Ну ничего, я готова. Выучка дает о себе знать.
Приступаю к методичным поискам того, что Энди наверняка оставил в моем номере. Один крошечный трекер обнаруживается в пластиковой коробочке с зубной нитью (она почти точь-в-точь как моя, но все же немного отличается), еще один – в подошве «найков». Черная резина вскрыта и склеена обратно так мастерски, что разреза почти не видно.
Трекеры приятно хрустят под ногой, рассыпаясь по белому кафелю крошечными внутренностями – как тараканы, выползшие из картонных стен.
Я надеваю спортивные штаны, футболку с пандой и выхожу на улицу. Там еще темно, парковка по-прежнему забита машинами. Возможно, за мной наблюдают. Я опускаюсь на колени и свечу фонариком под кузов машины, заглядываю в колесные ниши.
Нахожу искомое под задним бампером – небольшую черную коробку, которой вчера не было. Внимательно ее изучаю. Ничего особенного – GPS-трекер с магнитом, устройство для обыкновенного бытового шпионажа: чтобы заботливые родители могли одновременно смотреть «Нетфликс» и приглядывать за своими нерадивыми тинейджерами-алкоголиками, а повздорившие мужья и жены – собирать доказательства для более эффективного раздела имущества и детей.
Я закрепляю коробочку под бампером соседнего пикапа – по счастливой случайности тоже белого.
Затем возвращаюсь в комнату, закрываю входную дверь на замок и цепочку, завожу будильник на восемь утра. Возможно, трекер под бампером был отвлекающим маневром: утром я прочешу всю машину на предмет более серьезного оборудования для слежки. Загляну под капот и под приборную доску, под сиденья и коврики, осмотрю люк в крыше – словом, все места, куда обычно устанавливают такие приборы. Я уже не раз устраивала своим машинам подобные проверки, но, очевидно, надо делать это чаще. Трекер, который агентство по аренде автомобилей устанавливает на случай угона, я уже давно сняла.
Наверняка в салоне найдутся еще трекеры. Но вот кто их там оставил? Большой вопрос.
Быть может, все то время, что я строила планы относительно Карла, кто-то еще строил планы относительно меня.
Я набирала мобильный Дейзи уже тринадцать раз – все звонки сразу переходят на голосовую почту. В ветеринарной клинике трубку снимает автоответчик. И там, и там я оставляю одинаковые сообщения: Если увидите моего отца, пожалуйста, позвоните в полицию. Он потерялся. Он психически не здоров и склонен к насилию.
Страх за Дейзи гложет меня изнутри. Если она умрет, полная глупых мечтаний о Гарварде, – это моя вина.
Пора уезжать, но в комнате до сих пор стоит запах Энди. Я то и дело подхожу к пустому блокноту на столике у кровати – словно в надежде, что он одумается. Подношу блокнот к свету – нет ли вмятин от ручки? Может, Энди что-то написал, потом вырвал верхний листок и унес с собой? Однажды такое уже было. Послание-призрак звучало так: Люблю тебя.
Но почему Энди вернулся? Почему теперь? Давно он за мной следит? Неужели с тех пор, когда мы расстались, когда мне было девятнадцать? Неужели я не заметила слежку? Если да, то ему самому впору обращаться к психиатру – такая одержимость будет посерьезнее моей… С нашей последней – неожиданной – встречи прошел год. Я часто прокручиваю в голове его звонок, наш разговор и информацию, которую мне удалось раздобыть.
Когда он допрашивал меня касательно сестры и моих последних открытий, я старалась отвечать уклончиво и коротко. Только слизывала сахарный ободок с бокала мартини и растворялась в приятном алкогольном мороке. Энди обратил внимание на мои накачанные руки и ноги, разбудив во мне одновременно страсть и паранойю (он знает о моем тренере? а еще что знает?). Я соврала, что просто сменила фитнес-клуб.
– Наконец-то решила жить дальше? – спросил он.
– Почти, – ответила я, решив не говорить, что никогда не прекращу поисков сестры.
Умолчала я и о том, что сутками просиживаю в одной из «камер индивидуального хранения дядюшки Фреда», где по белым икеевским стеллажам расставлены разноцветные пластиковые контейнеры с бумагами, а стены украшает разросшаяся в сотни раз версия моей детской галереи из шкафа.
Два года назад я перевезла в эту пещеру свой письменный стол, потрепанный диванчик, приличный торшер, маленький холодильник и пять пистолетов, унаследованных от отца. А заодно все вещи сестры, которые мама запихнула в картонные коробки, убрала на чердак и больше не трогала. В этой же бетонной келье я готовилась к защите диплома.
Нет, надо выбросить Энди из головы. Даю Барфли поесть, собираю вещи, крашу ресницы. Вопросы продолжают сыпаться один за другим. Энди хотел меня арестовать, но не нашел в себе сил? За что именно он собирался меня арестовать – за то, что выкрала камеру Карла, или за то, что открыла секретный файл на его компьютере? А может, за похищение пациента с деменцией из государственного учреждения?
Уже не впервые мне приходит в голову, что Энди нарочно оставил телефон и открытый ноутбук на столе – испытать мою силу воли. Я мало что успела узнать, прежде чем он поменял пароли. Главное, дело Карла не закрыто. ФБР подозревает его в убийстве Николь, Викки, Виолетты и еще четырех пропавших без вести девушек (в моем списке они тоже значились).
Возможно, Энди использовал меня, чтобы выследить Карла.
Название: НЕВИДИМКА
Из книги «Путешествие во времени: фотографии Карла Льюиса Фельдмана»
Гваделупе-стрит, Остин, 2002
Одноразовая камера «Кодак»
Комментарий автора:
Аманда К., бездомная семнадцатилетняя девушка, рассказала мне, что табличку с надписью «Я – невидимка» она взяла в руки после того, как две недели прожила на Гваделупе-стрит и никто с ней не заговорил. «Наверно, люди думают, что от одного доллара мне легче не станет, – поэтому просто делают вид, что меня не существует. На самом деле мне полегчало бы даже от простого приветствия. Это уже огромная помощь».
47
Надо сосредоточиться на поисках Карла. На его карте.
Итак, пойду по следам «Невидимки» – раз уж Карл дал мне такую подсказку. Плевать, что снимок был сделан пятнадцать лет назад и что сам Карл, вероятно, даже не вспомнит, у какой кирпичной стены нашел тогда свою модель.
Мы с Барфли бродим по улице мимо магазинов дизайнерской одежды и студенческих закусочных, глазея на парад из зожных студенток, хипстеров и громкоголосых бродяг в лохмотьях. Карла с Уолтом нигде не видно, но они бы отлично сюда вписались. Отчаяние и одиночество, что прячутся за внешним благополучием этой университетской улочки, вынуждают меня еще раз отдать должное унылому мирку миссис Ти и ее горелому омлету.
Помимо знаменитой «Невидимки» Карл сделал на этой улице еще несколько фотографий – серию угрюмых черно-белых портретов с такой мощной текстурой, что они кажутся нарисованными углем. Карл запечатлел запавшие безумные глаза, беззубые улыбки, ангельский свет на грубой, оплавленной солнцем коже. Он увидел и поймал на пленку человечность. Своей камерой он всех обманул.
Дело было на заре его славы, когда критики уже вовсю сулили ему великое будущее. Эту серию работ он назвал «Люди Гваделупы», имея в виду не только улицу Остина. Дева Мария Гваделупская – образ Богородицы, почитаемый в Латинской Америке, – четырежды являлась простому мексиканскому крестьянину.
Кто-то хватает меня за руку, больно впиваясь ногтями в кожу. Это не Карл, а какой-то бродяга – явно из местных. По загрубевшей коже точный возраст определить невозможно. Сорок? Семьдесят? На нем грязные джинсы и разодранные в клочья сандалии. На правой ноге не хватает одного пальца, на левой – двух. Он показывает куда-то себе за спину и спрашивает:
– Красотка, да?
– Да, – отвечаю я. – Очень красивая. – Достаю немного наличных (Барфли тем временем пытается лизать бродяге ноги) и протягиваю ему: – Угостите ее ужином, ладно?
Он засовывает мои деньги в карман и растворяется в толпе.
Уолт, ты ведь где-то здесь?
Что, если в один прекрасный день люди увидели бы всех невидимок Гваделупе-стрит? Всех сразу? Мы бы тыкали в этих призраков пальцем, а они бы нам улыбались – покойные жены, спящие вместе с мужьями в засаленных спальных мешках, друзья детства, с которыми они когда-то делились сэндвичами, однополчане, которые умирали у них на руках, давно похороненные отцы-тираны, правдоподобные и потешные персонажи замусоленных книжек…
Элвис, Мэрилин Монро, Марк Твен, Дева Гваделупская собственной персоной. Как знать, возможно, если бы мы вдруг увидели этот вымышленный мир рядом с нашей действительностью, все бы изменилось. Мы бы изменились. И ни один стаканчик бы больше не пустовал.
Я тоже стала невидимкой – обычной студенткой, выгуливающей пса. Мне попалось штук шесть таких же. Огромные солнцезащитные очки, джинсовые шорты, рюкзак, майка, «биркенштоки». Ходячая приманка для Карла, словом.
Уже дважды я хлопала по плечу похожих на него мужчин. Извиняясь перед вторым, я понимаю, что образ – эдакий подтянутый техасец в ковбойских сапогах и джинсах – вполне стереотипный. Быть может, именно эта обманчивая непритязательность вкупе с камерой давали ему едва ощутимое, но роковое преимущество над жертвами.
Через пару часов я перестаю разглядывать стены и граффити – это бесполезно – и забредаю на территорию университетского городка.
Немного походив в толпе, ныряю в густую сень деревьев на берегу Уоллер-Крик. В 1830-х годах судья Эдвин Уоллер разработал план города в виде правильной сетки, протянувшейся между двух рек.
Больше двухсот лет спустя Остин превратился в новый Бруклин: со всех сторон идет стройка, узкие улицы забиты автомобилями, и распутать этот клубок невозможно.
Интересно, корил бы себя Эдвин Уоллер за такую недальновидность?
Он совершенно точно пришел бы в ужас от того, что случилось на берегу реки, названной в его честь: в 2016 году здесь убили девушку, которая любила высоко подпрыгивать и зависать в воздухе.
Она не имеет никакого отношения к Карлу. Ее звали Харука, и убийцу поймали почти сразу. Но она вошла в мой памятный список, посвященный жертвам жестоких убийств. Харука приехала сюда из Орегона и поступила на музыкально-хореографический факультет Техасского университета. Однажды вечером она позвонила своей соседке по комнате в общежитии и сказала, что идет домой из театра. Но так и не пришла.