Я мысленно твержу себе: пациенты с деменцией помнят отдельные подробности из своего прошлого. Не исключено, что Карл действительно знает дорогу. Но его темной комнатой вполне может оказаться не комната с четырьмя стенами, а весь этот проклятый лес.
Около получаса мы с Барфли шагаем вслед за Карлом. Он тем временем бодро рубит растительность и поет «Боевой гимн Республики». До меня долетают лишь отдельные слова и фразы. Я увидел, как во славе сам Господь явился нам.
Переходим вброд мелкий каменистый ручей.
Славься, славься, Аллилуйя!
Я осматриваю рану на боку у Барфли. Швы выглядят прекрасно. Время от времени я развешиваю по кустам клочки салфеток из закусочной – белые флажки, по которым я пойду обратно. Настрой у меня стал оптимистичнее, чем в машине. По дороге сюда я почти не сомневалась, что еду на верную смерть – именно здесь меня ждет испытание, на подготовку к которому я потратила столько времени и денег.
Пение смолкло. Карл вышел на поляну и замер на месте. У нас над головой пятачок темно-серого неба с зазубренными краями, будто ребенок вырезал дыру в крышке картонной коробки, чтобы впустить туда немного света и воздуха.
Впереди среди деревьев стоит небольшой домик.
Он целиком покрыт зеленым гонтом, а ставни и рамы – черные. Возможно, таким образом хозяин пытался спрятать его в лесной чаще, замаскировать. К дому пристроено широкое крыльцо с ветхими белыми качелями. Перед крыльцом – два больших треснувших мексиканских вазона. Если бы домик не прятался в глухом лесу и не выглядел так, словно вот-вот рассыплется на части, я бы подумала, что раньше здесь жили хорошие люди.
Рев цикад в этой богом забытой дыре так оглушителен, что я начинаю гадать, уж не из-за него ли Карл остановился. Может, шум его дезориентировал, вытеснил из головы все мысли? Я и сама-то с трудом соображаю.
– Положи мачете на землю, Карл, – громко говорю я, подходя ближе. Он только еще крепче сжимает рукоятку. – Бросай, сказала!
– В этом нет нужды. Обещаю не метать его в тебя. Пойду лучше посижу на крылечке.
Я возмущенно открываю рот, но тут же затыкаюсь. Карл подходит к крыльцу. Я иду по пятам. Когда он плюхается на качели, они издают очень даже предсмертный стон и, кажется, вот-вот рухнут на пол. Но нет, все нормально. Карл выключает фонарь и кладет его рядом с мачете на пол.
Затем протягивает вперед руки, шевелит пальцами, похожими на ехидных червяков, и прячет ладони за голову.
– Так нормально? – осведомляется он. – Перестань светить мне в глаза! Боже, от этих цикад такой грохот стоит – хуже, чем на рок-концерте. Это факт, между прочим. Самые громкие насекомые на планете. Стрекот цикад может превышать по силе сто пятнадцать децибел. А ты знала, что они на нас ссут прямо с деревьев? Хе-хе, в детстве мы называли это медовой росой.
Я начинаю гадать, действительно ли это его дом. Может, он замер на тропинке, потому что не знал, есть ли кто внутри? А может, ему просто захотелось присесть – и он нашел себе скрипучий стул?
– Цикады упоминаются в «Илиаде» Гомера, – продолжает Карл.
– Мы на месте – или просто сделали привал? – Я умолкаю на минуту. – Здесь кто-нибудь живет?
Не знаю, слышит ли меня Карл. Он опустил голову и уперся подбородком в грудь. В темноте он выглядит очень бледным. Глаза – узкие щелки. Барфли положил морду ему на ноги – на собачьем языке это значит, что все хорошо. Я освещаю фонариком потолок и крюки для качелей. Они кажутся на удивление прочными и надежными. У Карла и его мачете тоже умиротворенный вид.
Я опускаюсь на бетонный пол, сбрасываю с плеча рюкзак и начинаю в нем рыться. Достаю неопреновую бутылочку – воды в ней меньше половины. Эх, зря я не прихватила из машины последнюю бутылку воды. Поторопилась за Карлом и ничего не взяла.
Сделав большой глоток из бутылки, я осматриваю поникший силуэт Карла. Хлопаю его по колену.
– Не вешай нос! Вот, глотни.
Пока он жадно допивает мою воду, я пытаюсь понять, где мы. Если прибавить полчаса к тому времени, что я увидела на табло в машине, получается, что после моей очередной отключки Карл ехал около четырех часов. Значит, мы до сих пор в Техасе. Судя по ландшафту, в Пайни-Вудс.
Теперь я понимаю, почему в этих краях регулярно видят Бигфута, а в пору Гражданской войны дезертиры устраивали здесь схроны. Плохая новость: местность Пайни-Вудс по площади превышает 20 000 квадратных миль, а загуглить карту в голове у Карла я не могу.
Обвожу лучом фонарика все крыльцо.
– Мы на месте? – снова спрашиваю я.
Нет ответа. Входная дверь крепко заперта. При ближайшем рассмотрении она оказывается новее, чем могла бы быть, учитывая состояние обшивки и качелей. Замок большой и надежный. Огромное панорамное окно за качелями тоже прочное – с двойным противоударным стеклопакетом. Лесные жители и вандалы не причинили ему никакого вреда. Внутренние ставни – как закрытые глаза Карла.
Я понимаю, что этого не может быть… Но я как будто уже здесь бывала.
На этом самом крыльце. В этом самом лесу.
Две девочки в белых платьицах, одна – словно призрачное пятно. Две Мэри. В сказках, которые я сочиняла у себя в шкафу, их всегда звали по-разному.
Кто-то ползет по моей шее. Я прихлопываю ладонью местного жителя – паучка. Нет, это все девочки, хулиганят, хихикают, щекочут меня пером. Может, это они меня сюда привели?
Может, мне следовало докопаться до истины – узнать, что с ними случилось? Я никогда не включала двух Мэри в список жертв Карла Фельдмана. Убеждала себя, что они существуют только на картинке, и я распоряжаюсь их жизнями по собственному усмотрению – не выходя из шкафа. В том лесу не могло случиться ничего плохого.
Когда Карл еще был на пике славы, один нью-йоркский критик высказал предположение, что вторая – призрачная – Мэри попросту наложена на снимок. Карл якобы пытался воспроизвести тревожную атмосферу культового снимка Дианы Арбус (та случайно увидела на празднике двух близняшек и отвела их в сторонку, чтобы сфотографировать). Отец Кэтлин и Колин Уэйд позже заявил, что портрет вышел сквернее некуда: девочки сами на себя непохожи. Фото действительно нагоняет жуть. Говорят, подбирая актрис-близняшек для «Сияния», Стэнли Кубрик вдохновлялся именно портретом сестер Уэйд.
Тот же самый критик разнес в пух и прах еще два снимка из книги Карла – блуждающих огней в Марфе и призрачного лица среди водорослей на галвестонском пляже. «Фельдман – иллюзионист и мелкий жулик, а не документалист», – писал о нем критик. Это было еще до того, как Карла обвинили в грехах пострашнее.
Что же ответил Карл на статью критика? «Разве не все в нашей жизни – иллюзия? Мне жаль вас – вы подохнете в своей нью-йоркской квартире размером с туалетную будку, съев макароны из микроволновки, в которых вам попадется кошачий волос».
Я пытаюсь соотнести прежнего Карла, злого и острого на язык художника, с тем, кто привел меня в это чистилище между адом и лунным светом. Цикады по-прежнему трещат, не смолкая. Я оглядываюсь на дворик, густо усыпанный блестками светлячков.
Внезапно качели вскрипывают, и я подскакиваю от страха. Луна исчезла, будто ее подстрелили. Я роняю фонарик на пол – второй «выстрел» гасит единственный источник света. Резко оборачиваюсь. Карл стоит в темном углу крыльца.
– А ты знала, что светлячки светятся синхронно? – Он протягивает мне руку. – Не дергайся, я всего лишь даю тебе ключи от дома.
В темноте не разглядеть, что за мелкий предмет лежит у Карла на ладони. И все же я шагаю вперед и дотрагиваюсь до него – меня слегка ударяет статическим электричеством. Металл теплый и чуть скользкий от влажных ладоней.
Мне уже приходило в голову, что это может быть тот самый загадочный ключик, который он носит на шее – принадлежавший девушке из пустыни. Но нет, это самый обыкновенный ключ.
Неизвестно, какую дверь он открывает – эту или другую. Номер в мотеле или дом миссис Ти. Может, Карл подобрал его на парковке, когда мыл «золото».
Рука болит глубоко изнутри. Ох, сейчас бы еще таблеточку… А лучше две или три. Сейчас бы ополоснуть лицо водой, намылить покусанные насекомыми и расцарапанные руки и ноги, которое уже начали зверски зудеть. Сейчас бы просто откинуться назад, лететь, лететь и упасть в мягкую бесконечность. Никогда не думала, что на исходе долгих поисков, на самом пороге истины меня одолеют подобные мысли.
– Чей это дом, Карл?
– Теперь мой. Я унаследовал его от тетки.
Он поднимает с пола мой фонарик и с видом бывалого фокусника принимается его трясти. Фонарик чудесным образом включается, выхватывая из сумерек необработанные стойки качелей и пол под ними. На полу лежит и бьет хвостом Барфли, слегка касаясь кончиком зазубренного края мачете.
– Света внутри нет, – сообщает Карл, услужливо протягивая фонарик. – Он тебе понадобится.
Я сую ключ в карман и беру фонарь. Сломанная рука – чудовищная помеха. Я не способна даже на самые элементарные действия.
В ту же секунду Карл проворно вытаскивает что-то из кармана джинсов. Небольшой железный баллончик. Перцовый?!
– Да чего ты так дергаешься, а? – ворчит он. – Боже, это всего лишь WD-40! Смазать дверной замок.
Я уже вижу, что так и есть. У него в руках знакомый сине-желтый баллончик со смазкой. Обходя меня стороной, Карл приближается к двери. Раздается шипение.
– Будь как дома, – ехидно произносит Карл, распахивая москитную сетку.
– Ты поймал тех девочек в этом самом лесу, верно? Двух Мэри? Поймал в кадр, то есть. Сделал их портрет. – Я заговариваюсь. Черт! – Расскажи, что с ними произошло.
– Они давно умерли, – отвечает Карл. – Заходи, сама все увидишь. Надеюсь, я тебя не разочарую.
59
Ключ подходит и без малейшего труда отпирает замок. До сих пор я еще сомневалась, что Карл сознательно привел нас к этому дому – несмотря на знакомое крыльцо, несмотря на жуткую легенду об автомобильном кладбище Джеймса Дина, несмотря на зловещий комментарий Карла о девочках-близняшках (мол, заходи, внутри тебя ждут их скелеты: белые вуали задорно прибиты к черепам).