При этом минувшей ночью Карл снял со стен номера все зеркала и красные маки, аккуратно положил их на пол или отвернул к стене, точно непослушных детей. От блеска и величия гостиничного люкса не осталось и следа. Комната сразу стала маленькой, безликой и плоской, как коричневый задник зеркал. Свой поступок Карл объяснить не смог.
– Врач, которую мы ждем, все про тебя знает, – говорю я.
– Не понял. А про тебя она что-нибудь знает? Потому что ты вообще не моя дочь.
У меня в груди вспыхивает крошечный огонек паники – Карл так и задумал, конечно.
– Про это лучше не упоминать. Вообще ничего не говори обо мне при людях. А то быстренько вернешься к миссис Ти.
Карл только усмехается.
Надеюсь, светило медицины Люси Блюмштайн оправдает наши ожидания. Я долго отваживалась на визит в клинику, и для меня это большой риск (впрочем, только один из многих). Вы сами не знаете, чего добиваетесь. Это гадание на кофейной гуще, сказала она мне по телефону. Поскольку случай нестандартный, я найду для вас время, но точной и мгновенной оценки не обещаю. Я не смогу с уверенностью сказать, убийца он или нет. Однако, судя по голосу и тону, доктор Блюмштайн явно была заинтригована.
Мы с Карлом одновременно поворачиваем головы на стук. Входит крошечная и совсем неулыбчивая женщина. Мне удалось разнюхать, что сорок шесть лет назад ее взяла из корейского приюта состоятельная американская семья. Впоследствии Люси получила два высших образования – в Принстоне и Университете Джонса Хопкинса.
Теперь у нее под глазами залегли огромные темные мешки. Мятая медицинская форма висит как на вешалке, намекая на постоянные сверхурочные и ежедневную диету из пресных батончиков мюсли. Никакой косметики и украшений, никаких планшетов, блокнотов, телефонов. Доктор Люси Блюмштайн взяла на консультацию только свои мозги.
– Здравствуйте, мистер Фельдман. А вы, должно быть, дочь?
Киваю.
– Я доктор Блюмштайн. Можете называть меня Люси. – К моему великому облегчению, она ничего не говорит о нашем телефонном разговоре, хотя тогда, по телефону, она без всяких церемоний заявила, что не держит секретов от пациентов, если они не утратили способности к мышлению. – Мистер Фельдман, сядьте на этот стул, пожалуйста.
Настроение у Карла изменилось. Я вижу это по его деревянным движениям, по тому, как он сбрасывает ноги с кушетки и ударяет каблуками по полу.
Впрочем, распоряжение врача он выполняет.
Та подкатывает свой стул и садится напротив.
– Мистер Фельдман, упритесь руками мне в руки, пожалуйста, и как можно сильнее толкните.
Карл медленно поднимает ладони. Я смотрю вниз, на их ноги: одни в сапогах из змеиной кожи, другие в резиновых сабо «Биркеншток». Исход этой дуэли известен мне заранее: сейчас доктор Блюмштайн пронесется на своем офисном стуле по комнате и влетит прямо в красочную пластиковую модель мозга, которую Карл с порога окрестил «Картофельной головой».
– Может, лучше не надо?.. – вмешиваюсь я. – Он…
…Уже толкает. Узел на бицепсе заметно напрягся.
Я недооценила докторшу: ее кресло сдвигается всего на несколько дюймов. Вскоре она опускает руки.
– Неплохо.
Лицо у Карла горит, но не от физической нагрузки – от гнева.
– Пусть моя дочь выйдет из кабинета!..
Люси кивает мне на дверь.
Я начинаю соображать, что Карл мог прихватить с собой из номера. Вспоминаю вещи, которые так и не нашла – ножик, красный эспандер. Сегодня утром он не позволил себя обыскать.
Оставлять его наедине с кем-либо не входило в мои планы. Мало ли, что сболтнет…
– Конечно, – говорю я и закрываю за собой дверь.
34
Вот уже сорок пять минут я сижу в вестибюле, пока Люси и Карл общаются. Сорок шесть. Сорок семь.
Доктор Люси Блюмштайн почти все свое время проводит в компании убийц. Напрасно я решила, что она не справится с Карлом и что ее блестящий пластиковый мозг до сих пор никто не скидывал со стола. Большую часть жизни Люси проводит не в этой клинике, на двери которой рядом с именами других партнеров выгравировано ее имя, а в федеральной тюрьме.
Она согласилась оторваться от работы только потому, что я соврала и представилась дочерью предполагаемого серийного убийцы Карла Льюиса Фельдмана. Для верности я даже кинула ей на электронную почту наше совместное селфи на рассыпающихся ступеньках дома миссис Ти. Я знала, что перед такой историей устоять невозможно: знаменитый на весь мир фотограф-убийца, юная ранимая девушка, известный врач с мрачным прошлым и тяжелым детством. Кроме того, я знала, что она будет вынуждена хранить врачебную тайну.
Тот же самый приемный отец, который всем сердцем полюбил двухлетнюю Люси и перевез девочку через океан, одним прекрасным утром выстрелил из пистолета в свою спящую жену. Люси к тому времени уже не было дома: она только-только поступила в Принстон. У отца был Альцгеймер, и стрелял он не очень метко. Приемная мать Люси выжила, однако после долгой реабилитации наотрез отказалась видеть мужа.
Поисковик даркнета на запрос «невролог убийцы деменция» выдал массу статей о талантливой Люси Блюмштайн, которая по выходным приезжала в дешевый мотель и готовилась там к вступительным экзаменам в медицинский. Мотель располагался в пяти милях от техасской тюрьмы, где отбывал срок ее отец – в жестоких условиях, способных взорвать мозг больного Альцгеймером человека.
Окончив университет, Люси уговорила богатого техасского консерватора проспонсировать программу, которая позволила содержать преступников с деменцией отдельно от настоящих убийц, чтобы они грызли свои холодные тосты сколько душе будет угодно и просыпались спокойно, а не под окрики незнакомых вооруженных людей в форме.
Люси Блюмштайн добилась введения новой, ничуть не накладной и, как оказалось, весьма гуманной практики: о преступниках с деменцией заботились сокамерники. Они меняли им подгузники, кормили их, заманивали в душ. Убийцы ухаживали за убийцами.
И хотя по телефону Люси была со мной не очень-то добра, я знаю, что в глубине души она добрая. Я тоже еще добрая, но уже давным-давно не застенчивая младшая сестренка той дикарки с соседней улицы.
Прошло пятьдесят две минуты.
Стеклянная дверь отъезжает в сторону, и в проеме возникает кучерявая голова секретарши.
– Мисс Фельдман?
До меня не сразу доходит, что это я.
– Да-да!
– Люси хочет поговорить с вами в кабинете. Я пропущу. По коридору налево, предпоследняя дверь справа, сразу после уборной. Вашему отцу пока делают обследование мозга. Не волнуйтесь, это быстро.
Быстро. Очень хорошо. Лучше не придумаешь.
Люси уже переоделась в узкие джинсы и синюю футболку, на которой написано: «Девочки не продаются». Вместо больничных сабо на ней белые кеды, на запястье – электронные часы «Эппл».
Кабинет у нее душный, темный, без окон. На стенах – только пара царапин. Она явно не проводит здесь много времени.
По сути, это кладовка, где хранятся одинокий письменный стол, папки с бумагами, толстые медицинские журналы, награды и грамоты, которые наверняка ничего для нее не значат. Думаю, этот кабинет даже больше похож для Люси на тюремную камеру, чем те, что она посещает ежедневно.
Сняв «биркенштоки», она стала ниже на пару дюймов, но по-прежнему вызывает во мне трепет. Я сразу представляю, как убийцы сидят в своих камерах и ждут, когда же заскрипят по блестящему линолеуму резиновые подошвы ее кед.
– Садитесь. – Люси сбрасывает со стула стопку бумаг. – Меня познакомили с Уолтом.
– Ого. А я и не знала, что он тоже поехал.
Ни намека на улыбку. Мои шутки не кажутся Люси смешными. Если вообще что-нибудь кажется.
– Судя по галлюцинациям, у него БДТЛ – болезнь диффузных телец Леви. Она вызывается патологическими скоплениями белка в мозгу, которые влияют на способность человека к мышлению, на его поведение и настроение, а также заставляют видеть то, чего нет. Но это лишь один симптом. На такой ранней стадии БДТЛ галлюцинации появляются у больных крайне редко. – Она пожимает плечами. – Вероятно, без небольшого психоза тут тоже не обошлось.
Я качаю головой:
– Мне известно лишь одно: после того как полиция задержала отца за бродяжничество, ему диагностировали деменцию. Он якобы не помнил, кто он и откуда.
– Такое иногда случается в результате травм или транзиторной ишемической атаки, микроинсульта. Повторюсь: невозможно сделать точное заключение в рамках одной консультации. За обследование я с вас денег не возьму. Он письменно разрешил мне использовать любые сведения о себе в моем исследовании.
– Даже не знаю, стоило ли давать ему на подпись какие-либо документы – тем более без меня…
Она вновь пожимает плечами:
– Это ему решать, не так ли?
– А вам не кажется, что он просто врет?
– Про что?
– Про привидения, например. Про свою плохую память.
– Галлюцинации он не выдумывает. Да, возможно, память подводит его не так часто, как он утверждает. Не ждите от меня великих откровений. Мое исследование, посвященное сознанию и ДНК убийц, еще на зачаточной стадии. Любой убийца имеет некие психические отклонения. Если вам кажется, что Карл сейчас не в лучшей форме, то что вы скажете о заключенном, который каждый день просит меня убрать из унитаза в камере лицо жены? Он видит ее всякий раз, когда мочится. При этом он не помнит, как забил ее до смерти бейсбольной битой сына. Но помнит, что давным-давно прозвал свою жену Дурешкой. «Пожалуйста, вытащите Дурешку из унитаза!» – причитает он на каждой нашей встрече.
– Карл тоже видит галлюцинации…
– Пациент, о котором я говорю, носит подгузник. И не моется. Вообще, – обрывает меня Люси. – Мистер Фельдман прекрасно соображает и страдает лишь незначительной потерей памяти. Ему вынесли оправдательный приговор. Ни вы, ни я не знаем, действительно ли он убивал людей. В противном случае вы бы сюда не пришли.
– Но вы же хотели мне что-то сказать.