– Я кое-что об этом читал. Вроде бы они построили какие-то дома для рабочих? И гильдия была не столько ремесленным объединением, сколько политическим – но толком они ничего не добились. Вот и все, что я о них помню.
– Так примерно и было. Разрушить индустриальное общество им не удалось, никаких ценных предметов они тоже не создали, как это бывает в обычной гильдии ремесленников. Правда, «Гильдию Святого Георгия» нельзя назвать совсем обычной, к тому же в свое время они сумели убить парочку драконов. Слышал про Джеймса Грэма?
– Попадалось его имя, когда искал информацию по рисункам. В основном занимался фотографией. Выходит, это… дед Майкла Грэма?
– Верно, в этом и заключается связь. Джеймс Грэм был членом сообщества Рёскина, сочетал в себе набожность с распутностью. Много лет провел на Святой земле, делал снимки во имя Господа. Жил в башне с видом на Иерусалим. Холман Хант тоже периодически там бывал, как и некоторые другие прерафаэлиты, решившие слиться с местной культурой. Что же они искали? Какое место паломничества их привлекло? В эту чертовски далекую страну их отправил Рёскин, но зачем?
Говард пожал плечами. Ответа он не знал.
– Если верить курсу истории, это была художественная экспедиция. Они рисовали и фотографировали.
– История! – фыркнул дядя Рой. – Можешь верить ей сколько угодно, но она обязательно обведет тебя вокруг пальца. Да, поиски на Святой земле выдавали за художественную экспедицию, а на самом деле то был современный крестовый поход. И это не метафора, я выражаюсь буквально.
– Крестовый поход? – переспросил Говард. – В каком смысле? Они что, искали Грааль?
Дядя Рой округлил глаза и моргнул, разводя руками, – мол, он тут ни при чем, только пересказывает услышанное.
– В итоге нашли?
– Кое-что нашли и забрали с собой. Позволь разъяснить: «Гильдия Святого Георгия» выступала не только против индустриализации. Они противопоставляли себя не обобщению и абстракции. В историю эти парни вошли политическими и социальными неудачниками – и Рёскин, и Моррис, и все остальные. Нас ждет та же участь. Лишь сама проделанная работа станет нам наградой.
– Я буду удивлен, если мы сыграем хоть какую-либо заметную роль в истории, – сказал Говард.
– Как знать. Важно отметить, что об их похождениях мало кто рассказывал. Слишком уж нереальной она кажется, слишком много важных шишек потеряют репутацию. Власть имущие постарались скрыть почти всю информацию и писали историю так, как им самим хотелось.
– Так что же обнаружили на востоке Грэм, Хант и их соратники? Тот самый аппарат? – Говард пытался вернуть разговор с небес на землю. Он догадывался, каким будет ответ на его вопрос, но все же хотел услышать его из уст дяди Роя.
– Лист бумаги. С рисунком.
– Хокусая?
– Некоторые считают, что это Хокусай, однако я с ними не согласен, – отмахнулся дядя. Он с прищуром посмотрел на Говарда, как будто обладал неким тайным знанием, и улыбнулся. Прямо безумец с ухмылкой Моны Лизы.
– Думаете, не Хокусай? Еще пятнадцать лет назад, когда я жил у Грэма, он говорил, что это определенно рисунок из серии талисманов – «Такара-моно». Для того я сюда и приехал, чтобы отвезти этот дурацкий рисунок в музей. А теперь вы говорите, что никакой это не Хокусай! А что же тогда? Имитация неизвестного художника?
– Можно и так сказать. Такого же неизвестного, как мы с тобой. Только он был вовсе не подражателем, а автором оригинального произведения. И если Хокусай им впоследствии вдохновлялся… Что ж, все великие художники как-то влияют друг на друга, верно? А вот почему Грэм врал насчет рисунка, это он сам тебе расскажет. Я не вправе разглашать.
– Он все-таки ценный?
– Для музея? Откуда мне знать. Это ты у нас специалист. Рисунок старый, создан задолго до Хокусая. В качестве древнего предмета обладает определенной ценностью. По виду, конечно, не скажешь, но Беннет – своего рода исследователь. Он покопался и нашел… источники. Говорит, эту бумагу сворачивали в форме чаши. По легенде, на нее попала кровь. Специально рисунок никто не наносил, нет, были только брызги. И случилось это на Голгофе. Затем чашу смяли и, видимо, тайком унесли. А позже, когда лист развернули… на нем появился рисунок, который по линиям можно сложить в разные формы и изображения, – вышло что-то вроде видоизменяемой пиктограммы, понимаешь? Такой вот бумажный калейдоскоп, случайно забрызганный кровью. А проявившиеся рисунки идеально отображают мировой порядок.
Говард молча пытался переварить услышанное, хотя все это напоминало бред сумасшедшего. И вдруг он осознал, что повсюду были знаки – и в узоре гравия на обочине, в расположении листьев на дереве и звезд в небе. Пролетающая стая птиц, осколки льда в хвосте кометы – все они слали ему сообщения. Похоже, Говарда специально сюда заманили, и мысль эта тревожила и озадачивала. Бумажная лилия – счастливая находка или запланированный этап многовекового процесса? А двусмысленные сновидения со странными облаками, путешествиями и необъяснимой тягой? И еще этот пеликан…
Дядя Рой встал, выглянул из-за штор на улицу и только потом сдвинул.
– Теперь, когда ты ввязался с нами в это дело, убежать не получится. Тебя притягивает, как метеор гравитацией ближайшей планеты. Разжевывать я не стану. Показывать дорогу тоже. Эта битва унесла много жизней. Утром в тебя стреляли настоящими пулями. Лейми и ее соратники – не просто шайка владельцев недвижимости. Ты невинный свидетель, ступивший на территорию вражды. Сегодня ты ходишь по домам и продаешь энциклопедии, а уже завтра у тебя в руке пистолет, и местные деревенщины, сплевывая табак, называют тебя «брат Говард». Понимаешь?
– Думаю, да. Наверное, не стоит вдаваться в детали. Если это не рисунок Хокусая, меня здесь больше ничего не держит. Поеду обратно на юг.
– Ничего не держит, кроме угона машины, поврежденного колена… и, пожалуй, Сильвии.
Говард моментально покраснел и едва не бросился все отрицать. Впрочем, отрицать бессмысленно. Лучше уж промолчит. Ситуация и так не из легких, зачем усложнять. Дядя Рой вдруг обратился к нему серьезным тоном:
– Спрошу тебя еще раз, племянник. Хорошенько все обдумай, прежде чем ответить. Ты в деле или нет? Ты мог переждать в кафе, поедая глазированные пончики и размышляя о своей чертовой работенке в музее, но ты пошел с нами. Быть может, еще не поздно увезти тебя отсюда. Придется выбирать, на чьей ты стороне, придется решить, в деле ты или нет. Когда начинается ураган, только дурак сидит на заборе и смотрит. Ну, что скажешь?
Сильвия и тетя Эдит прошли на кухню. Сильвия переоделась в джинсы и свитер, причесала волосы и накрасила губы – готова ехать на работу. Поймав взгляд Говарда, она улыбнулась, затем, посмотрев на его колено, качнула головой, как бы говоря: «Что за выходки!» На кухне зазвенели чашки, и вскоре хлопнула задняя дверь.
– Я с вами, – сказал Говард, глянув на Сильвию. – Как же иначе. – Ему сразу полегчало, хотя он и почувствовал себя вдруг тайным агентом, которого отправляют на миссию с обрывками информации, поскольку слишком много ему знать нельзя. – Значит, рисунок достался Майклу Грэму, а Джиммерс, как мы предполагаем, его спрятал. Это я понял. Но откуда взялся аппарат?
– Его построила Гильдия с помощью Морриса и соратников. Изобрел машину помощник Морриса по имени Уильям Кибл, впоследствии известный в Лондоне производитель игрушек. Мыслил он крайне экстравагантно. Случилось это после нескольких лет жизни на Святой земле, когда битва была в самом разгаре. Рисунок хранили в поместье Морриса Ред-хаус в Аптоне, в графстве Кент; да и поместье построили исключительно для того, чтобы спрятать там рисунок. Про такое не расскажут в учебнике истории, потому что никто об этом не знает. Во дворе был кирпичный колодец с навесом из шифера, очень красивый. Там они его и держали – прямо в ведре. Все это придумал архитектор здания Филипп Уэбб. Как мне кажется, после смерти Рёскина устройство стали использовать для перемещения… некоторых ценных предметов. Чтобы спрятать их от врагов.
То было в тысяча девятисотом году. За последние десять лет жизни Рёскин абсолютно сбрендил. Кое-кто воспротивился его захоронению в Вестминстерском аббатстве – и неудивительно. Последнее пристанище он нашел в Конистоне, что в Озерном крае, но, между нами говоря, и там Рёскин не задержался.
– Где же он теперь?
– Никто точно не знает, куда попали его останки. Разыскать кости Рёскина пытались неоднократно, в том числе и в наше время. Однако в Конистоне их давно уже нет. Готов спорить, что никогда и не было.
Пару секунд дядя Рой рассматривал свои ногти, а затем продолжил:
– Почти все это я, естественно, узнал от Джиммерса, а мы оба понимаем, что это значит. Его слова могут оказаться полным бредом.
– Нам с вами необходимо достать рисунок? – спросил Говард.
– Не стоит мыслить здесь такими категориями.
– Ладно. Но в целом – нужен он нам или нет?
– Мне точно не нужен. Я к нему и близко не подойду.
– А мне? Такое чувство, как будто я получил особое приглашение – приехать сюда и найти его. Или защитить, точно не знаю.
Дядя Рой пожал плечами:
– Старик может знать. Наверное, сидит сейчас у пруда и рыбачит. Ждет, когда попадется лосось.
В этот момент стул под Говардом сдвинулся, и он услышал какой-то гул. Сначала показалось, что это грузовик с грохотом проехал по дороге, однако дом вдруг скрипнул, в шкафчиках все задребезжало, шторы взметнулись, а из чашки Говарда вылился кофе.
– Землетрясение! – закричал дядя Рой, вскакивая со стула и стараясь пробраться к ближайшей двери среди осыпающейся прямо на голову штукатурки.
Глава 20
Говард встал, проверяя колено, и в этот момент произошел второй толчок, будто что-то огромное ударилось о землю. Говард резко осел, хватаясь за подлокотники кресла и ожидая, что вот-вот рухнет крыша. Затем он все-таки поднялся и, неверной походкой дойдя до двери, прижался к раме. Старый дом покачивался и скрипел, по потолку зловеще расползались трещины. Стаканы бешено звенели в кухонных шкафчиках, где-то рядом хлопнула, открываясь, дверца, и что-то выпало и разбилось о столешницу.