Никакого. Что это просто совпадение, игра твоего воспаленного разума! Нельзя было даже допускать, что Карл Фельдман причастен к делу. Мне следовало… предложить тебе психологическую помощь.
О, наконец-то он допустил эту мысль.
– Как ты не понимаешь? – Я изо всех сил стараюсь говорить спокойно. – Я бы в любом случае оказалась здесь, в этом мотеле, с тобой или без тебя. Тебя постоянно мучает совесть, Энди! Это какое-то наваждение. Я не ребенок и никогда не была ребенком!
– А ты уверена, что Карл Фельдман убил твою сестру?! – взрывается он. – У меня, например, такой уверенности нет!
– Мы даже не знаем наверняка, что она мертва.
Я словно позволила себе сделать вдох – впервые с тех пор, как ее неубранная кровать рядом с моей опустела.
Но ведь это правда. Никто до сих пор не показал мне обломка ее кости или хотя бы микроскопического пятнышка ее крови, которая всегда была чуть темнее моей. Аудиозаписи с признанием я тоже не слышала.
Значит, есть один процент надежды. Или девяносто девять процентов безысходности. Зависит от того, что плещется в моем стакане – виски или чай.
Он произносит мое имя так многозначительно, с такой болью. Хватит. Хватит повторять мое имя!
Я пытаюсь думать. Куда Энди спрятал отслеживающее устройство? В мой чемодан?
Неужели он пробрался в мою квартиру? Когда он начал слежку – в тот день, когда мы уехали от миссис Ти?
Что ему известно?
– И давно ты за мной следишь? – спрашиваю я. – С нашей последней встречи? С тех пор, как Карл объявился на ваших радарах? Или еще дольше? Дольше?!
– Возвращайся домой. Или в Лондон, куда тебя проводила мать. Не мешай нам работать!
Но ты же ничего не сделаешь, Энди. Я подготовилась куда лучше.
Ты разговаривал с моей мамой.
– «Нам» – это кому? – тихо спрашиваю я. – Ты приехал с напарником?
Я машинально кошусь в окно. Невыносимо думать, что по ту сторону жалюзи стоит еще кто-то.
Раньше под «нами» он всегда имел в виду себя и меня.
– Нас прослушивают? Валяй арестовывай. – Я протягиваю ему руки. Бросаю вызов. Мне надо знать, как далеко он готов зайти. И зачем явился. – Я заслужила, уж поверь. Чего только не делала: следила за людьми, давала взятки, выкрала камеру Карла.
– Замолчи.
– Если ты пришел не за этим, проваливай. Карл исчез. Это правда, Энди. Моя операция «В поисках сестры» провалилась. Радуйся. Спасибо, что отвадил тех подонков в подворотне, но ты должен кое-что понять. Я бы справилась и без тебя. И в номер тебя пустила я, иначе бы ты здесь не стоял.
Мои руки застыли в воздухе.
Я не позволю ему меня остановить.
Энди делает решительный шаг в мою сторону. Напрасно.
Учитель: миссис Арчер.
Бумажные призраки
Две маленькие девочки в красивых белых платьицах с длинными белыми шлейфами играют в темноте.
Вокруг – чудовища.
В моем шкафу и в их лесу.
Не бойтесь!
Вот интересно, если я войду в картинку, тоже замру на месте?
Превращусь в камень?
Стану невидимкой?
Мой крик хоть кто-нибудь услышит?
Я карабкаюсь, танцую, бегаю, прячусь, шепчу и плачу.
Я нашла их не просто так.
С новыми сестричками я стану храброй.
Оценка: 4
Прекрасные образы, но задание не выполнено
44
Это случилось за два дня до моего школьного выпускного. Я приехала к Эдне Зито в четырнадцатый раз. Она наклонилась и прошептала: «Мне запрещено говорить про тех девочек в лесу».
Мы сидели вдвоем на скамейке в крошечном садике дома престарелых. На моих плечах лежала яркая разноцветная шаль – ее вязали крючком по очереди все «Перекати-Полли». Час назад они торжественно поздравили меня с выпускным и вручили подарок, завернутый в мятую бумагу с рождественскими колокольчиками.
Я ушам своим не поверила. Эдна с каждой неделей все глубже погружалась в забытье. Несколько недель назад я решила, что она ничего не знает. Перестала показывать ей фотографии. И навещала старушку только потому, что успела к ней привязаться.
– Я вам разрешаю, говорите, – хитрю я. – Что вам известно?
Эдна положила мне на колено сухонькую, бумажную ладонь.
– Кажется, Опал или Герти опрыскивают мое голубое желе средством для мытья окон. Оно тоже голубое. Хитро они придумали!
– Средство для мытья окон становится абсолютно прозрачным после нанесения, – раздраженно отвечаю я. – Его было бы не видно и на красном желе. Что вам известно о близняшках?
– О каких близняшках? Не знаю я никаких близняшек. Мы вроде о голубой отраве разговариваем.
Тогда я нетерпеливо вытащила из рюкзака две фотографии – портрет близняшек из книги Карла и его собственный портрет, причем свежий, сделанный на последнем суде. Одному репортеру удалось сфотографировать его в толпе прессы сразу после слушания.
– Актер какой-то? – нахмурилась Эдна.
– Пожалуйста, Эдна, вы ведь уже видели эти снимки! Сосредоточьтесь.
– Самое время для шоколадного печенья и фруктового салатика.
Она немного побледнела, дыхание участилось.
Мне было восемнадцать. О выучке еще и речи не шло.
Я просто замолчала и покатила ее в столовую полдничать.
Через неделю на пороге дома престарелых меня встретил Никсон Зито. Он стоял, скрестив руки, и поджидал меня.
– Прошу вас прекратить эти визиты. Так всем будет лучше.
45
Когда на моей шее смыкаются пальцы Энди, я думаю о Карле. Пока я голая и беззащитная, он может вломиться в номер и навсегда прекратить мои страдания.
Когда Энди прижимает меня к полу, я представляю, как на улице, в неприметной машине его дожидается напарник (или напарница, тайно в него влюбленная, мечтающая родить ему десяток детей).
Возможно, именно она сейчас войдет в номер и прикончит меня словами. Закрывая глаза и погружаясь во мрак, я думаю о сладостной, бесконечной и мучительной боли, которую умеет причинять только Энди.
Когда он потянулся к моим рукам, мы могли бы сделать то, чему оба были обучены – причинить друг другу боль.
Вместо этого я позволила Энди рывком привлечь меня к себе. Почувствовала под футболкой его теплые руки, а потом и прикосновение его губ. Я невольно поморщилась и вздрогнула, когда он дотронулся до старого синяка на моей спине – сувениру на память о последней тренировке. Энди всегда бередил мои раны.
Происшествие в кабаке уже казалось сном. Недопроявленной фотографией.
Энди воспринял мою реакцию неправильно. Попятился. Заглянул мне в глаза – не то с вожделением, не то с обидой.
– Да или нет?
Мне даже не пришлось думать. Я просто погладила его щеку – как в тот первый раз, на парковке.
Снимая кобуру, он смотрел мне прямо в глаза. Намеренно тянул время, чтобы я при желании успела передумать.
А потом мы упали на кровать, слегка отскочили от твердого матраса и засмеялись. Стянули с себя всю одежду. Его джинсы и футболку, мое нижнее белье – теперь мы были на равных.
Сейчас Энди слегка замедляет темп, целует меня в ухо. Я представляю себя птицей, которая присела на потолочный вентилятор и наблюдает за происходящим. Я – одухотворенный соловей из его любимого стихотворения Китса, а может, зловещая черная ворона с пшеничного поля Ван Гога.
Сколько времени прошло с тех пор, как он меня поцеловал? Две минуты? Пятнадцать?
Я выгибаю спину. Энди бормочет что-то нечленораздельное.
Тому, кто сейчас выломает дверь, придется нас убить. Или подождать.
Я хочу заслужить прощение Энди. Когда вся эта чертовщина закончится, я хочу, чтобы он снова меня полюбил.
– Так должно быть. Так должно было быть всегда, – шепчу я.
День седьмой
Мой блокнот с советами по выживанию. Составлен в возрасте 11 лет.
Как не бояться привидений
1. Больше не смотреть вместе с Рейчел «Полтергейста».
2. Не играть с доской Уиджа.
3. Не верить в них.
4. Не есть лимоны (Рейчел сказала, привидения любят этот запах).
46
Когда я просыпаюсь, Энди уже нет – что ж, это более чем справедливо. Он ничего не обещал, не рассказывал, не объяснял свое внезапное появление в кабаке, не спрашивал, зачем я стащила его пароли и что планирую делать дальше.
Перед тем как уснуть, я подумала, что Энди мог украсть все мои находки. Карту, телефон, коробки с документами из кузова пикапа. Всю мою жизнь. Но нет, он просто исчез. В каком-то смысле это еще более жестокий поступок.
Я приподнимаюсь на одном локте. Лежащий в моих ногах Барфли тоже поднимает голову. Вчера вечером, после пары «заходов», Энди нашел его в углу ванной. Он подхватил его на руки, поблагодарил за вежливость и уложил в нашу кровать. Похоже, с тех пор Барфли даже не шевелился.
Мой пистолет лежит на том же прикроватном столике. Рядом – до боли пустой гостиничный блокнот. Никакой записки. Слова обычно так и сыплются из Энди – я знаю, ведь я сохранила каждое из них.
В одной из моих коробок лежит конверт, а в нем – все записочки и рисуночки, которые он оставил мне за двадцать семь дней нашей любви: на подушке, в бумажнике, на лобовом стекле машины, в учебниках, внутри рулона туалетной бумаги.
Мои ключи тоже лежат на прежнем месте. Ключ от банковской ячейки указывает на север, ключ зажигания – на запад. Ровно так они и лежали вчера, я запомнила. Телефон по-прежнему в ванной, к нему пристал неприметный волосок, который я тоже видела вчера вечером.
Я не готовилась к приходу Энди, не подмечала заранее все эти мелочи – просто такой я теперь параноик. Быстро осмотрев номер, прихожу к выводу, что Энди ничего не взял. Под кроватью лежит ненароком скинутая с тумбочки игральная кость – единственное свидетельство нашей встречи.