Девушка из пустыни тоже может быть в этом доме. И девушка под дождем. Николь. Викки. Виолетта.
И моя сестра.
– Ты первый, – говорю я Карлу. Слова липнут к языку.
– Э нет, я туда не пойду. – Карл вновь миролюбиво поднимает руки: сдаюсь, мол. Шевелит пальцами. – Я побуду здесь, на крылечке, с Барфли. На свежем воздухе. А тебе советую сразу открыть все окна. Непременно загляни в рукодельный шкафчик моей тетки. Шедевр плотницкого искусства. Такого нигде не увидишь. Шкаф смастерил ее отец, учтя все пожелания тети, и подарил им с дядей на свадьбу.
Я слегка поддаю дверь ногой – она открывается дюйма на четыре. Внутри чернильная тьма. В принципе, я могла бы войти в дом чуть позже, когда станет светлее, но что-то подсказывает: каждая секунда на счету. Зажав фонарик под мышкой, я пытаюсь очистить пальцы от смазки и вытираю их об джинсы. Карл, похоже, вылил на замок целый баллончик.
У меня в голове – портрет сестры, который больше никто не видел и не увидит. Эту мысленную «фотографию» я сделала за два дня до ее исчезновения и с тех пор регулярно рассматриваю.
Она только что вышла из душа и сидит, скрестив ноги, на своей кровати. Темные мокрые волосы оставляют влажные пятна на желтой пижаме. Лицо чистое, отмытое от косметики. Ресницы похожи на светлую кружевную бахрому.
Под голубыми глазами – темноватые круги, от которых она никак не может избавиться, сколько бы ни спала. По-моему, эти круги придают ей сходство с феей, тонкой и прозрачной. В такие моменты моя старшая сестра красива как никогда.
– Ну, чего боишься? – раздраженно спрашивает Карл.
В том-то и дело. Я стою на пороге, и меня приглашают войти, а я понятия не имею, чего боюсь.
За дверью меня встречает вовсе не призрак маленькой девочки, а едва уловимый запах химикатов. Формальдегид? Нет, скорее, реактивы – химическая ванна для бальзамирования фотографий.
В полной темноте я принимаю решение, что единственной здоровой рукой буду держать фонарик, а не пистолет. Окидываю лучом комнату: не подкрадывается ли ко мне кто-нибудь? Не устроил ли мне Карл западню с участием тех головорезов, например?
Надо было попросить у Карла его профессиональный фонарь. Какие нелепые и извращенные отношения нас связывают: я почему-то уверена, что убийца моей сестры с удовольствием отдал бы мне свой фонарь, который гораздо лучше моего. А пару минут назад я без задней мысли позволила ему допить мою воду.
Беглый осмотр показывает, что слева от меня просторная гостиная, а справа – кухонка и обязательный для лесной хижины камин. Тихо закрываю за собой дверь и запираю ее на замок. Для верности задвигаю и засов – весьма крепкий. Не хватало еще обнаружить Карла у себя за спиной. Я хочу быть уверенной, что в этом доме ничто живое меня не потревожит.
Дважды щелкаю выключателем на стене. Как и говорил Карл, света нет.
Запах химикатов тошнотворен – и за ним вроде бы прячется другая вонь.
Качели на крыльце пришли в движение. Их протяжный и мерный вой сочится сквозь стены вместе с треском цикад.
Следи за своей нервной системой, контролируй возбуждение. Если гонки нет, бежать не надо.
Я уделяю минуту любимому упражнению, которое называется «4×4». Четыре секунды вдыхаю, четыре – выдыхаю. Повторяю пятнадцать раз. Качели по-прежнему скрипят.
Тогда я мысленно представляю себе предстоящие поиски. Вижу, как методично осматриваю каждую комнату – не пропуская ни дюйма. И через пятнадцать минут целая и невредимая выхожу на улицу, на яркое солнце. Идиотское упражнение, согласна, однако в прошлом оно не раз меня выручало.
Своего тренера я нашла в даркнете, где его посты, подробные и пугающие, стабильно получали оценку в пять звезд. В конце безумной тренировочной программы меня ждала награда: банка ледяной колы. Сейчас, в тисках ужасной гробовой тишины, я вспоминаю именно своего тренера.
Однажды он задал мне вопрос: заметила ли я, что самое страшное – это долгие паузы. Неопределенность. Ожидание чего-то, что невозможно предсказать.
Я послушно кивнула. Ледяная кола – вкуснее я ничего не пила – уже плескалась у меня в желудке.
Человека загоняет в могилу его собственный разум. Тело можно прокачать, но разум? Сознание? С этим бывает загвоздка даже у солдат.
«Под моим присмотром ты не умрешь, гарантирую», – клялся тренер. Я никогда не верила. Может, поэтому он и был так хорош в том, что делал. И по той же причине хорош Карл. Между нами царит негласное взаимное недоверие.
Я вновь обвожу фонариком всю комнату, на сей раз более тщательно, по часовой стрелке. На окнах – плотные жалюзи. Я словно очутилась в подводной пещере.
В гостиной стоит сосновый диван с подушками и два огромных кресла – вся мебель явно самодельная. На большом стеклянном столике аккуратным полукругом разложены книги по фотографии. Пол Стрэнд, Кит Картер, Диана Арбус, Роберт Фрэнк. Великие фотографы. Самые лучшие. И Анри Картье-Брессон, мастер реализма, подлинный Хемингуэй от фотографии.
Здесь нет ни телевизора, ни стереосистемы, ни полок, ни журналов с датами. Зато есть потертый дощатый пол. На всех поверхностях лежит толстый слой пыли. В грязном очаге – обугленное полено. Над камином висит потрясающий пустынный пейзаж, ярко-ржавый, безжизненный. В правом нижнем углу я замечаю подпись Карла, крошечные буквы «клф». Он редко делал цветные снимки, почти все его творчество – черно-белое.
Не сходя с места, осматриваю кухню. Газовая плита, холодильник, микроволновка, посудомойка. Я делаю шаг в коридор, и тут же в нос и горло ударяет резкий запах – словно распыленный табаско.
В коридоре я насчитываю три двери, все плотно закрыты. Две слева, одна справа.
В конце коридора мой фонарик упирается в шкаф – сосновую громадину с множеством ящичков и дверец всех размеров. Видимо, этот тот самый шкафчик для рукоделия, о котором говорил Карл.
Такого гиганта сложно не заметить. Он упирается в потолок. Круглые фарфоровые ручки расписаны маргаритками.
Подойдя ближе, я замечаю, что почти на всех ящиках и дверцах висят белые ярлычки, а на ярлычках – уверенный и неповторимый почерк Карла.
Элизабет Энн. Мари-Луиза. Джин. Сэнди. Клара. Бэтти. Крошка Бу.
Дань уважения жертвам, думаю я. Совсем как список имен на мемориале в Уэйко.
Дрожащей рукой обвожу лучом весь шкаф.
В поисках имени «Рейчел».
Элеонора, Белла, София, Роза. Вивьен. Дикси. Лулу. Сэйди.
Золушка, Большая Берта, Гертруда, Скарлетт, Пенелопа, Фиона, Тина.
Я произношу эти имена вслух.
А когда умолкаю, скрипа качелей больше не слышно.
60
Имени Рейчел на шкафу нет. И трех остальных имен, с которыми мне удалось связать Карла. Понятия не имею, что это значит. Если вообще что-то значит.
Я посчитала. Двенадцать ящиков и десять дверец. Мое воображение так и рвется с цепи. Но ни одну дверцу я открыть не могу.
Пусть Карл открывает. И пусть объяснится, гад – пока я держу пушку у его виска. Пусть сам трогает все, что там лежит, а я даже пальцем не прикоснусь.
Боль и ярость захлестнули меня с головой. Эта сволочь еще хотела, чтобы я полюбовалась мастерством плотника.
Возможно, в памяти Карла живо лишь то, что хранилось в шкафчике раньше – радужные отрезы ткани и наборы ниток, острые иглы с невидимыми ушками, россыпи пуговиц в старых банках из-под майонеза.
Не важно. В глубине души Карл все знает. Он привел меня сюда с определенной целью – и явно не для того, чтобы я связала ему теплые носки из тетушкиной пряжи.
Быть может, Карлу уже удалось каким-то образом проникнуть в дом. Но мне кажется, я бы его почувствовала. Быстро возвращаюсь к двери, отодвигаю засов, приоткрываю дверь. Слушаю.
На луне уже включили лампочку. Я выхожу на улицу и сразу вижу все.
Пустые качели.
Карла нет. Барфли тоже.
На земле рядом с ветхой шпалерой стоит поддончик из-под старого цветочного горшка. Карл превратил его в собачью миску для воды.
На качелях аккуратно разложены мои вещи.
Как это понимать? Он решил проявить милосердие? Или наоборот – вежливо подтолкнуть меня в пропасть безумия? И то, и другое?
Я вижу пузырек с болеутоляющим – крышка заботливо отвинчена. Бутылку с водой. Три «тампакса». Один батончик мюсли. Полиэтиленовый пакет с камешками. Крошечный ключ на цепочке – тот самый.
Бутылка наполнена до краев. Где Карл взял воду? Отвинчиваю крышку и принюхиваюсь. Из ручья?
Направляю луч фонарика в угол, где припрятала рюкзак (пока Карл сидел с закрытыми глазами). Рюкзака нет. Мой ноутбук, дорожный набор инструментов, компас, одноразовые телефоны – все это исчезло в ночи вместе с Карлом. Он благополучно сломал мне вторую руку.
Тренеру бы точно не понравились мои следующие действия. Глотать воду из бутылки, которую неизвестно чем наполнил серийный убийца. Притуплять острые края пульсирующей в руке боли – а ведь именно она, возможно, позволяет мне ясно мыслить.
Выхожу на середину двора и поднимаю взгляд к звездному кладбищу.
– Карл! – ору я во все стороны сразу.
Никакого эха здесь нет. Лес проглатывает все звуки.
61
Начинаю с первой двери слева.
Небольшая спальня. Одно окно. Жалюзи плотно закрыты, сосновая двуспальная кровать накрыта пестрым лоскутным одеялом, а под ней – ничего, кроме мышиного помета. Пустой комод. Шкаф с шестью пустыми «плечиками» и мужской гавайской рубашкой неизвестно какого года выпуска.
Срываю рубашку с вешалки и перебрасываю через плечо – может пригодиться. Спальня, по всей видимости, хозяйская – с собственной тесной и затхлой ванной комнатой. В мутном фацетном зеркале отражается растерянная девушка с вытаращенными глазами.
В последний момент я замечаю возле кровати старую книжную полку, заставленную черно-белыми фотографиями в простых рамках. Свечу фонариком на первый снимок.
Мужчина средних лет опирается на лопату. Рядом с ним – такая же хмурая женщина с опущенной головой. Дядя и тетя Карла? Фотографии оформлены безыскусно, никакой дополнительной подсветки у полки тоже нет.