И о том, как приятно трогать и перекатывать в ладонях черную игральную кость. Я делаю это постоянно, щупая пальцами белые точки на шести ее гранях, словно это мой личный шрифт Брайля.
Диди из Калверта не идет у меня из головы. Диди, Диди, Диди. Глупое имечко так и звенит в ушах. Диди узнала Карла. Конечно, она не знает меня, моих липовых имен и того, что мы с Карлом сменили старомодный «Бьюик» на неприметный белый пикап.
Сквозь грязное лобовое стекло я смотрю на дверь, проглотившую Карла. Его долгое отсутствие меня нервирует. «Ладно, Барфли. Идем!» Я вытаскиваю из консоли пистолет и прячу его в кобуру. Откуда мне знать, может, за этой неприметной дверью регулярно пропадают девушки? Сети работорговцев даже крупнее, чем сети по торговле наркотой, рассказывал мне один коп. Но я никогда не допускала мысли, что Рейчел могли похитить работорговцы. Почему же сейчас я об этом думаю?
Открыв дверь, я начинаю падать. Точнее, меня охватывает такое чувство. Одна стена впереди целиком заклеена фотообоями: вид с крыши небоскреба, взгляд самоубийцы.
Чтобы восстановить равновесие, приходится опустить взгляд на грязный ковролин. Я стою совершенно одна в крошечной каморке, освещенной флуоресцентными лампами. Единственный дверной проем в соседней стене занавешен плотной черной шторой.
Из-за шторы доносятся голоса, один из них принадлежит Карлу. Я кладу руку на пистолет.