Бумажный грааль. Все колокола земли — страница 71 из 74

– Увозите ее отсюда, – сказал коп, – и не вздумайте опять оставить одну в этом чертовом фургоне.

– Думаю, о фургоне уже можно не беспокоиться, – тихо проговорил дядя Рой. Он подошел к столу и зажег фонарь поярче.

Коп внимательно поглядел на Роя, потом на Беннета и Говарда, вспоминая их лица. Кусочки головоломки начали складывается в единую, но крайне странную и замысловатую картину, которая не поддавалась пониманию.

– И что это у нас тут? – спросил полицейский. – Вся банда в сборе? Вы, как я понимаю, Рой Бартон?

Дядя Рой кивнул и радостно улыбнулся.

– Рад вашему прибытию, офицер, – ответил он и протянул руку. Тот недоверчиво посмотрел на него, но руку все-таки пожал. – Бедная старушка Элоиза Лейми, – продолжил Рой. – Ворвалась сюда десять минут назад, прямо посреди представления. – Он обвел помещение рукой, как бы желая развеять всяческие сомнения. – Не знаю, знакомы ли вы с мистером Хорьком. Он финансист, спонсирует мой проект.

– Хорек? – переспросил коп. – Что еще за проект? – Он пристально глянул на Хорька, затем на аппарат.

– Музей духов, дом с привидениями, – объяснил Рой. – После пожара в чертовом хранилище мы решили переместиться сюда. Магическое шоу, – показал он на устройство. – Ребятня такое любит – ну, вы понимаете. У вас ведь тоже есть дети…

Полицейский улыбнулся и закивал, словно готовый достать фотографии своих детей из бумажника и всем показать. Через мгновение его взгляд вдруг снова стал подозрительным.

– Именно мистер Хорек вытащил меня из горящего здания, – напомнил Беннет.

– Молодец. – Коп заметил Сильвию, которая сидела вместе с Эдит на скамейке в дальнем углу комнаты. – О, привет, – радостно поздоровался он. Сильвия устало махнула рукой.

– Сколько у вас? – спросил Рой.

– Чего? А, детей… Трое, а что?

– Запиши – три билета, – сказал дядя Рой Говарду. – Бесплатно.

– Сделаем, – откликнулся Говард.

– А что у вас с лицом? – Полицейский присмотрелся к Рою. – Ужасный синяк.

– Наступил на грабли в Каспаре, – ответил дядя Рой. – Ездил туда за навозом.

– Ну еще бы. Можете больше не ездить, мы и так теперь в нем по колено. – Впервые за все время коп улыбнулся. – Джек Макдональд кое-что мне про вас рассказывал.

– Джек? – удивился Рой. – Вы знакомы?

– Играем в покер по субботам. В небольшой компании друзей.

Рой подмигнул Беннету.

– А еще парочка игроков вам не нужна?

– Да, нам как раз не хватает людей, – ответил коп, приглаживая усы.

– Тогда мы отлично впишемся, – сказал Беннет. – Места нам много не надо. Я не очень высокий, а Рой так и вовсе карлик, особенно если вынет из обуви подкладки.

Дядя Рой рассмеялся, однако замолк, как только опять увидел миссис Лейми. Она по-прежнему бормотала и дергала руками, словно по ней проходил небольшой электрический разряд, но для полноценного существования его не хватало. Медики покатили ее к выходу, спустили носилки с лестницы и исчезли в темноте.

– Бедняга. Всегда была хрупкая, как стекло, – заметил Рой. – Много острых углов, а разбить проще простого.

Полицейский кивнул:

– Ей досталось. Она едва не утонула во время урагана. Ее отвезли в отделение скорой помощи, а она будто с катушек слетела. Парни оставили ее одну на полсекунды, а она вскочила и умчалась на фургоне.

Хлопнула дверь скорой помощи, взревел двигатель, колеса заскребли по гравию и утихли вдали на шоссе.

– Вот что мне интересно… – добавил коп. – Зачем она сюда приехала? И почему залезла на стол?

Рой пощелкал языком, как бы выражая сожаление.

– Много лет назад Элоиза была замужем за Артемисом Джиммерсом. До сих пор по нему сохнет. – Рой показал на Джиммерса, лицо которого переполняла печаль от этой личной трагедии.

– Это вы живете в каменном доме? – спросил полицейский.

– В качестве смотрителя, – ответил Джиммерс. – Перебрался туда после смерти Майкла Грэма.

Коп кивнул.

– Мой отец помогал Грэму, когда тот строил башню. А я в детстве даже таскал камни. Да, старик Грэм был замечательный. У него я впервые попробовал кофе. Он наливал его из такого большого керамического горшочка с краником. Никогда не забуду. Грэм оставил вам дом?

Джиммерс покачал головой:

– Нет-нет, я просто присматривал за ним, пока не объявится законный владелец. Теперь он целиком и полностью принадлежит Говарду Бартону. Так указано в завещании Грэма, а я распоряжался его домом по доверенности. Мы все надеемся, что Говард примет верное решение и женится на Сильвии. Тогда они смогут выполоть листовую свеклу и по-настоящему заняться садом.

Говард сел на скамейку рядом с Сильвией и изумленно на нее посмотрел; голова шла кругом. Сильвия широко распахнула глаза.

– Это ты его подговорил так сделать предложение? – прошептала она.

Не успел он ответить, как Сильвия вскочила и подбежала обнять и поцеловать мистера Джиммерса. После этого она развернулась, придерживая Джиммерса за плечи одной рукой, а другую закинула вокруг шеи дяди Роя и обняла обоих сразу.

Через мгновение Сильвия выпустила их из объятий. С радостной ухмылкой Рой поднял упавший фонарь и внимательно его осмотрел.

– Корпус целый, представляешь? – сказал он Джиммерсу.

– Загадочное происшествие, – отозвался тот. – Надо его задокументировать.

Рой достал из кармана спички, дрожащей рукой зажег лампу и подкрутил рукоятку. Помещение озарилось светом двух фонарей. Кости, брошенные Элоизой, по-прежнему лежали на полу, и Рой их поднял.

– Мощи, – сказал Хорек. – Подлинный товар.

– Что-что? – спросил коп, склонив набок голову.

– Часть декораций, – ответил ему Рой. – В доме с привидениями должно быть полно всяких костей. Гремящие цепи в шкафу и все такое.

Полицейский бросил на него недоверчивый взгляд и хотел что-то сказать, когда из другого угла комнаты раздался голос.

– Ни хрена себе, – с удивлением произнес Лу Гибб. Вместе с Беннетом он рассматривал коллекцию фотографий на стене.

Дядя Рой и все остальные подошли к ним и внимательнее пригляделись к грязной стене, на которой проступали два четких белых образа, словно впитывая свет от газовых ламп. Сразу стало ясно, что они из себя представляют.

Рой нерешительно коснулся одного изображения, словно опасаясь, что оно сотрется или обожжет его, но это была не краска и не следы угля. На стене действительно остались свет и тень, призрачная фотография, отпечатавшаяся в тот момент, когда дух из аппарата разлетелся на кусочки.

Рой обернулся, широко улыбаясь Эдит, как маленький мальчик, который только что нашел какую-то давно потерянную любимую вещь.

На стене запечатлелось лицо Джона Рёскина с приподнятыми уголками губ. А рядом с ним, точно оборотная сторона медали из мира духов, застыла изумленная Элоиза Лейми с взъерошенными волосами и самыми противоречивыми чувствами во взгляде.

Дядя Рой обвел рукой эти лики и поклонился, точно маэстро.

– Мы снова в деле! – с радостью сказал он и потер руки, а затем хлопнул Говарда по спине.

Благодарности

Автор хочет поблагодарить за помощь и дружбу:

Доротею Кенни, Меррили Хайфец, Рэндала Робба, Кирка Шумахера и Тима Макнамару, Тайного короля северного побережья, и в особенности Лью Шайнера, беспощадного хирурга историй. А также Тима Пауэрса, из чьего сарая, полного сюжетов, образов и идей, я всегда бессовестно подворовывал.

Все колокола земли

Вики, Джону и Дэниелу

И на этот раз —

семье Майер,

Денни, Джуди, Андерсону и Аманде

Mahalo[3]

“Oh ke aloha ke kuleana o kahi malihini”[4]

Часть первая. Дракон

Все наши силы должны быть вложены в душевный труд – в великую битву с Драконом, штурм Царства небесного.

Джон Рёскин. Прерафаэлитизм

Глава 1

Дождливая зимняя ночь. Стрелки движутся к двум часам, и дух Рождества, мчась вдогонку за океанским ветром, шуршит гирляндами в виде леденцов-тросточек на Чепмен-авеню, пронизывает мигающую фигуру Санта-Клауса на Главной площади и несется вдаль по пустым переулкам, где блуждают беспокойные тени. По затуманенному стеклу круглых фонарей скользят капли. Из-за тяжелых рваных туч выглядывает лунный диск, бросая мимолетный отблеск на крышу церкви Святого Антония, покрытую терракотовой черепицей. Из мглы городского центра выступают дома – одноэтажные, обшитые досками, с тенистыми террасами и пышными клумбами; вдоль тротуаров теснятся подстриженные деревца. В домах темно, светятся лишь желтые лампы над входными дверями да ниточки не выключенных на ночь рождественских гирлянд.

Когда луна вновь скрывается за тучами, в густеющем мраке на гребне церковной крыши возникает силуэт. Пригнувшись, человек осторожно ступает по омытой дождем черепице, на плече у него прочная матерчатая сумка. Прямо перед ним высится колокольня, примыкающая к западной стене здания. Оштукатуренная башня белесым призраком нависает над темной крышей. В открытых арочных проемах виднеются крестовины и балки стального каркаса, к которому крепится карильон из одиннадцати тяжелых колоколов.

Человек перелезает через бетонные перила обращенной на восток арки и теряется в лабиринте теней от колоколов. Внезапно ночную тишь прорезает суматошное хлопанье крыльев, и в небо над башней кругами взмывают белые голуби.

Отец Махоуни сидел в небольшой сакристии[5] Католической церкви Святого Духа, прислушиваясь к стуку капель по карнизам. Окна он приоткрыл, чтобы впустить мелодию дождя. К аромату ночного воздуха примешивались терпкие нотки ладана и мастики для натирки полов. Утро едва наступило – священник точно не знал, который час, но последнее время он редко вставал позже четырех, да и вообще давно уже привык наблюдать как закаты, так и рассветы. Кроме того, сегодня ему исполнялось семьдесят, и было бы недальновидно пропускать столь значимое утро.

Откуда-то из глубин церкви послышался звук, похожий на скрип деревянных балок.

Должно быть, старинное здание оседало под натиском непогоды. Отец Махоуни подождал, не раздастся ли звук вновь, но уловил только шелест дождливого утра. Дождь каким-то образом обогащал тишину, наделяя ее глубиной и объемом, подобно последним нотам гимна или мгновению, когда замолкали колокола.

На столе перед священником рядом с чашкой растворимого кофе лежала открытая коробка из-под сигар, полная ракушек. Махоуни достал несколько раковин морского гребешка, расположил парно по цвету и размеру, однако ни одна из пар не совпала идеально. Этой зимой на Тихоокеанском побережье отшумело уже с полдюжины штормов, и раковин он собрал как никогда много. На прошлой неделе под пирсом в Хантингтон-бич попались сразу две каштановые каури – таких превосходных экземпляров он еще не находил. Теперь он бережно положил их на стол рядом с морскими гребешками и горсткой хамид[6].

Отец Махоуни едва открыл и принялся листать свежий выпуск «Наутилуса»[7], как вдруг раздался скрежет, словно кто-то сдвинул церковную скамью. Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул наружу. У алтаря никого. Священник пересек хор и осмотрел главный неф, где тоже не было ни души, а скамьи стояли ровно и незыблемо. Немного выждав, Махоуни вернулся в сакристию. Вновь усевшись за стол, он рассеянно поворошил пальцем в коробке с ракушками и поглядел на три витражных окна, выходившие на восток.

В этой комнате с деревянными панелями на стенах ему больше всего нравилось ранним утром. Он подолгу рассматривал витражи, на которых Иисус и два ангела возносились на небо. Каждое изображение обрамлял узор из остролиста с ягодами того же алого оттенка, что и стигматы на обращенных наружу ладонях Христа. Окна выходили в сад с адиантумом и циатеями. Сумерки и золотистый свет фонарей приглушали цвета на блестевших от дождя стеклах, придавая ягодам остролиста и кровоточащим ранам мистический бордовый оттенок, напоминавший о таинстве Евхаристии. Отец Махоуни все время подмечал такие параллели, когда душа одних вещей наполняла новой жизнью другие, и видел в этом подтверждение высшего замысла.

Где-то на улице по мокрому асфальту прошуршал автомобиль, и священник преисполнился благодарности за то, что находится в теплом и сухом здании, наедине со своими мыслями. Он положил на ладонь одну из каури, проведя пальцем по ее гладкому изгибу. А затем, едва он вернул раковину на стол, дверь со скрипом отворилась.

В комнату вошел незнакомец в куртке не по размеру и таких же мешковатых брюках. На ногах – грязные белые мокасины с кисточками, руки – в перчатках. Голову закрывала резиновая маска в виде козлиной морды с высунутым языком и загнутыми назад рогами, из-под которой выбивался клок спутанных волос.

Человек отпрянул к перилам колокольни, испугавшись хлопанья крыльев – круговерти птиц, снявшихся с насиженного места. Уронив холщовую сумку с инструментами, он обеими руками схватился за оштукатуренную стену. Хотя под колоколами была площадка, мужчине почудилось, что он балансирует на краю зияющего провала. Башня будто превратилась в глубокий, ведущий во тьму колодец.

Голуби опустились на маковку крыши, немного притихли под дождем, а затем вновь взлетели и, кружа, спланировали в глубокую тень кипариса, росшего по соседству.

В ночной город вернулось спокойствие, и человек на колокольне почувствовал себя увереннее. Отцепившись от стены, он носком ботинка отодвинул сумку с инструментами и сосредоточился на колоколах. Света как раз хватало, чтобы разглядеть огромные болты, с помощью которых они крепились к перекладине. На пару самых массивных колоколов со стенками толщиной в три-четыре дюйма приходилось по три болта. С гулко бьющимся сердцем мужчина нашарил в сумке баллончик со смазкой и опрыскал изрядно проржавевшие гайки на самом крупном колоколе.

Было бы проще пресечь колокольный звон, обрезав с языков веревки, однако звонарь с той же легкостью мог привязать новые. Тут требовался другой подход, более основательный.

Мужчина извлек из сумки большой гаечный ключ и, навалившись всем весом, попробовал открутить гайку. Не вышло: она застряла намертво. Сквозь арочный проем ворвался ветер, окатив человека веером брызг. Внизу по мокрой улице проехала машина, ярко сверкнув фарами, и злоумышленник выругался сквозь зубы.

На доме через дорогу мигала закрепленная вдоль карниза гирлянда, отбрасывая на матовую бронзу смутные отсветы – синие, красные, зеленые… Это разноцветье отчего-то пугало, словно на холодных боках колоколов плясали живые существа или глумливые духи, то появляясь, то исчезая, точно золото гоблинов. Колокола загудели на ветру, вдруг обретя голос, – в стуке дождя по бронзе на мгновение проступила мелодия.

Стальная конструкция своей мудреностью вызывала дурноту; колокола уплывали из поля зрения и вновь возвращались…

Мужчина уронил гаечный ключ и потянулся к перекладине, чтобы удержать равновесие, однако задел пальцами поверхность колокола. Ужасающе прочную и такую ледяную, что на миг она показалась раскаленной. Отдернув руку, человек схватился за перила и поскорее перевел взгляд на ночной город, где ветер плавно качал растущие вдоль авеню пальмы, будто нагоняя приливную волну у пирса.

Мужчине почудилось, что башню качнуло, и он отчаянно вцепился в ограждение. На бетонные перила вспорхнул голубь, белоснежный в лунном свете, и в порыве ярости, смешанной со страхом, человек выпростал руку, попытавшись схватить птицу за горло. Голубь ускользнул, а его обидчик крепко приложился ладонью о край арки.

Боль его отрезвила. Мужчина замер, тяжело дыша и подставив лицо холодной мороси. Он едва не лишился рассудка! В голове мелькнула мысль, что ему противостоит неведомая сила – морочит, упорно сбивая с толку. Сначала дождь, затем цветные огни, голуби…

Такое объяснение не только пришлось ему по душе, но и, на удивление, придало решимости. Несомненно, именно от него зависел исход многовековой борьбы, и с помощью своих инструментов он способен был пошатнуть опоры чего-то настолько незыблемого, что в сравнении с ними громадный колокол – всего лишь пылинка.

Охваченный рвением, мужчина схватил баллончик и жал кнопку распылителя, пока с гаек не закапала смазка. Вновь порывшись в сумке, он вытащил небольшую пропановую горелку. Зажег ее, отрегулировал подачу газа и поднес к центральной гайке. Смазка вспыхнула; пламя охватило стальную пластину, мерцая, как огни святого Эльма, и бросая отсветы на стены башни.

Мужчина держал пламя у гайки, к которой не прикасались шестьдесят лет, и наблюдал, как прогорает масло. Затем, вырубив горелку, он вновь приладил ключ и с силой надавил на рукоять. Посыпались хлопья ржавчины, и гайка с громким скрипом сдвинулась. Не ослабляя хватку, злоумышленник проворачивал ключ до тех пор, пока гайка, завершив путь по ржавой резьбе, не соскочила на пол. Со второй вышло проще – даже нагревать не пришлось. Он уже раскручивал третью, как вдруг с леденящим душу скрежетом колокол накренился, а болт прогнулся под его весом. Мужчина замер, боясь продолжать. Если колокол рухнет прямо сейчас…

Колокол все-таки не упал. Мужчина прикинул, что гайке осталось пройти четыре полных оборота. Он продолжил аккуратно орудовать ключом под скрежет ржавого металла. Пока гайка подбиралась к краю болта, он ни разу не помедлил, живо представляя, как упавший колокол с убийственным треском проламывает все этажи башни и в самом низу врезается в бетонный пол.

Наконец кончик болта исчез внутри гайки. Мужчина следил за витками резьбы, поэтому остановился, инстинктивно почувствовав: еще четверть оборота – и колокол упадет. Тот уже едва держался, борясь с гравитацией – тысячи фунтов литой бронзы давили на тонкую железную бороздку. Теперь все с легкостью обрушит даже голубь. Или порыв ветра.

Человек отступил на шаг и громко рассмеялся, окрыленный неистовой верой в успех и безудержным весельем. Он вернул в сумку гаечный ключ, горелку и баллончик со смазкой, затем перекинул ногу через перила, вновь вылез на крышу и устремился к дальнему краю здания.

Луна теперь сияла так ярко, словно в ночном небе зажглась лампочка. Мужчина торопился. Нельзя, чтобы его поймали. Только не теперь. Если он попадется кому-то на глаза здесь, на крыше, – что станет с его жизнью, планами, карьерой? Да, заглушить колокола было важнее всего на свете, но дьявольский порыв, выгнавший его на улицу в дождливую ночь, уже потихоньку сходил на нет…

С запада приближался автомобиль. Мужчина шагнул на противоположный скат крыши, который не видно с улицы, и пригнулся – мало ли, заметят. Внезапно он потерял равновесие и свободной рукой попробовал ухватиться за конек. Одна нога скользнула по влажной черепице. Выронив сумку, он выставил вперед обе руки, чтобы предотвратить падение. Ногти царапнули по гладкой глине, и мужчина, охнув, сорвался вниз.

В голове промелькнула картинка: вот он лежит мертвый на земле, а душа, отторгнутая телом, пробирается сквозь ледяную каменистую почву в другое, бесконечно пустынное место. Все смешалось: ужас, чувство вины – и на жуткий миг ему почудилось, будто колокола зазвонили сами.

Тут его правая ступня наткнулась на водосточный желоб, закрепленный вдоль карниза, и, цепляясь за черепицу широко раскинутыми руками, человек затормозил на самом краю крыши. Какое-то время он не шевелился, а лишь тяжело дышал, зажмурившись. По спине барабанили холодные капли. Затем он все же покосился вниз, на рассыпанные по траве инструменты.

Хватаясь за черепицу, он по-паучьи двинулся наверх, прочь от желоба – на этот раз крайне осторожно. Дикий восторг, охвативший его на колокольне, сгинул без следа. На смену пришла неистовая тяга выжить, спуститься с крыши, забрать инструменты и убраться подобру-поздорову, пока никто не увидел.

Примерно на середине ската мужчина встал в полный рост и ускорился. За пару секунд он достиг конька, перелез на другую сторону, скрытую от глаз высокими деревьями, и начал спускаться вниз.

Старенькие фонари из литого бетона отражались в мокрых тротуарах; по водосточному желобу на козырьке гулко, размеренно стучали капли. Ветер обещал дожди сильнее прежнего. Уолт Стеббинс стоял на крыльце, прислушиваясь к ночным шорохам. В спешке он натянул брюки прямо поверх пижамных шорт. С обувью не заморачивался – выбежал в тапочках. В круге света от желтой лампы, висевшей над крыльцом, метались бессвязные тени. Водосточную трубу опутывала глициния. Под порывом ветра ее тяжелые, без листьев, плети царапнули по карнизу.

Уолт заметил, что опять забыл выключить на ночь рождественскую гирлянду – уже третий раз за зиму. Удивительно, как набегал счет за электричество из-за горстки цветных огоньков. Он спустился с крыльца и, заглянув за угол дома, осмотрел подъездную дорожку, ведущую к гаражу. Другой ее конец упирался в закрытые ворота, представлявшие собой небольшую секцию из штакетника, которая на петлях крепилась к решетчатой стенке навеса для машин. Снизу створку ворот поддерживало единственное стальное колесико, издававшее резкий металлический скрежет всякий раз, когда дверца распахивалась.

Этот звук его и разбудил – скрежет колесика по бетону. Если не послышалось, конечно. Мгновение спустя в соседнем квартале завелась машина, и у лежавшего в кровати Уолта почти не осталось сомнений: кто-то побывал у него во дворе, а затем вышел, скрипнув дверцей. Впрочем, теперь он задумался. Айви – его жена – обязательно напомнила бы, как однажды он проснулся в полной уверенности, что пересекает Индийский океан на подводной лодке.

Может статься, скрипнули вовсе не ворота? Вдруг это голые стебли глицинии шаркнули по стене?

Дверь в гараж была заперта. Даже с порога Уолт различил навесной замок. Заднюю дверь дома он вечером закрывал на щеколду.

Уолт тихо прошел по дорожке, прислушиваясь к каждому шороху, отодвинул задвижку на воротах и бесшумно распахнул створку, придерживая ее так, чтобы колесико не касалось бетона. На заднем дворе стояла тишина; газон залило дождевой водой. Садовая дорожка из природного камня, ведущая к сараям позади гаража, блестела от влаги – следы искать бесполезно. В целом признаков вторжения Уолт не обнаружил – ничего не украдено, все на своих местах. Если кто и заглядывал, он просто осмотрелся и ушел.

Наверное, послышалось. Ветер, все дела. Уолт аккуратно закрыл за собой ворота: не стоило шуметь спозаранку. Он ненадолго вышел на тротуар и окинул взглядом Чепмен-авеню, наслаждаясь дождливыми сумерками. В дальнем конце квартала пронеслась машина, шелестя покрышками по мокрому асфальту, – водитель разогнался, чтобы проскочить на зеленый свет. Вокруг безмолвно темнели дома, а небо в подсвеченных луной облаках напоминало живопись маслом. Волшебное выдалось утро! Уолт даже мысленно поблагодарил ветер: тот, видно, неспроста разбудил его и выманил из дома – хотел что-то показать.

С крыши церкви Святого Антония в соседнем квартале вспорхнули птицы, сверкнув в лунном свете первозданной белизной. Обогнули колокольню и вновь пошли на посадку. Затем Уолт уловил другое движение, чуть выше темных верхушек деревьев: на церковной крыше мелькнул чей-то силуэт. И почти сразу исчез.

Человек на крыше? В такой час? Уолт пригляделся, надеясь вновь увидеть странную фигуру. Но, за исключением птиц, ничего не двигалось.

Конечно, первым делом Уолт подумал о ворах-домушниках. В его район они слетались точно мухи на мед. Как будто в местном мотеле проходила воровская конференция.

Подул ветер, и Уолта в тонкой пижаме пробрало до костей. Он подумал о теплой постели на втором этаже и о том, как раскричится Айви, если он сунет к ней под одеяло замерзшие ноги.

Закапал дождь, и Уолт поспешил обратно. Уже у порога он остановился и, нагнувшись, сорвал несколько анютиных глазок. Затем вошел в дом, запер дверь на засов и понес маленький букетик наверх.

Поднявшись в спальню, он немного понаблюдал за спящей женой. Айви лежала, зарывшись в груду одеял и простыней, которые за ночь стащила у мужа. Спала она беспокойно, и к утру одеяла, словно приливом, смывало на ее сторону. Другая половина кровати, не считая небольшого уголка простыни, печально пустовала. Уолт покосился на часы: четверть пятого, скоро все равно вставать. Он огляделся в поисках чего-нибудь вроде вазы, чтобы Айви, проснувшись, сразу увидела цветы. Тут его посетила идея. Он направился в ванную, где поместил анютины глазки в отверстия настенного держателя для зубных щеток, а хрупкий стебелек последнего цветка переплел с ручкой щетки, принадлежавшей Айви.

Довольный, Уолт на цыпочках вернулся в спальню, взял со стула рубашку со свитером, потом отыскал ботинки и пару носков. Ему вспомнился силуэт на церковной крыше. Нечто спугнуло голубей, а значит, темная фигура ему не привиделась. Допустим. И как тут быть? Позвонить копам? Ливень хлестал как в тропиках. Кого, к чертовой бабушке, заинтересуют его наблюдения в такую погоду? Тем более, даже если на крышу кто-то и залез, с большой вероятностью этот кто-то всего лишь устранял протечку, воспользовавшись затишьем во время грозы. Возможно, это был служитель церкви, а никакой не грабитель. Да и кто станет вламываться в церковь через крышу? Уолт выбросил увиденное из головы и вновь спустился по лестнице, мечтая поскорее сварить себе кофе.

Увидев в дверях незнакомца, отец Махоуни вскочил из-за стола. Горло перехватило, по телу волной разнесся страх. На один кошмарный миг священнику почудилось, будто зловещий гость вовсе не в маске, а на самом деле с козлиной головой. Махоуни постарался не паниковать, однако не смог проронить ни слова, даже когда понял, что ему померещилось. Эта гнусная морда была ему столь противна, что он без раздумий шагнул вперед и ухватился за маску в надежде сорвать ее. Последовал сильный удар в грудь, и священник мешком упал обратно на стул. Из-под маски раздался негромкий смешок. Отец Махоуни загородился руками и втянул голову в плечи, поскольку незваный гость достал из-за пазухи самодельную дубинку – кусок резинового шланга с округлым набалдашником, замотанным в тканевый скотч.

Незнакомец грохнул дубинкой по краю стола, оставив вмятину. Отец Махоуни отпрянул и вжался в спинку стула, а гость неспешно двинулся вокруг стола, покачивая головой. Вот он нагнулся над плечом священника, едва не задев его ухо маской.

– Эй, толстячок, – пропищал он на удивление тонким голоском, ткнул отца Махоуни в щеку дубинкой и тихонько поцокал языком.

Затем, хихикая, стащил со стола маркер. Шагнув к оштукатуренной стене, он сорвал с гвоздя изображение Иова и на месте упавшей картины нацарапал грязное ругательство.

Внезапно смешки затихли, и незнакомец резко обернулся. Замер на месте, раскачиваясь из стороны в сторону. Из-под маски вырывалось хриплое дыхание.

Потом он резко схватил со стола чашку и, не снимая маски, выхлебал кофе через отверстие для рта, пролив половину на резиновый подбородок и куртку. Пустую чашку он разбил о стену, после чего обрушил дубинку на коробку с ракушками. Деревянный каркас распался, содержимое высыпалось на пол. Незнакомец схватил одну из раковин каури и внимательно оглядел, слегка причмокивая, как будто хотел попробовать ее на вкус. Он бережно подвинул ее ближе к углу стола и единственным точным ударом раздробил на кусочки. Смахнув осколки на линолеум, взялся за вторую каури. Одну за другой, методично он принялся крушить раковины морских гребешков и хамид, словно уничтожение коллекции являлось главной и единственной целью его визита. Закончив, он как следует потоптался по осколкам, растирая их в порошок. В его действиях ясно читалось безумие, буйное помешательство и в то же время – четкая нацеленность воина, желание истребить всех врагов до последнего.

– Чего вы хотите? – наконец проговорил Махоуни дрожащим голосом. Незнакомец стоял среди осколков, сгорбившись и хрипло дыша. – Денег у нас немного, – продолжил священник, – и они не в церкви. Предлагаю…

Незнакомец извлек отрез нейлонового шнура и проворно завязал на одном конце петлю. Схватив Махоуни за руку, продел его запястье в петлю и крепко затянул, затем накинул шнур на другое запястье и примотал обе руки священника к спинке стула. Из кармана брюк он достал мешок и натянул своей жертве на голову. От мешка разило мертвечиной. Махоуни закрыл глаза. Лишь теперь сквозь туман страха и замешательства пробилась мысль о молитве.

Несколько долгих мгновений он слушал, как зловещий гость расхаживает по комнате, бубня себе под нос несуразную мелодию. Бред какой-то! Бессмысленный дьявольский лепет существа, вконец потерявшего человеческий облик!

Судя по звукам, мужчина постучал дубинкой по чему-то деревянному, затем с утробным рыком опрокинул тяжелый предмет мебели – видимо, резной шкафчик с гостиями и вином для причастия. Бутылки разбились об пол, по комнате разнесся кислый винный запах.

Хорошо, что гостии не освящены, подумал отец Махоуни и тут же счел эту мысль глупой; он рассуждал почти как человек в козлиной маске – можно подумать, жалкий вандализм способен навредить Богу!

Опять раздался глухой удар, и что-то металлическое звякнуло об пол. Потир[8]? Разумеется, незнакомец позарился на чашу – она же из золота. Шум нарастал: звякнули об пол колокольчики, лязгнув, покатилась кадильница, заскрипели вешалки в шкафу: злодей добрался до церковного облачения. Прямо на голову священнику приземлился кусок материи – возможно, одеяние министранта[9]. Махоуни втянул ртом воздух. Плотные слои ткани затрудняли дыхание. Уж не собрался ли незнакомец его убить? Мысль об удушье привела священника в ужас, однако он заставил себя подумать о другом – о витражах на церковных окнах.

Будто сквозь пелену он услышал стук дубинки и звон. Выходит, безумец добрался до окон и теперь крушил цветные стекла и свинцовые перемычки. Такой грохот, конечно, не мог остаться незамеченным. Вот только горожане еще спали, а церковь с подсобными постройками занимала целый квартал…

Отец Махоуни встал, оторвав ножки стула от пола. Шатаясь, отступил от стола и тряхнул головой, пытаясь избавиться от мешка.

– Хватит! – крикнул он. – Именем Господа!.. – Он в ярости затряс связанными руками.

Повисла тишина, и вдруг – хриплое дыхание за спиной. Отец Махоуни напрягся в ожидании удара. Волосы на затылке встали дыбом. Он представил, как злодей глядит на него сквозь прорези в маске, заносит дубинку…

Дверь сакристии с треском захлопнулась. По нефу разнесся громкий топот. Затем шаги стихли, и, если не считать дождя, ночь вновь погрузилась в безмолвие.

Глава 2

Джордж Нельсон сидел в своей адвокатской конторе, с тревогой ожидая партнера по бизнесу – Мюррея Лероя. За окном виднелся фонтан в центре Главной площади, а рядом – небольшой рождественский вертеп. Освещавший сценку фонарь, призванный отпугивать вандалов, с задачей, увы, не справился: сколоченные из досок ясли развалились от чьего-то пинка, навес из пальмовых ветвей разметало по улице, а разбитые гипсовые фигурки валялись где попало. Довольно иронично, учитывая, что среди клиентов Нельсона были горожане, не одобрявшие размещение подобных композиций в общественных местах. Пока иск этой группы активистов против городских властей ожидал рассмотрения, какой-то ночной бродяга взял дело в свои руки.

Нельсон снял трубку телефона и набрал Лероя. Тишина. Значит, тот уже вышел из дома и едет в контору. До появления секретарши оставалась всего пара часов, и к тому времени Нельсон хотел окончательно отделаться от партнера. На то имелось несколько причин, но главная заключалась в том, что в последнее время Лерой малость слетел с катушек.

Судя по тому, в каком виде он заявился вчера утром, мужик явно махнул на себя рукой, а это опасный звоночек. Лерой выглядел так, будто спал прямо в костюме и не брился уже много дней. К тому же он пришел в подпитии – это в девять-то утра! – и нервно подергивал головой, отчего Нельсону захотелось влепить ему пощечину. Еще полгода назад этот человек выпивал только на свадьбах, да и то с неохотой, о чем не стеснялся заявлять во всеуслышание. Нельсон понимал, что у коллеги достаточно причин не распространяться о личной жизни, однако на людях Лерой надевал личину эдакого сурового миссионера-кальвиниста, поэтому его деградация изумляла еще сильнее – он расползался по швам буквально на глазах. В общем, приятного мало.

Нельсон пока не представлял, чем обернется дело, но твердо решил одно: долю Лероя пора выкупать. Это самый очевидный путь, который стоило избрать еще пару месяцев назад, когда партнер только начал чудить. Внезапно Нельсон задумался, уж не Лерой ли разгромил вертеп на площади. С него станется. Если дурня опять арестуют, он, чего доброго, сболтнет лишнего. У психов язык без костей.

Вдруг с улицы послышался смех – так в мультиках хохочут черти.

– Мюррей? – Прислушавшись, Нельсон встал с кресла.

Он выдвинул ящик стола и нащупал там заряженный пистолет. Вдруг за окном что-то полыхнуло, и звуки перестали напоминать смех. Что-то зашипело, потрескивая, как сало на сковородке, и в тот же миг в офисе запахло гарью. От этого серного, сатанинского душка у Нельсона перехватило горло, хотя все окна были надежно закрыты.

Его внезапно осенило: в конторе пожар! Должно быть, Лерой поджег здание! К счастью, он та еще бестолочь – вряд ли учинил что-то серьезное. Захлопнув ящик, Нельсон выскочил в холл, где достал из шкафа для верхней одежды огнетушитель. Мгновение спустя он уже отпер входную дверь и выбежал на тротуар, попутно выдергивая из рукоятки пластмассовую чеку. На улице никого не было. Нельсон замедлил шаг, всерьез ожидая, что где-нибудь на клумбе притаился Лерой в клоунском парике или девчачьем платье. Лишь заглянув за угол, в небольшой переулок, Нельсон увидел источник пламени.

На первый взгляд казалось, что на тротуаре бросили подожженные мешки с мусором. Стоял сильный жар, а горящий предмет – или существо? – скрывала белесая дымка. Пламя плясало, вздымаясь и опадая, словно в него вдыхали жизнь. Завороженный этим зрелищем на грани фантасмагории, Нельсон вдруг ощутил, что смотрит в жерло полыхающей пропасти. Послышались смутные голоса, даже крики, и в небо едким облаком взвился чад, напоминая клубок копошащихся теней.

Очевидно, горел не мусор. Крупная собака? Уродливая голова объятого пламенем существа напоминала козлиную. Внезапно Нельсон разглядел мужские туфли. Человек!

Направив огнетушитель в сторону несчастного, Нельсон нажал на рычаг. Ударила струя белого порошка, однако тело будто бы охватил огненный вихрь, и химикаты без толку рассеялись в воздухе. Пламя ничуть не утихло; с тем же успехом можно было на него накричать.

Нельсон хотел подобраться поближе, но быстро передумал. Не хватало еще волосы спалить. Он направил сопло огнетушителя вверх и выпустил оставшийся порошок в направлении пожара, прекрасно понимая, что человеку уже не помочь, – такое никто не смог бы пережить. Опорожнить огнетушитель все равно стоило – до того, как приедут копы.

Эти чертовы туфли… Нельсон присмотрелся и с изумлением их узнал: белые мокасины с кисточками!

Боже правый, да это же Мюррей Лерой! Кто-то облил его бензином и поджег! Одна туфля загорелась только сейчас, с отчетливым шипением. Нельсон отступил, развернулся и поспешил обратно к офису, чувствуя страх и облегчение одновременно.

Проблема с Лероем решилась сама собой. Теперь он уже никому не проболтается. Но кто сотворил с ним такое зверство? Нельсон перебрал в уме всех врагов. Лероя убили прямо возле конторы, да еще и рано утром. Хуже не придумаешь. Должно быть, он с кем-то встретился, поговорил… И с кем же, черт его дери? Нельсон и коллеги не гнушались сомнительных делишек, и все же ни одно из них не тянуло на повод для убийства.

Вернувшись в офис, Нельсон запер дверь, набрал 911 и доложил о случившемся. Затем уселся за стол и вытащил из ящика пистолет. Если кто-то так сильно желал смерти Лерою, имелись все основания полагать, что и Нельсона хотели убить. Но кто? Аргайл? Пожалуй, он мог. Впрочем, стоило поискать и другие объяснения. Серьезные преступные банды в городе не орудовали, однако за последние два года кто-то не раз нападал на бездомных. А еще, вспомнил Нельсон, где-то уже поджигали человека – в Санта-Ане, что ли. Неизвестно, как долго Лерой проторчал в переулке. Конечно, он надрался в стельку – вот и стал легкой добычей для шайки садистов-скинхедов, колесившей по городу на угнанной тачке.

А может, Лерой отправился прямо в ад?

Нельсон предпочел об этом не думать. За окном замигали огни: приехала скорая. Убрав пистолет на место, Нельсон вышел из здания с огнетушителем в руках. Пламя уже почти погасло, не считая зловещих сполохов на асфальте. Парамедики столпились у тела – или того, что от него осталось, – жалкой кучки пепла и фрагментов обугленных костей. Одна туфля лежала на земле, на удивление невредимая, а вот вторая сгинула.

– Это вы сообщили о происшествии?

– Что? – Нельсон вскинул взгляд на врача.

Он поневоле засмотрелся на мокасин с нелепой кисточкой. Из обуви торчала наполовину сгоревшая кость, и в голове у Нельсона вдруг мелькнул вопрос: а не сохранилась ли на ступне плоть? От этой мысли накатила дурнота, и он, отвернувшись, поглядел на площадь, где громадный ухмыляющийся Санта махал автомобилям на Гласселл-стрит.

– Это вы нам позвонили, сэр?

Нельсон взял себя в руки:

– Да. Я пробовал потушить огонь, но ничего не вышло.

– Видимо, слишком большой нагрев, – объяснил медик. – Если пламя сильно разгорается, оно может отбросить порошок в вашу сторону. Это как лить воду из шланга против ветра. Полагаю, вы сделали все, что могли.

Подъехал еще один фургон, за ним – полицейская машина, и уже через миг переулок наводнили легавые. Они щелкали фотоаппаратами и осматривали асфальт, обмениваясь тихими недоверчивыми репликами.

Внезапно закапал дождь, и вскоре полило как из ведра. Четверо пожарных растянули брезентовый навес, тщетно стараясь защитить останки от влаги, пока детектив в штатском поспешно сметал пепел с костями в черный металлический совок, а затем пересыпáл эту смесь в пластиковый пакет. Нельсон разглядел среди останков мелкую монетку и еще что-то – вероятно, зуб.

Ни с того ни с сего из дренажных труб по обеим сторонам переулка хлынула вода. Пожарный попытался заткнуть одну из труб непромокаемым плащом, но без толку: вода все начисто смыла с асфальта, и в мире не осталось ни следа Мюррея Лероя, за исключением кучки пепла, костей и зубов, лежавшей на дне прозрачного пакета вместе с пугающе белой туфлей.

Глава 3

Где-то вдалеке пророкотал гром, словно теплый сезон на прощание хлопнул дверью; небо со стороны далекого океана приобрело оттенок мокрого сланца. Порывистый ветер донес первые гулкие ноты с ближайшей колокольни, и Уолту на миг почудилось, что это отголосок грома – эхо, блуждавшее в неведомых облачных каньонах.

По бетонной дорожке моросил дождь, поэтому Уолт поспешил укрыться в садовом сарае, ютившемся на дальнем краю участка под сенью исполинского дерева авокадо. В этой зимней грозе, в запахе мокрой листвы и басовитом раскате грома, слившемся с гулом колоколов, так и сквозило одиночество.

Колокола звонили в полдень каждый декабрь, к чему Уолт так до конца и не привык, хотя жил здесь с супругой уже больше двенадцати лет. Он радовался звону как приятному сюрпризу – будто заворачиваешь за угол, а там цветет вишня или боярышник.

Внезапно Уолт вспомнил, что сегодня к ним с Айви приедут ее дядя и тетя – возможно, уже совсем скоро, – и от этой мысли полуденная магия несколько померкла. Эта парочка как раз заканчивала путешествие с востока на запад. Стартовав в Мичигане, они за пару недель пересекли страну в доме на колесах со всеми удобствами: туалет, холодильник, тент, все дела… Трейлер они купили в прошлом году на дивиденды с акций и облигаций дяди Генри. Зиму решили провести в Калифорнии – а точнее, во дворе у племянницы. Это все же лучше, чем в прошлом году, признал Уолт. В тот раз дядя с тетей спали у них дома на раскладном диване.

– У нас «Экзе́кьютив», – пояснил дядя Генри по телефону, сделав ударение на второй слог, и Уолт лишь под конец беседы понял, что слово это означало марку фургона.

Он попытался представить, какую машину могли назвать так заумно: возможно, в кузове письменный стол, крутящийся стул и картотека – не дом, а офис на колесах? Накануне вечером тетя Джинкс позвонила из Кингмена[10] – воспользовалась платным автоматом на парковке, где они с Генри остановились на ночь.

Наслаждаясь одиночеством, пусть и недолгим, Уолт выглянул в просвет между мокрыми раскидистыми ветвями и понял, что находится именно там, где хочет находиться. Даже угроза в лице гостей почему-то виделась далекой и незначительной по сравнению с туманным величием погоды. Уединение – вот ради чего стоило работать из дома, особенно в дождливый день незадолго до Рождества. К счастью, Айви неплохо зарабатывала, и ее доход позволял Уолту, который занимался продажей товаров по каталогам, устроить себе офис в гараже. Как только его бизнес наберет обороты, деньги польются рекой, и Айви сможет вообще не работать, если захочет. В преддверье Рождества продажи росли, и Уолт верил, что свежий каталог принесет ему долгожданную прибыль.

– Будем надеяться! – громко провозгласил он.

Деньги… Тема финансов все больше его тяготила. Правда состояла в том, что в сорок с лишним лет он так и не обзавелся толковой профессией. Он пахал как вол, но почему-то говядины в доме не прибавлялось. Айви, конечно, молчала. Она была не из тех, кто жалуется. Однако мужская гордость – дело серьезное.

Так или иначе, Уолт был не в том положении, чтобы сетовать на тетю Джинкс и дядю Генри, сколько бы им ни вздумалось гостить у племянницы.

Он взглянул на часы. Едва перевалило за полдень.

Уолт заметил, что на старой грядке у забора висит парочка томатов. Серовато-зеленые кусты не засохли, хотя утратили летний изумрудный оттенок, а цветов, разумеется, не осталось вовсе. Эти два помидора, должно быть, давно окаменели. Базилик на клочке земли с травами совсем зачах – на три кустика от силы шесть листьев, – зато розмарин и шалфей готовились пережить зиму, какой бы паршивой она ни выдалась. Лимонное дерево в дальнем углу сада за прохладную осень обзавелось таким количеством плодов, что мокрые ветви свисали практически до земли. Авокадо, лимоны, зеленевшая под дождем трава – вот типичная зима в южной Калифорнии. Неудивительно, что Генри и Джинкс каждый год сваливали из Мичигана чертовски далеко на запад. И так же чертовски скучали по Калифорнии, когда возвращались домой.

На полке в сарае лежал перевернутый цветочный горшок. Из дырки в донышке выполз паук и в недоумении замер, как будто гром пробудил его ото сна. В горшке имелась своеобразная дверца – точнее, арка с неровными краями на месте отколотого куска. Уолт решил, что паук тоже работает из дома, и задумался, какая в этом доме обстановка. Гамак? Буфет? Книжный шкаф? Будь у Уолта дети, он не отказал бы себе в удовольствии расставить внутри горшка кукольную мебель и крошечные книги, а затем притворился бы, что так и было с самого начала, – смотрите, ребята, как живут жучки-паучки!

Подумав о детях, Уолт встревожился: поднимет ли сегодня Айви излюбленную тему? Последнее время она постоянно заводила речь о потомстве. Обычно такие разговоры начинались ближе к ночи. Пока что он сдерживал ее напор при помощи логических доводов, которые неизменно его выручали. Но это не могло длиться вечно. Жена относилась к логике крайне подозрительно, сравнивая ее с дырявой лодкой. Прошлым вечером Айви заявила, что в создании семьи никакой логики нет, поэтому применять логику в этом вопросе нелогично.

Даже теперь этот аргумент виделся Уолту неопровержимым, и его донимала смутная догадка, что над ним одержали верх.

Ладно, хотя бы сейчас ему ничего не угрожало. Здесь, среди мешков с почвенной смесью, инструментов и глиняных горшков он мог спокойно наблюдать, как ветер качает тяжелые ветви авокадо, слушать шелест крупных листьев и перестук дождя.

Со стороны гаража расползался туман. Капли барабанили по жестяной крыше одного из сараев, едва не заглушая колокольный звон. Звонарь, похоже, был упорным малым: в такую погоду стоял в колокольне, продуваемой всеми ветрами, и дергал за скользкие веревки, не заботясь, услышат его или нет. Искусство ради искусства, а точнее – во славу Господа. В духе творцов эпохи Возрождения.

Прислушавшись, Уолт сразу узнал мелодию. «Холодною зимою» – одна из самых близких ему рождественских песен. Отдать ей должное мог только по-настоящему большой церковный хор.

Уолт припомнил слова любимого куплета и уже собрался подпевать, как вдруг раздался грохот, словно сошел с рельсов поезд. Неблагозвучное эхо смолкло, и наступила тишина.

Глава 4

Ключ к третьему ящику был приклеен скотчем к задней стенке металлического письменного стола. В ящике находился один лишь красный телефон, не звонивший уже около десятка лет. Пока аппарат молчал, ящик оставался запертым. Позади стола пряталась телефонная розетка, к которой через просверленное в ящике отверстие вел шнур. Лишь когда Флэнаган оставался в здании один, он подключал телефон к сети. И лишь когда ему звонили, назывался Флэнаганом. Он неукоснительно втыкал шнур в розетку все десять лет, пока телефон безмолвствовал. Это напоминало ему прогулки по мостовой: идея не наступать на стыки между плитками, посетившая его однажды, переросла в небольшую манию. С тех пор он внимательно смотрел под ноги, пока не добирался до цели.

Если рассуждать о телефоне, конца пути Флэнаган еще не достиг, однако нечто неуловимое, витавшее в воздухе этим дождливым утром, внушало ему опасение, что осталось совсем немного. Двадцать лет назад из-за него три человека связали свою судьбу с преисподней, и с тех пор он подозревал: вырытая для них яма достаточно глубока, чтобы поглотить и его.

Поэтому сейчас, когда телефон наконец зазвонил, Флэнаган, несмотря на все десять лет, ничуть не удивился. Он отложил ручку, дождался четвертого звонка, а затем взял ключ. Отпер ящик, продолжая считать звонки, и на десятом поднял трубку.

– Флэнаган слушает. – Прозвучало по-идиотски.

Немного выждав, собеседник спросил:

– Это точно вы?

– Да, я.

– Нужно поговорить.

– Мы уже говорим.

– Я имею в виду – не по телефону. Такие дела решаются лично. Думаю… Мне кажется, что-то происходит.

– Вам не кажется.

– Что вы имеете в виду?

– А вы?

Вновь повисла тишина – очевидно, мужчина на том конце провода набирался терпения. Его голос звучал нервно, испуганно.

– Пожалуй, я хочу все отменить, – наконец признался он.

Теперь уже Флэнаган погрузился в молчание. Разве этого он ожидал? Он окинул глазами облезлую стену, провода, протекающий кран над раковиной, которую миссис Хепплуайт оптимистично звала своей «кухонькой». Никаких подсчетов не требовалось – он проводил их сотни раз и прекрасно знал, как безумно нуждается в деньгах, чтобы удержать свою церковь на плаву.

– Ничем не могу помочь, – отрезал он, хотя понимал, что это правда лишь отчасти.

– Назовите цену.

– Речь не о цене. Я ведь никогда вам не помогал. Вы все совершили в одиночку.

Очередная ложь. Флэнаган был замешан не меньше.

– Знаете, мистер Флэнаган… Я так не думаю. Если бы думал – не позвонил бы. Сколько вы у меня вытянули за все эти годы, тысяч двадцать?

– Учет я не веду.

– Еще как ведете. Я знаю правду.

– Правда такова, что больше я этими делами не занимаюсь. Поэтому забудьте. Считайте, что я изменился. Перешел на другую сторону.

– На другую сторону? И при этом отвечаете по старому номеру, называясь прежним именем? Может, кое-что осталось неизменным? Цвет денег, к примеру?

– Рекомендую вам обратиться за помощью к Господу.

– Не отклоняйтесь от темы, – произнес голос в трубке. – Я готов заплатить вам сто тысяч долларов. Через Обермейера, или в трастовый фонд, или наличными в кейсе – как вам удобнее. Наивно с моей стороны, но я вам доверяю. Раньше вы меня не подводили, и я, пожалуй, снова рискну. Что мне, собственно, терять? Подумайте хорошенько и не уходите далеко от телефона. Я перезвоню.

Глава 5

Когда Аргайл повесил трубку, рука у него тряслась. Немного постояв у стола и справившись с нервами, он шагнул к магнитофону. Дети только что высыпали во двор детского сада на прогулку. От криков, смеха и визга у Аргайла давно разыгралась бы мигрень, но, к счастью, спасала кассета с типовыми шумами – стуком колес, плеском волн или раскатами грома. Эти звуки заглушали детскую возню лучше любой музыки. К тому же в последнее время музыка была ему не менее отвратительна, чем детские голоса. Ничто не доставалось бесплатно. Все имело свою цену.

Аргайл не сразу услышал, как зазвонил телефон. Слегка убавив громкость записи, он уселся за стол и поднес трубку к уху.

– Роберт Аргайл. – Он смолк, слушая собеседника.

Звонил Джордж Нельсон – сообщить новость о Мюррее Лерое. Хорошую новость: Лерой умер.

– Когда? – поинтересовался Аргайл. Как только всплыли подробности, его воодушевление пошло на спад, пока он не осознал, что пялится на столешницу, прокручивая в памяти недавний разговор. Пожалуй, стоило предложить Флэнагану больше денег, выложить все фишки на стол. – И что сказали копы? У них есть объяснение?

– Они обнаружили в переулке фрагменты зажигалки «Бик» и следы газа. По одной из версий, сжиженный бутан из зажигалки протек в карман Лерою, а когда он зажег сигарету, газ на его ладони воспламенился. Оказывается, такое бывает чаще, чем мы думаем. Если одежда из горючих материалов, человек вспыхивает, как факел. Конечно, это всего лишь догадки, поскольку одежда Лероя не сохранилась. Только одна чертова туфля – ну, знаешь, белая такая, с кисточками. Все остальное сгорело дотла. Даже пуговицы на рубашке. Огонь пылал страшный.

– И пожарных ничто не смущает? В этих байках про зажигалку?

– Рядом был канализационный люк. Газ мог просочиться оттуда. Затем искра – и готово. Они считают, что сыграло роль и то, и другое. А химикаты вроде одеколона или дезодоранта усугубили дело. Я предположил, что подобное могли устроить подростки – панки, скинхеды, какая-то шпана, – но идею никто не поддержал. Городу такие слухи ни к чему. К тому же есть большая вероятность, что это был суицид, что он сам облил себя горючей жидкостью и поджег. Впрочем, канистру не нашли, так что и тут никаких доказательств.

– Это ведь ты рассказал им, кто жертва?

Помолчав, Нельсон ответил:

– Я решил, что выбора нет – лучше не юлить. И оказался прав. Как выяснилось, за час-другой до рассвета Лерой вломился в церковь Святого Духа – ту, что на Элмонд-стрит. Избил старого священника, расколотил пару окон. Так что утро у нашего приятеля выдалось суматошное – мотался в своих белых ботах по всему городу. Сведения надежные: пострадавший в деталях описал его обувь копам. Могу поклясться, что Лерой хотел быть пойманным. По крайней мере, не парился, раскроют его или нет. В городе полсотни человек сразу узнали бы его туфли. Что мне еще оставалось? Я всего-то и сказал, что ждал Лероя в офисе к шести. Мол, собирались вместе позавтракать у Моуди. Сквозь шторы я заметил отсветы и выбежал на улицу с огнетушителем. Увы, ничем помочь не смог. Все это чистая правда, включая мои попытки погасить пламя. Правда, в момент тушения я еще не понимал, что передо мной Лерой, но об этом я решил не сообщать.

– Кто тебя допрашивал?

– Тайлер из отдела несчастных случаев.

– Твои ответы его устроили?

– А что тут могло не устроить? Я же сказал – все чистейшая правда, от и до. Ах да! Сегодня рано утром кто-то разрушил рождественскую сценку на площади. Ты же понимаешь, что это дело рук Лероя и на клумбе найдут его следы?

Аргайл задумался: вопрос риторический или это какой-то намек?

– Кто еще, кроме Лероя? Или ты что-то от меня скрываешь?

– Не скрываю, – отозвался Нельсон и вновь многозначительно умолк. Аргайл не отреагировал, и собеседник продолжил: – В любом случае я между делом обмолвился, что Лерой угрожал разрушить вертеп. Опять же, это правда – его слышало с полдюжины человек. Видел бы ты его вчера вечером! Ругался, истерил… Из глаз не слезы, а чистый джин. Еще бы ему не вспыхнуть факелом – весь организм пропитан алкоголем!

– Ты сам-то в это веришь?

– Я юрист. Принимать на веру – не моя специальность. Я просто хотел ввести тебя в курс дела. С точки зрения полиции расследовать тут нечего, и мне от этого немного спокойнее. Но вот что я думаю: нам все равно не мешает собраться сегодня вечером. Ну, знаешь, обсудить дальнейшие планы.

В целом Аргайла все устроило. Определенно, им пришелся кстати мертвец, на которого при случае можно указать пальцем. Возможно, стоило прибраться в доме Лероя. Хотя вряд ли там нашелся бы компромат. Проблемы с полицией им вроде не грозили. Нельсон отлично все просчитывал и умел убеждать – та еще змеюка.

Под шелест магнитофонной записи Аргайл размышлял, насколько близок он был к точке невозврата минувшей ночью – в тот самый миг, когда Лерой эту грань переступил. Какие демоны овладели этим безумцем? Какие страхи и побуждения столкнули его во тьму? Аргайл содрогнулся, осознав, что его тоже уносит в неведомые воды, погубившие Лероя, в черные хляби неодолимых желаний… Он снял трубку и вновь набрал Флэнагана, однако раздались короткие гудки.

Глава 6

Порыв ветра хлестнул ледяным дождем под раскидистые ветви авокадо, и в открытую дверь сарая залетели брызги. Паук ретировался к себе в домик. Пригнув голову, Уолт выскочил под дождь и рванул через двор. Он завернул за угол, под навес, стремясь поскорее укрыться от непогоды и включить обогреватель. Рубашка промокла насквозь. Он протянул было руку к дверям гаража – и отдернул.

Двери были закрыты, все как надо, вот только амбарный замок пропал! Уолт оставлял его болтаться в петлях, даже если не запирал на ключ. В том числе и сегодня, когда отлучился в дом пообедать. Уолту вспомнился тот звук, разбудивший его ночью, и все стало ясно: кто-то забрался во двор, увидел, что гараж заперт, и удрал. А позже вернулся. Какое-то время наблюдал и, дождавшись, когда Уолт уйдет в дом, воспользовался моментом. Резвый малый, ничего не скажешь.

Уолт приложил ухо к двери: не шаркнет ли подошва по бетонному полу, не донесется ли шелест бумаги, скрип сдвигаемых ящиков… Тишина. Он расслышал даже тиканье будильника на верстаке. Поискал снаружи свежие следы – пусто. Хотя какие следы в такой дождь… Уолт шагнул назад, а затем начал медленно открывать дверь, выглядывая из-за створки.

Задняя дверь гаража – напротив главной – была распахнута. Незваный гость сбежал через черный ход. Уолт подошел к нагромождению картонных коробок: несколько выпотрошены; товары раскиданы по полу вперемешку с комками китайской газетной бумаги и древесной стружкой. Он взволнованно огляделся. Вещи на рабочем столе не тронуты – кассетный магнитофон, ноутбук «Тошиба». На книге учета, прямо на виду, лежали две долларовые купюры и одна двадцатка – деньги, оставшиеся после закупки канцтоваров. Грабитель их не забрал.

Взявшись за ручку задней двери, Уолт с опаской выглянул наружу: вдруг незнакомец замер у стены или улепетывает по мокрому газону? Однако двор пустовал. Ничего не изменилось, только усилился дождь.

Прихватив в гараже гвоздодер, Уолт вышел под ливень и с безопасного расстояния, держась подальше от построек, проверил, не прячется ли кто за новым сараем, где он планировал устроить склад. Никого. Пусто. Наверное, заслышав шаги, грабитель пулей выскочил в заднюю дверь, перемахнул через забор из красной секвойи и был таков.

Уолт прошел вдоль забора и в самом деле обнаружил на средней перекладине прилипшую траву. Некто пробежал по мокрому газону и перелез в этом месте через ограду. Уолт вскарабкался на перекладину и окинул взглядом соседний двор. Ни души. Дальше просматривались два других участка, и, насколько он мог судить, там тоже никого не было. Вдоль Кембридж-стрит ползли машины. Он даже разглядел автобусную остановку на противоположной стороне улицы, в отдалении. Под акриловым навесом ютилась пара человек.

Поддавшись импульсу, Уолт вернулся в гараж и закрыл заднюю дверь на щеколду. После этого, взяв со стола навесной замок, вышел спереди, продел замок в петли и запер двери на ключ. Внезапно он понял, что на замке могли остаться важные отпечатки. Впрочем, в полицию идти было глупо. Похоже, вор так ничего и не украл, хотя для надежности не мешало перебрать рассыпанные вещи – возможно, даже свериться с накладной.

Уолт опустил заднее стекло на стареньком внедорожнике «шевроле-субурбан», достал из машины зонтик и поспешил к ближайшему перекрестку. Если грабитель дал деру через дворы, его бегство могли замедлить заборы.

Возможно, это какой-то подросток искал легкой наживы? Но почему тогда не поживился магнитофоном и деньгами? Уолт оглядел кусты у соседних домов, гадая, что предпримет, если заметит в зарослях пару ботинок.

И опять ничего подозрительного. Возле домов не наблюдалось ни единой живой души, не считая парочки кошек на ступеньках. Как будто, кроме Уолта, людей на земле не осталось. В небе опять громыхнуло, уже ближе, и дождь хлынул с кромки зонта. Под натиском ветра Уолт наклонил зонт, чтобы брызги не летели в лицо, и наконец дошел до поворота. В сточной канаве бурлила вода. Подъехавший автобус закрыл от Уолта остановку и, очистив ее от людей, двинулся дальше – возможно, увозя грабителя.

Ну и пусть, подумал Уолт. Ничего дурного не случилось, разве что ботинки промокли. Он развернулся и побрел было к дому, как вдруг далеко впереди из-за угла вынырнул человек. Уолт двинулся по тротуару навстречу мужчине, который мог запросто оказаться грабителем. Вероятно, он перелез через ограду позади одного из соседних домов и выбрался на улицу с другой стороны. Незнакомец продолжил решительно шагать вперед, засунув руки в карманы пальто.

Глава 7

У стойки закусочной в аптечном магазинчике Уотсона толпился народ – по большей части работники ближайших офисов, пришедшие за мясными рулетами, бургерами и горячими сэндвичами с индейкой. Айви договорилась пообедать здесь с клиенткой по имени Линда Марвел, которая, похоже, не представляла, насколько по-киношному эффектно звучит ее фамилия. Чета Марвел подумывала купить бунгало на Сентер-стрит. Цена немного кусалась, и Линда осторожничала, однако Айви верила, что развеет ее сомнения.

В ожидании клиентки Айви топталась у стенда с журналами, поглядывая на людей за столиками. Многие были в пиджаках и при галстуках, и она мысленно похвалила себя за то, что надела строгий шерстяной костюм. Она презирала расхлябанный вид на работе и считала, что со стилем лучше переборщить, чем недотянуть. Половина посетителей, уплетавших обед, относились к местным старожилам. Уолт безумно гордился, что тоже дорос до звания старожила в глазах здешней публики.

Магазинчик Уотсона стоял тут с двадцатых годов и со временем почти не изменился: повсюду хром и красный дерматин, который, видимо, считался писком моды во времена Второй мировой. Молочные коктейли здесь готовили в старом блендере фирмы «Уоринг», используя настоящее мороженое и разные ароматные сиропы, а затем подавали в объемных ведерках из нержавейки, вмещавших по два полных стакана. Уолт всякий раз возмущался, когда Айви предлагала взять один коктейль на двоих, но ее аргументы насчет калорий и тонкой талии обычно убеждали мужа. Сегодня Айви планировала ограничиться холодным чаем. Разве что Линда предложит разделить молочный коктейль – тогда придется ей уступить. На что только не пойдешь ради успешной сделки.

Здесь, в историческом центре Оринджа, Марвелов привлекала «индивидуальность», особенно на контрасте с безликими окраинами Ирвайна и Мишен-Вьехо[11]. Поэтому Айви и выбрала для встречи магазинчик Уотсона – яркий образчик местного колорита. Здесь можно было встретить знакомого почтальона, уплетающего сэндвич, а продавец аптечного отдела обращался к тебе по имени. Здесь даже разливали ванильную колу, как в старые добрые времена.

Какая-то парочка освободила угловую кабинку, и Айви бросилась к столику, пока его опять не заняли. Она заказала у официантки чай со льдом, а затем устроилась поудобнее, положив сумочку и дипломат на свободный стул.

Дом, приглянувшийся Марвелам, стоил каждого пенни, что за него запрашивали, даже по современным стандартам. Его капитально отремонтировали, и на кухне нашлось место для встроенной кладовой, холодильника «Саб-зиро» и плиты «Вулф». В хозяйской спальне имелся камин, а смежную комнату поменьше уже переделали в детскую, украсив фризом из дерева с изображением сказочных персонажей. Марвелам этот дом подходил идеально, ведь Линда была на третьем месяце беременности.

Айви призналась себе, что завидует этой женщине, – у нее ребенок, переезд и муж с зарплатой в сто пятьдесят тысяч в год, поэтому они могут позволить себе дом мечты, лишь немного посомневавшись для галочки.

Неделю назад, когда Айви впервые показывала им дом, Линда, как восторженный зомби, в блаженном трансе следовала за ней из комнаты в комнату, пока Билл, ее муж, не произнес: «Милая, решение за тобой!» – причем таким голосом, будто репетировал эту фразу перед зеркалом.

Момент настал. Линда озвучила свое решение прямо там, не сходя с места, – эдакая героиня Дорис Дэй[12] из пятидесятых. Повернувшись к мужу, она воскликнула: «Да, любимый! Я хочу этот дом!» – и они поцеловались посреди пустой гостиной. Вообще-то, вышло и правда чудесно. Айви сама его чуть не поцеловала. Все утро она прикидывала в уме свой процент от сделки, и подсчеты свелись к тому, что и для нее, и для Линды Билл становился героем недели.

Он и внешне был красив, пусть годы и оставили свой отпечаток. Возможно, подкачал в другом плане: поздно приходил домой или напивался перед телевизором…

Официантка принесла чай со льдом и меню, прервав размышления Айви о собственном браке – о доме, которым Уолт так дорожил, о районе, откуда не хотел уезжать. Было в муже что-то… закоснелое, по-другому не скажешь. Даже намек на перемены его раздражал. Однажды она устроила ему проверку – предложила переехать в дом, недавно включенный в каталог ее агентства. Чертовски выгодное предложение. Всего пятьдесят тысяч в год, а после рефинансирования – и того меньше. Ну, разве что налог возрос бы по сравнению с нынешним жильем. Разумеется, одна только мысль об этом привела Уолта в смятение. Как он выразился, математика инвестиций его не волновала, а вот размер «душевной раны» – очень даже.

В конце концов Айви решила, что вся проблема сводилась к сараям на заднем дворе. Уолт не желал с ними расставаться. Они стали для него чем-то вроде смысла жизни. Вчера вечером Уолт, весь взбудораженный, трещал о том, что лучшие сараи сделаны из отслуживших свое материалов – старых досок и шлакоблоков, поэтому его новый жестяной сарай им проигрывает. Разве что – добавил он на полном серьезе – есть нечто музыкальное в том, как по металлу стучит дождь.

Вот почему он не хотел детей, заключила Айви, он уже завел себе сараи – каждый со своим характером. Прошлой ночью Айви так ему и сказала. Предложила построить еще один – скажем, кирпичный – и собрать из сараев баскетбольную команду. Пусть участвуют в Лиге сараев. Айви возглавит группу поддержки, и они с Уолтом будут возить своих подопечных на матчи, колеся по стране на «субурбане». Уолт рассмеялся, как будто она отмочила уморительную шутку, отвернулся к стене и притворился спящим. Вот и поговорили.

Айви посмотрела в окно. На улице накрапывало. Снаружи сидел единственный посетитель. Когда ветер брызнул дождем под брезентовый навес, человек взял кружку с недопитым кофе и поспешил к двери.

Внезапно она его узнала – в тот самый миг, когда он увидел ее за стеклом. Он с улыбкой помахал – похоже, обрадовался, – и она, мысленно себя проклиная, улыбнулась в ответ. Несмотря на старания, улыбка вряд ли вышла искренней. К счастью, у Айви имелась отмазка, чтобы не сидеть с ним за одним столиком: это было бы уже чересчур.

Когда он подошел, она поднялась с места и, натянув улыбку, пожала протянутую руку, а заодно напомнила себе, что не стоит ворошить прошлое, когда дело касается людей вроде Роберта Аргайла. Как ни досадно, он стал довольно влиятельной фигурой в городе: несколько фирм, благотворительные фонды, жилая и коммерческая недвижимость… Из-за Уолта она привыкла называть его просто Аргайлом. Уолт никогда не упоминал его имени, а фамилию часто коверкал на предсказуемый лад – «Рыгайл». Они с Уолтом тщательно избегали Аргайла с тех пор, как тот поселился по соседству. В крайнем случае отделывались кивком или кратким приветствием. Три года назад Аргайл баллотировался в местный попечительский совет, и Айви насилу удержала мужа, чтобы тот не поехал срывать предвыборные плакаты.

Надо же, как огрубели с годами знакомые черты! Лицо Аргайла стало бугристым, взгляд опасливо перебегал с одного предмета на другой. Суровая гравитация уже почти наградила его двойным подбородком. Аргайл был высок – выше Уолта с его шестью футами и двумя дюймами[13] – и ходил немного ссутулившись, словно в детстве рос пугливым и замкнутым. Его волосы остались каштановыми, как во время учебы в колледже, когда Айви крутила с ним роман. У Уолта уже поседели виски, однако Аргайл все равно выглядел старше.

Он поставил чашку с кофе на соседний столик, где громоздилась немытая посуда, а затем спросил:

– Можно составить тебе компанию?

Айви вспомнила дежурную шуточку Уолта: «Составь лучше завещание» – и чуть не прыснула, в тот же миг осознав, что нервничает. Да и как иначе? Слишком уж многое их связывало в прошлом. Если сломанную вещь нельзя починить, ее выбрасывают.

– Только ненадолго, – предупредила она. – Боюсь, у меня деловая встреча.

– Чего тут бояться? Бизнес есть бизнес.

Он пристально на нее посмотрел, явно пытаясь что-то прочесть по лицу, увидеть некое доказательство, отсвет былой симпатии. Хотя бы искорку… Каким бы он ни был двадцать лет назад, от прежнего Аргайла не осталось и следа. Годы будто перевернули его вверх тормашками и вытрясли из карманов все хорошее, кроме разве что денег, хотя в его случае деньги относились к плохому. Однажды в беседе с Уолтом тетя Джинкс окрестила Аргайла «пустоцветом». Так она звала никчемных, неприкаянных людишек. Айви задалась вопросом, права ли тетя. Всем аргументам против, если они имелись, уже стукнуло лет двадцать. Интересно, существовал ли в таких вопросах срок давности?

Аргайл вовсю о чем-то вещал, так и не присев, и Айви поняла, что прослушала начало.

– …два участка на Батавиа-стрит. Может, посмотришь?

Она тряхнула головой. Это что, деловое предложение?

– Прости, – спохватилась она. – Мне показалось, там моя клиентка идет. О чем речь?

Задержав на ней взгляд, он произнес:

– Я спрашивал, не заинтересует ли тебя и агентство парочка новых участков.

Странная ситуация. Когда они разговаривали в прошлый раз, он… ну, в общем… сделал ей предложение. По-другому не назовешь. А она довольно жестко ему отказала. Конечно, Уолт остался в неведении – иначе мигом слетел бы с катушек. Поэтому сама вероятность иметь дело с Аргайлом, даже по работе, привела Айви в смятение. Внутренний голос нашептывал: не связывайся.

Однако сейчас Айви с Уолтом как никогда нуждались в средствах. Человек предлагал деньги, почему бы не взять их? Уолт горел идеей запустить свое дело, и он этого заслуживал. Возможно, со временем его бизнес и правда начнет приносить доход. Несмотря на безумство некоторых идей, Уолт определенно обладал редким даром находить смысл в бессмыслице и открывать его окружающим. Нет, Айви не считала затею с каталогами провальной – Аргайл ведь вполне преуспел на этом поприще.

– Давай я заеду к тебе в офис и обсудим детали, – предложила она.

О том, чтобы вместе позавтракать или пообедать, не могло бы и речи.

– Может, завтра?

– Лучше послезавтра, ладно? Завтра я поеду к сестре.

– Хорошо, – отозвался Аргайл. – Тогда утром? В десять устроит?

– Вполне.

Айви сама не поняла, зачем упомянула сестру. Ее семейная жизнь Аргайла не касалась, причем уже давно.

– Как дела у Дарлы? Не видел ее лет эдак… – Он наморщил лоб, но так и не вспомнил.

– У нее все нормально, – ответила Айви.

– Как там звали ее мужа?

– Джек.

– Они еще вместе? Не ругаются?

– По-разному. Как и все… То черная полоса, то белая.

– Скрытная ты натура. – Он задумчиво улыбнулся. – Все еще злишься на меня, да?

Вопрос остался без ответа. Что бы она сейчас ни переживала, к нему это отношения не имело.

Подошла официантка с кувшином холодного чая. Аргайл достал из кармана рубашки чек за свой завтрак вместе с купюрой в пять долларов, показал деньги официантке и, широко улыбнувшись, начал что-то говорить.

В тот же миг и чек, и купюра вспыхнули ослепительно-белым пламенем, как при горении фосфора. Вздрогнув, Аргайл разжал пальцы и потряс рукой. Официантка, долго не думая, залила горящую бумагу чаем из кувшина. Подняла почерневшую вдоль края банкноту и внимательно осмотрела.

– Сгодится, – пожала она плечами. – Ничего страшного.

Подоспел уборщик с тряпкой и начисто вытер пол. Тут в дверях появилась Линда Марвел с мокрым зонтом. Айви ей помахала и жестом пригласила за столик, радуясь избавлению от Аргайла, который, очевидно, от смущения впал в ступор. Он застыл, буравя официантку немигающим взглядом. Затем по-рыбьи открыл и закрыл рот.

– Это все свечка… – махнул он рукой, не закончив предложение.

Как он ни гримасничал, улыбка все не возвращалась. Протиснувшись мимо него, Линда опустилась на свободный стул.

– Ну, я тогда… – замялся Аргайл. – Я, пожалуй, пойду. – Он машинально потирал ладони с таким ошарашенным видом, словно его тронул за плечо призрак.

– Ты обжегся? – спросила Айви.

– Нет. Вовсе нет. Значит, в четверг?

– Да. В десять.

Он кивнул и выскользнул на улицу, под дождь, где припустил по тротуару куда-то вдаль и наискосок, плотнее запахивая пальто.

– Хотите, я опять зажгу свечу? – предложила официантка, выливая остатки чая со льдом в стакан Айви. – Хотя странно, что она вообще горела. Обычно мы их зажигаем ближе к вечеру. Видимо, кто-то из посетителей постарался.

– А по-моему, свеча не горела, – пробормотала Айви. – Нам нужна свеча? – взглянула она на Линду, та помотала головой. – Без разницы. – Она потрогала бугристую стеклянную вазочку, в которой стояла свечка. Стекло было холодным.

Айви задумчиво посмотрела в окно. Она по-прежнему видела Аргайла – тот шагал по направлению к Мейпл-авеню. Вероятно, домой. Издали его фигурка казалась маленькой и жалкой, и Айви вдруг поняла, что его былая власть над ней обернулась миражом. Наверное, она изменилась? Он-то уж точно. Раскатисто ударил гром, и хлынул ливень, скрыв силуэт Аргайла за серой туманной пеленой.

Глава 8

Уолт узнал идущего навстречу мужчину. Вот черт! Это был вовсе не грабитель. Намного хуже: пастор! Преподобный Бентли из церкви на Гранд-стрит – той, что на месте бывшего супермаркета. Этот Бентли имел раздражающую привычку – выискивая новых прихожан, он бесцеремонно стучал в двери и раздавал буклеты.

Уолт развернулся, чтобы избежать встречи, но слишком поздно. Пастор его заметил и ускорил шаг – хотел сообщить нечто важное? Он выглядел усталым и взъерошенным, промокшее пальто – в грязных пятнах.

Внезапно дождь стих, и на мгновение в просвете между тучами сверкнуло солнце. Взглянув на небо, Бентли улыбнулся, как будто сам Господь исполнил его просьбу.

– Так, значит, скоро приедут Генри и Джинкс? – спросил пастор, пожимая Уолту руку.

Тот кивнул. Преподобный Бентли давно дружил с Генри. Они сто лет друг друга знали – братья по вере или вроде того. Уолт тем не менее почти не общался с пастором, поэтому слегка удивился, что Бентли так легко его узнал, даже промокшего до нитки и скрытого зонтом.

– Вообще-то, они вот-вот будут здесь. Вчера вечером звонили из Нидлса[14]. Раздумывали, не поехать ли кружным путем, мимо яблоневых ферм. В любом случае они уже близко.

– Хорошо, – сказал пастор, озираясь по сторонам. – Замечательно. Затащу старого грешника в церковь и хорошенько простирну его грязную душонку.

– Давно пора, – усмехнулся Уолт. – А что вас выгнало на улицу в такой ненастный день?

– Воля божья, – уклончиво ответил Бентли. – Кстати, а ваша душа как поживает? Вид у вас тревожный, уж не нагрешили ли часом?

Вопрос застал Уолта врасплох. Во время своих обходов старикан вел себя чертовски бестактно. Честно говоря, его давно уже считали кем-то вроде местного клоуна, а вся его паства легко влезла бы в кузов пикапа, да еще нашелся бы уголок для собаки. Однако Бентли делал и много хорошего – например, кормил лежачих больных и других нуждающихся. Бог знает, где он находил деньги. У пастора имелся фургончик вроде закусочной на колесах, и прошлой зимой пару недель водителем работал дядя Генри – развозил горячую еду местным вдовам. Впрочем, тетя Джинкс, разговорившись с одной из вдовушек на овощном рынке, положила разъездам мужа конец. Как-то раз и Уолт в порыве щедрости пожертвовал сотню баксов на доставку обедов. Это было два года назад, когда деньги доставались ему чуточку проще.

– Еще жива старушка, трепыхается, – сказал Уолт.

– О ком вы? – Пастор рассеянно смотрел вдаль, явно упустив нить беседы.

– О моей душе. Вы спросили, как она поживает.

– Что ж… Неплохо. Вы, главное, держитесь. Это не город, а сущий Вавилон, уж поверьте. Соблазны на каждом шагу. – Он выразительно взглянул на Уолта – поделился сокровенным знанием, не иначе.

– Не то слово, – поддакнул Уолт.

– Вы и представить не можете, как часто люди оступаются, – продолжал Бентли.

– Скалолазы, к примеру. – Уолт с серьезным видом покачал головой.

– Не ерничайте, – прищурился пастор, догадавшись, что над ним смеются. – Как там говорят? Гордый покичился, да во прах скатился! Вот, держите. Почитайте на досуге.

Он сунул Уолту крошечную брошюрку, на обложке которой красовались лежащие бок о бок лев и ягненок с такими широкими одурелыми улыбками, словно бедных животных огрели по голове. Брошюра называлась «Брак – преграда для греха».

Внезапно Бентли схватил Уолта за локоть и потащил к перекрестку, указывая на другую сторону улицы, где высилась церковь Святого Антония.

– Что там такое? Никак не разгляжу…

Не дождавшись ответа, он выпустил руку Уолта и рванул вперед. Уолт последовал за ним, только теперь заметив на церковной стоянке полицейскую машину. У подножия колокольни собралась небольшая толпа. Как видно, верхушка башни обрушилась. По меньшей мере один колокол сорвался, и его бронзовый бок, омытый дождем, торчал из дыры в стене. Так вот что громыхнуло минут двадцать назад!

Прошлепав через сточную канаву, Бентли дождался прорехи в череде машин и пересек дорогу, на пару шагов опередив Уолта. Со стороны бульвара послышался сигнал скорой помощи, которая в считаные секунды подкатила к церкви и резко затормозила. Сирена умолкла. Люди ненадолго расступились, и Уолт рассмотрел человека, лежавшего у основания башни. Очевидно, массивный колокол сорвался с крепления и ударил звонаря по голове, столкнув его вниз по крутым деревянным ступеням. Несчастному размозжило висок, челюсть неестественно отвисла…

Из-за угла высунулись двое детей, и одна из женщин-зевак замахала на них руками.

– Назад! – рявкнул кто-то еще. – Колокол упал! Здесь по-прежнему…

Уолт уже не слушал. Развернувшись, он побрел домой. Тот силуэт на крыше… Выходит, утром кто-то действительно побывал наверху! И расшатал колокол. Надо было вызвать полицию. А теперь погиб звонарь…

Сам того не замечая, он шагнул на проезжую часть, но, услышав клаксон, отпрыгнул назад на тротуар. Мимо промчалась машина, водитель успел что-то рявкнуть и выставить в окно средний палец.

Уолт вяло отмахнулся. Образ мертвеца – разумеется, звонарь был мертв – стоял у него перед глазами, пока он ждал возможности вновь пересечь улицу. В памяти засела колокольня с лестницей, ведущей в темную высь: на второй ступеньке – ботинок, первая – в крови… А еще – лицо какой-то женщины, застывшей от ужаса. Она прижимала руку ко рту, не давая себе закричать…

Уолт содрогнулся. Его отчаянно тянуло домой – поскорее надеть сухие вещи и согреться. Опять заморосил дождь, но Уолт не стал раскрывать зонт. Пройдя еще немного, он укрылся под раскидистым кипарисом, поставив козырьком ладонь, чтобы прикрыть глаза от шальных капель.

Два медика погрузили в скорую носилки, накрытые одеялом. Затем фургон под аккомпанемент сирены вырулил на дорогу и умчал на запад – вероятно, в отделение неотложной помощи Больницы Святого Иосифа. Уолт задумался. Возможно, надежда еще оставалась? Включили бы медики сирену, если звонарь уже мертв? А если жив – зачем накрыли его с головой?

Уолт вдруг понял, что до сих пор сжимает в руке брошюру пастора Бентли, и эта крошечная книжонка привела его в бешенство – кому нужны чьи-то ханжеские наставления, когда люди гибнут вот так, в одночасье? В такое чудесное утро! Жена, дети звонаря – что станет с ними? Чем был брак в глазах его супруги? Преградой для греха или существенно бóльшим?

Жаль, Бентли куда-то исчез, а то Уолт швырнул бы брошюрку ему в лицо. Но все же он убрал ее в карман, а затем направился к двум полицейским, беседовавшим под козырьком у входа в церковь.

Даже подходя к ним, Уолт успокаивал себя, что не обязан ни о чем сообщать. Все равно уже слишком поздно. Рассказывать сейчас – унижаться попусту. Самобичевание, и только.

Однако он заставил себя идти, не слушая внутренний голос. Один из полицейских обернулся, кивнул. Уолт назвал себя и закашлялся. У него перехватило горло. Ему как никогда захотелось, чтобы подошла Айви и взяла его за руку, лишь бы это гнетущее утро не застало его одного – промокшего и опустошенного.

Глава 9

Уолт отпер замок и зашел в гараж, где первым делом вынул из кармана брошюрку Бентли и швырнул в оцинкованное ведро, куда обычно выкидывал мусор. Дрожащей рукой он включил обогреватель, потом залил в кофеварку воды из-под крана, насыпал молотого кофе и воткнул вилку в розетку. Только надев рабочий свитер, Уолт осознал, как же сильно замерз. Он долго простоял у обогревателя в потоке теплого воздуха, слушая, как булькает кофе и барабанит по крыше дождь.

Двое полицейских внимательно выслушали его рассказ, который не занял и минуты. Копы покивали и сделали пару пометок в блокнотах, уточнив его имя и адрес. Похоже, ничего постыдного они в этой истории не усмотрели. Впрочем, один полицейский понял, что произошедшее огорчило Уолта, и попытался его подбодрить. Допустим, к церкви подъехал бы патруль, сказал он. И что дальше? Преступнику ничего не стоило затаиться – если он к тому времени не удрал, – а на крышу в проливной дождь полицейские не полезли бы. Да и как тут догадаться, что кто-то расшатал колокола? Даже Шерлоку Холмсу такое не под силу.

– Не переживайте. – Коп похлопал Уолта по плечу.

Именно с этой добротой оказалось тяжелее всего смириться.

Согревшись, Уолт напомнил себе, что давно пора взяться за работу. Он налил в чашку кофе и окинул взглядом коробки на полу. Отдельные вещи были наскоро распакованы, но расставлены аккуратно, как будто грабитель осторожничал, не желая ничего сломать. Ерунда какая-то. Если вора не заинтересовали наличные, тогда зачем он приходил? За гипсовыми кру́жками в виде божков тики[15]? В гараже громоздилось шестьдесят, а то и семьдесят коробок – неужели грабитель планировал вскрыть каждую?

Уолт от души глотнул кофе, слушая перестук дождя и гадая, что скажет Айви о взломщике – или, может, о незваном госте? Уолт решил: жене вообще не стоит об этом знать. Чего он добьется? Раньше к ним во двор никто не забирался. Одна только вероятность ее напугает. Сперва кто-то шнырял тут ночью, затем среди бела дня вломился в гараж… Она начнет вздрагивать от каждого шороха. И задастся вопросом, стоит ли такого риска его работа в гараже. А выручка Уолта пока не оправдывала ни малейшего риска.

Что ж, отныне он дал себе слово всегда запирать гараж, как поступали владельцы любого офиса, когда выходили на обед. Кроме того, происшествие явно не тянуло на полноценный грабеж. Вся эта история скорее интриговала, нежели пугала.

Уолта посетила внезапная догадка: грабитель и сам не ведал, за чем пришел! Открыв пару коробок, он убедился, что внутри ничего стóящего, а услышав шаги, так поспешно дал деру, что даже не заметил ценных вещей на столе. Стечение обстоятельств, не более. Возможно, такое случалось ежедневно в десятках гаражей.

Уолт встряхнул снежный шар. Серебристые блестки окутали бледно-розового фламинго, стоящего на одной ноге. Подставка у шара очень маленькая – внутри ничего не спрячешь. Все вещицы в коробках были сделаны в Китае – в континентальном Китае, хотя доставлены из Гонконга. Это поневоле наводило на мысли об опиуме, героине и прочем. Но стал бы наркодилер так аккуратно обращаться с контейнерами для товара? Тут явно что-то не складывалось.

Завернув шар в оберточную бумагу, Уолт вернул его в коробку, а ту перевязал веревкой и маркером обозначил, что внутри. Топорное решение, однако ни в гараже, ни в сараях не хватало места, чтобы как следует распаковывать и упаковывать товары. Потом, когда бизнес пойдет в гору, Уолт планировал арендовать небольшое промышленное здание или старый, построенный на рубеже столетий дом в деловом квартале. Пока же он довольствовался гаражом и парочкой сараев.

Во второй коробке лежали усыпанные стразами солнечные очки в мешочках, дюжина шляп-зонтиков и наборы для выращивания кристаллов, весьма популярные в качестве рождественских подарков. Наборы были заклеены скотчем, края мешочков скреплены скобами. На вид все в целости и сохранности.

Одну коробку грабитель открыл, однако содержимое не извлек – видно, не хватило времени. Эту коробку плотно набили грубым, кое-как накромсанным наполнителем, похожим на кокосовое волокно. Сверху виднелся кулек из оберточной бумаги, пропитанный воском так обильно, словно над ним растопили свечку. Горлышко было стянуто веревкой. В недоумении Уолт ее развязал. Внутри обнаружилась связка очищенных от коры прутьев – каждый около шести дюймов длиной. Блестящее розоватое дерево походило на плоть. И палочки, и бумага чем-то сильно пропахли – возможно, креозотом.

Уолт разгреб верхний слой наполнителя и нашел под ним три перевязанных мешочка из вощеной материи. Он сжал один, попытавшись определить, что внутри, но так и не понял. На ощупь походило на погремушку из человеческих зубов. Как только Уолт начал потрошить коробку, оттуда потянуло тухлятиной, словно на дне лежала дохлая мышь.

Ясное дело, Уолт не заказывал ни прутьев, ни мешочков, ни зубов. Произошла ошибка. Он изучил накладную, которую срезал с первой коробки из партии, вот только в списке товаров не значилось ничего даже отдаленно похожего.

Вытащив еще немного наполнителя, он раскопал шкатулку, полную склянок с металлическими крышечками. Внутри каждого сосуда плавали в масле семенные коробочки какого-то растения, кристаллы кварца и крашеные бобы, а еще примерно дюймовый кусок чего-то вроде алебастра с изображением долговязой человеческой фигурки оттенка засохшей крови.

Что-то в этих склянках не на шутку пугало – возможно, бесцветное масло-наполнитель или пожелтевший алебастр, который мог запросто оказаться чьей-то костью или бивнем мамонта. В коробке нашлись и другие шкатулки со склянками – кособокими, изготовленными вручную бутылочками из матового стекла; все закупорены и запечатаны сургучом, внутри – неизвестная янтарная жидкость.

Ближе ко дну Уолт нашел полотняный мешочек, а внутри – маленькую банку, объемом около унции. Сверху банка была накрыта куском суровой материи, похожим на обрывок старого корабельного флага, перевязана шпагатом и опять же запечатана сургучом. Несмотря на закупорку, от банки невыносимо воняло, что объясняло, откуда взялся запах тухлятины. Уолт заметил, как сквозь трещину в сургуче проступает нечто вроде вазелина.

На мешочке имелась надпись – два китайских иероглифа, а под ними – короткая фраза. Должно быть, на английском, но такая неразборчивая, что Уолт сперва не смог ее прочесть. Он поднес мешочек к лампе и попытался распознать надпись буква за буквой.

Внезапно он понял – не отдельные слова, а всю фразу целиком – и выпустил мешочек из рук. Надпись гласила: «Жыр мертвеца». Да, с ошибкой, к тому же почерк кошмарный, но, как только Уолт разобрал написанное, сомнений не осталось.

Что же это такое? Подарок-прикол? Набор начинающей ведьмы? Уолт сунул банку обратно в мешочек и крепко завязал. А затем выгреб из большой коробки остатки кокосовой трухи.

На дне обнаружилась цветастая жестянка. Крышку украшали выпуклые слова: «Gong Hee Fot Choy»[16], а также изображение летящей синей птицы со знаменем «Счастье» в лапках.

Перестав волноваться, Уолт открыл коробочку. Сверху лежал буклетик вроде тех, что раздавал преподобный Бентли, а под ним, обернутая в гофрированную бумагу, скрывалась очередная банка, от которой, на удивление, пахло джином. Внутри, по всей видимости, покоилась мертвая птичка. Выглядела она ужасно – видно, скончалась как минимум за неделю до того, как ее заспиртовали.

Внезапно птичка шевельнулась, хотя банку Уолт не тряс. Поневоле вздрогнув, он поскорее поставил находку на верстак и отпрянул. Должно быть, показалось? Птичка медленно вращалась в жидкости, пока не уставилась одним глазом прямо на Уолта. Ему почудилось, будто она внимательно его рассматривает.

Он убрал банку назад, в жестяную коробочку, а затем развернул буклет. Текст, напечатанный на тканом материале, напоминал коротенькую инструкцию на нескольких языках, включая корейский, французский, испанский и немецкий. Парочку языков, похожих на арабские закорючки, Уолт распознать не смог. Надпись на английском содержала ошибки, как на плохо переведенных схемах по сборке иностранных конструкторов.

«Лучшая вещь приди к тебе, – гласила надпись. – Говори любой желание».

Выходит, это был некий талисман, якобы исполняющий желания и призванный осчастливить владельца – но, очевидно, не саму птичку, ибо Уолт в жизни не видел существа несчастнее.

Да и вся посылка вызвала у него отвращение. И как этот хлам попал к нему в заказы? Мерзость, да и только! Варварство! Даже без «жыра мертвеца» – чем бы ни оказалась эта жижа.

Уолт спешно затолкал барахло и наполнитель обратно в коробку. Его так и подмывало выбросить находку в ведро, но затем он решил унести ее подальше от дома и оставить в баке для отходов возле медицинского центра на углу. А может, лучше сжечь коробку и закопать пепел?

И тут до него дошло: так вот за чем охотился грабитель! За этим сатанинским хламом!

Перевернув коробку, Уолт наконец рассмотрел почтовую наклейку и сразу понял, что посылку доставили не по адресу. Она предназначалась некоему Дилворту из соседнего квартала. Индекс и номер дома – как у Уолта, а вот улица другая. Такое уже случалось. Похожие адреса в центре города – и в северной, и в южной его частях – встречались так часто, что почтальоны хватались за голову. Удивляло другое. Дом 225 по Норт-Кембридж-стрит принадлежал отнюдь не таинственному Дилворту, а мужчине по имени Роберт Аргайл – единственному человеку на земле, с кем Уолт не ладил.

Одно время они с Аргайлом дружили и вместе вели бизнес. А поругались отнюдь не потому, что Аргайл ухлестывал за Айви – еще давно, в колледже. Уолт не мог винить бывшего друга за эти чувства – практически единственное, что было в нем человеческого. Ведь в остальном Аргайл оказался гнусной, продажной сволочью. В конце концов этот аферист отхватил себе весь бизнес, оставив Уолта почти ни с чем, – не считая, конечно, Айви и горького осознания, что его предал друг. Близкий друг, черт возьми!

На радость Уолта, Аргайл попал в передрягу и обанкротился, после чего на долгие годы пропал из виду. А затем объявился вновь, купив дом 224 по Норт-Сикамор-авеню – самый помпезный в старом центре. Площадь – почти пол-акра, три этажа, затейливые окна с мелкой расстекловкой, чугунный лифт и отдельный домик для слуг. Средства позволяли Аргайлу перебраться в один из громадных пригородных особняков на Ориндж-хилл, но тогда он лишь пополнил бы безликие ряды миллионеров округа. А здесь, в центре родного города, он сделался эдаким гипсовым божком – человеком, который нагулял состояние, как свинья – жир, да и с другими людьми поступал по-свински.

И вот судьба подбросила Уолту посылку, предназначавшуюся злейшему врагу. Разумеется, такое удачное стечение обстоятельств следовало обернуть в свою пользу…

Имя «Дилворт», конечно же, было обманкой. Разве что Аргайл начал сдавать домик для слуг какому-то жильцу… Но гораздо вероятнее, он схитрил – защитил себя от обвинения в гипотетических почтовых махинациях, если кто-то вдруг узнал бы о содержимом посылки.

Неужели это Аргайл побывал у него в гараже? Уолт чуть не подскочил. Смех, да и только: миллионер промышляет мелким грабежом!

Уолт зачеркнул маркером фамилию «Дилворт» и сверху надписал: «Роберт Аргайл». Хотел уже заклеить посылку, но в последний момент отложил скотч, вновь открыл коробку и, вытащив жестянку с птицей счастья, заполнил освободившееся место скомканной газетой. Сам не зная зачем, он решил на время оставить птицу у себя.

Хотя нет – он прекрасно знал зачем. Он забрал ее, чтобы Аргайл занервничал, растерялся и почувствовал досаду. Уолт подержит ее недельку – и выбросит в сточную канаву.

Послышался гудок, и Уолт выглянул во двор из-за приоткрытой двери. Приехал трейлер дяди Генри и тети Джинкс – явились не запылились! Прихватив жестянку с птицей, Уолт выскользнул в сад через заднюю дверь и, ускорив шаг, добрался до сарая под деревом. План действий он придумал по дороге. Первым делом отыскал совок, затем прошлепал по чавкающему газону к грядке с помидорами. Выкопав небольшую ямку, он затолкал туда жестянку, почти целиком забросал ее землей и прикрыл ветками так, чтобы заметить ее можно было лишь с близкого расстояния, да и то хорошенько приглядевшись.

– Подари мне годный томат! – попросил он синюю птицу, после чего вернул совок в сарай и поспешил обратно к гаражу.

На подъездной дорожке тетя Джинкс и дядя Генри уже вытаскивали пакеты с подарками в ярких обертках, суетясь возле фургона, напоминавшего гигантскую коробку со сладостями.

Глава 10

Дядя Генри, почти полностью поседевший, стригся под ежик, отчего смахивал на отставного военного, которому на днях опять пора к парикмахеру. Одет он был в застегнутую на все пуговицы рубашку-поло из полиэстера, спортивную куртку, брюки на резинке и черные мокасины. Свой невысокий – ниже, чем у жены, – рост он компенсировал убежденностью, что человеку все под силу, если мозги на месте. Уолту постоянно давали понять, что Генри придумал много чего дельного и все до единой идеи воплотил в жизнь, пусть и неясно, в чем конкретно эти идеи заключались. Генри разменял восьмой десяток, и складывалось впечатление, что он всю жизнь провел на пенсии.

Впрочем, ни Уолту, ни кому-либо еще он карьерных советов не давал. Когда месяц назад Уолт рассказал ему про свои каталоги, Генри кратко заметил, что это «грандиозно». Он сказал бы то же самое, открой Уолт обувной магазинчик или начни бизнес по импорту амфибий. Генри, похоже, пребывал в уверенности, будто все на свете люди мыслят и действуют точно как он, а значит, терпение и толика удачи обязательно приведут всех к успеху. Поэтому он заведомо проникался уважением практически к каждому встречному и заводил разговоры по душам с продавцами-консультантами и работниками заправок. Уолта восхищало, что у Генри нет врагов, хотя слепое доверие, которое тот питал к миру, едва ли сочеталось с деловой хваткой.

Уолт давно знал, что Генри и Джинкс богаты, – в основном из-за постоянных разговоров в семейном кругу об инвестициях и деловых начинаниях Генри. Поэтому дом на колесах ничуть его не удивил. В трейлере имелись душ и туалет, а также холодильник, работавший и на пропане, и на электричестве – как удобнее. Да и в целом обстановка – шик-блеск: много хрома, двадцатидюймовый телевизор со встроенным видеомагнитофоном…

– Ну как тебе? – поинтересовался Генри, неопределенно взмахнув рукой. – Грандиозно, скажи?

Джинкс ушла в дом, чтобы заняться ужином.

– Круто. Высший класс, – отозвался Уолт, про себя отметив, что старик вновь сказал «грандиозно».

Шестеренки в мире Генри вращались как положено, и этот фургон служил тому доказательством.

Стукнула дверь с москитной сеткой, и в трейлер заглянула тетя Джинкс, держа в руке бутылочку с соусом.

– Я нашла все, что нужно для салата и кексов, – сообщила она. – Если вы двое не возражаете.

– Ничуть, – отозвался Уолт. – А какое будет главное блюдо?

– Разве этого мало? Салат будет с нутом и тунцом – полноценный ужин! Вы с Айви чем салаты заправляете? Вот этим? – Она тряхнула почти пустой бутылочкой.

Уолт кивнул.

– Правда, там маловато…

– Ничего, я добавлю канолы[17]. Это вам не магазинные соусы, холестерин не подскочит. И стабилизаторов всяких нет, и усилителей вкуса. – Она протиснулась мимо Уолта и Генри к буфету, откуда достала бутылку с маслом, а затем другую, поменьше, с бордового цвета уксусом. Больше в буфете почти ничего не было – только пластиковые контейнеры да лапша быстрого приготовления. – А кексы у меня вообще без масла и соли, с отрубями. Отличный источник клетчатки!

– Ясно, – буркнул Уолт. – Пальчики оближешь.

Его бесили советы есть больше клетчатки, как будто он корова. Воображение нарисовало ему громадную плошку, полную листьев и веток.

– Ты удивишься, насколько это сытно. К тому же праздники на носу, столько вредной еды… Жирное, сладкое… – Джинкс покачала головой. – Самое время посидеть на диете. Я уже звонила Айви в офис, и она полностью со мной согласна. А вы двое – хватит носы воротить! Смиритесь.

– Не ворочу я нос, – запротестовал Уолт. – Меня все устраивает.

По крыше забарабанило – опять пошел дождь. Джинкс взяла со стола газету и, прикрыв ею голову, вышла во двор.

– Ишь, воспитывает! – Уолт с улыбкой взглянул на Генри.

– Прет как танк! Я уже пять фунтов сбросил. – Генри похлопал себя по животу, а затем выдвинул ящик комода с одеждой, сгреб в сторону носки и вытащил маленькую пачку сырных крекеров.

Усевшись за стол, они на пару взялись за крекеры. Генри параллельно химичил с пультом от телевизора, стараясь наладить сигнал.

– Тут можно подключить кабельное, – заметил он. – Надо только заскочить в магазин за кабелем и сплиттером.

Как только хлынул дождь, в доме на колесах стало уютно и безмятежно, поэтому Уолт огорчился, когда вернулась Джинкс и сообщила, что звонит телефон. Вслед за ней Уолт выскочил под ливень, поскорее забежал в дом и снял трубку на кухне.

– Алло? – На том конце провода шуршали помехи, словно кто-то комкал бумагу. – Слушаю вас!

Звонил какой-то мужчина – судя по звукам, из многолюдного офиса.

– Я хотел бы узнать, найдутся ли у вас товары, связанные с… как бы сказать… религиозными культами малых народов. Такими как вуду, сантерия[18]… Есть у вас что-то по этой части?

– Вряд ли, – ответил Уолт. – Хотя… Что именно вас интересует?

– Ну, может, лечебные снадобья.

Уолт вспомнил полученную по ошибке посылку. Неужели с ним связался Аргайл? Голос незнакомый, но это еще ничего не значило. Разумеется, Аргайл не стал бы звонить сам, а попросил бы кого-то из подчиненных.

– Боюсь, таких товаров у нас нет, – сказал Уолт. – Есть куклы-монахини, пластиковые бутылки со святой водой из Лурда, разные лампы и тому подобное.

– Ну, это скорее игрушки, приколы. А мне нужно что-то… старинное. Самобытное.

– Может, вы ищете какую-то конкретную вещь? – уточнил Уолт.

– Да нет, не совсем. Обереги, эликсиры, предметы культа – что-то в этом роде. У вас есть каталог?

– Есть, недавно обновленный, – ответил Уолт. – Завтра вышлю. Какой у вас адрес?

Последовала пауза.

– Коста-Меса[19], – начал диктовать мужчина, – Четырнадцатая улица, дом 225. Индекс – 93341.

Уолт все записал, еще раз пообещал выслать каталог и повесил трубку. Добежав под дождем до машины, он достал из багажника атлас дорог, протиснулся на водительское место и захлопнул дверцу. Он почти не сомневался, что данные клиента – фальшивка, выдуманная на ходу. Открыв алфавитный указатель, он просмотрел адреса. Как и следовало ожидать, на Четырнадцатой улице в Коста-Меса не было домов с номерами от двухсот и выше.

Глава 11

В шесть вечера Уолт включил свет в гараже, оставив Айви мыть посуду на пару с тетей Джинкс. Генри смотрел новости в гостиной, сдобрив кофе смесью молока со сливками и щедро насыпав сахара в качестве противоядия от зелени и нута. Вообще-то ужин вышел сносный – если добавить двойной чизбургер из «Уимпи». Уолт допускал, что с диетической точки зрения Джинкс и правда лучше понимала, что им с Генри нужно. И все же надеялся на ее скорую капитуляцию.

Во дворе стояла непроглядная тьма, и, хотя дождь лил как из ведра, Уолт решил обойтись без зонта. Сунув под мышку Аргайлову посылку, он вышел на улицу, где мутно-желтые круги света от фонарей странным образом делали ночь еще темнее. С востока дул ветер, а луна, скрытая за тяжелыми тучами, едва подсвечивала небо. Пока Уолт шагал к перекрестку, мимо проехала всего одна машина. Улицы пустовали. Плохая погода разогнала соседей по домам.

Уолт завернул за угол, дошел до Сикамор-авеню и уже издали увидел, что в доме у Аргайла светятся окна, а из трубы идет дым. Рядом на обочине стояли две машины. Уолт на секунду задумался, не лучше ли вернуться. Однако возле дома никого не было, лампы на террасе не горели.

Уолт решил испытать судьбу. Он перешел дорогу и по косой направился к дому, готовясь притвориться, что просто шел мимо, если хозяин выглянет из-за двери. Прошмыгнув по газону, он сунул посылку в зазор под перилами террасы и, хорошенько подтолкнув, задвинул ее под плетеное кресло. Коробка едва виднелась в тени; обнаружив ее, Аргайл вполне мог подумать, что она пролежала там целую неделю.

Внезапно лампа на террасе, мигнув, зажглась. Уолт пригнулся и скользнул вдоль перил к двум пышным кустам гортензии у стены дома. И сразу понял, что сглупил. Надо было вернуться на улицу – изобразить обычного прохожего, спешащего домой под дождем. А теперь поздно. Он почувствовал себя непутевым подростком, подворовывающим у соседей.

Лязгнул засов, и дверь открылась; на газон лег прямоугольник света. Уолт съежился в тени за кустом.

Дождь припустил, и Уолт плотнее запахнул куртку, прислушиваясь к скрипу деревянных половиц под чьими-то подошвами в надежде, что скоро эти люди вернутся в дом. Вскоре молчание сменилось негромкой беседой. Кто-то усмехнулся. Незнакомый голос произнес:

– Еще бы!

И опять тишина. Люди на крыльце, должно быть, наблюдали за погодой и дожидались затишья, чтобы направиться к машинам.

– Ненавижу чертов дождь, – проворчал голос.

– Такой уж сезон, – отозвался другой.

– И сезон ненавижу.

– Согласен. Все вокруг что-то покупают, продают… Как с цепи сорвались!

– Да не о том я. Скажешь тоже! Как по мне, рынок должен работать куда активнее, в этом году так точно. Прибыль – единственное, что меня радует на Рождество. А сейчас что? Полдекабря позади, а никто не потратил ни цента!

Вступил третий голос – на этот раз Аргайла:

– Как только дом Лероя проверят – сразу звоните. Не бойтесь разбудить. Нам очень нужны эти банки.

– Да-да, нам всем, – сказал тот из собеседников, который не любил Рождество. – Только вот что… Знаю, этой ночью нам, по идее, ничего не помешает, но если вдруг мы не сможем… ну, если не получится замести следы, то нам обязательно?..

– И пролился дождь из серы и огня с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию[20], – не дослушав, продекламировал Аргайл.

– Опять ты за свое, Боб! Я тебе о важном, а ты – какую-то цитатку не в тему. Лишь бы не думать, да?

Аргайл хохотнул:

– Расслабься, Джордж. Не делай из мухи слона. Отправь своих людей прибраться у Лероя, а потом дай мне знать. Вот и все. Сегодня ночью никто туда не нагрянет. Как только получим свое – дружно об этом забудем. Выбросим из головы. Главное – везде посмотреть как следует: в подвале, на чердаке, под ковриками. Поискать тайные панели. Не спешите. Лерой был своеобразный малый, если понимаете, о чем я. Любил всякие секретики. Так что ничего не пропусти́те.

Неожиданно дождь стих. Собеседники спустились во двор, и сквозь ветки Уолт разглядел их силуэты. Внутренний голос твердил ему: не стоит узнавать больше, ты услышал достаточно. Однако Уолт поневоле задался вопросом: кто эти двое? Из своего укрытия он видел одну из машин, и, когда водитель распахнул дверцу, лицо на миг осветила лампа. Уолт встречал его в центре города и поэтому узнал. Этот мужчина частенько завтракал в закусочной Уотсона, а значит, наверняка работал недалеко от Главной площади. Обычно он носил костюм, что выдавало в нем человека делового – то ли юриста, то ли врача.

Заурчали двигатели, и обе машины тронулись с места. Затем по террасе протопали шаги, дверь захлопнулась, и свет погас. Уолт с опаской выглянул из-за угла и убедился, что на террасе никого. Коробки под плетеным креслом тоже не было. Аргайл забрал ее и теперь, вероятно, недоумевал, как долго она там пылилась. Уолт выскочил на тротуар и побежал к дому, не обращая внимания на промокшую куртку и прилипшие ко лбу волосы.

Глава 12

Дядя Генри стоял у верстака в гараже и уплетал пончик из коробки.

– Я тут кое-что нашел. – Он протянул коробку Уолту. – Надеюсь, ты не против.

– Они немного залежались…

Остался один пончик – значит, старик умял два. Уолт ничуть не удивился: Генри начал подъедать его пончики еще прошлой зимой и теперь охотно взялся за старое.

– Да нет, в самый раз, – заверил тот и подмигнул. – Чем черствее – тем больше клетчатки.

Почувствовав, что умирает с голоду, Уолт взял последний пончик.

– Выходил на прогулку? – поинтересовался Генри.

– Ага. Занес одну вещь соседу, и дождь застал меня врасплох. Уже по пути домой. – Он заметил, что испачкал рукав – видимо, когда лазил по кустам, – и решил оставить куртку в гараже: вдруг Айви потребует объяснений?

– А ты неплохо устроился, – отметил Генри, глядя по сторонам.

– Тесновато, конечно, – признал Уолт, – но пока не найду помещение получше – сойдет.

Генри пожал плечами:

– Чем больше помещение, тем больше расходы. Это урежет прибыль. Придется нанимать работников, покупать машины. Страховка взлетит до небес… А здесь тебя что не устраивает?

– Да все устраивает, – сказал Уолт, – просто места маловато. Гараж все же не торговый склад. Пока терпимо, потому что покупатели сюда не приходят. Я имею дело только с доставкой «Ю-Пи-Эс», благо их фургоны и так приезжают в наш район дважды в день.

Кивнув, Генри окинул взглядом нагромождение картонных коробок, пронумерованных и подписанных сбоку маркером: «резиновые цыплята», «накладные носы», «светящиеся рыбки», «садовые гномы»…

– Интересно ты ведешь учет.

– Да, тут особо не развернешься. Недавно я купил большой жестяной сарай от «Сирс и Роубак». Он уже установлен, но товар я туда перенесу после Рождества, когда заказов станет поменьше.

Генри ни намеком не дал понять, что считает товары Уолта смехотворными. Можно было подумать, будто в его глазах их распространение ничуть не уступало торговле обувью или автозапчастями. Впрочем, Уолт не переживал. Ему нравилось дарить людям смех. Миру веселье не повредило бы.

– По правде говоря, – сказал Генри, – у меня к тебе небольшое предложение. Я тут покумекал, как бы этот твой бизнес перевести на новые рельсы… Ты мог бы работать не выходя из дома. Никаких грузовиков. И складов. Нанимаешь для этого людей, а сам руководишь и получаешь прибыль.

– Ну, я пока не думал…

– За этим будущее – технологии всякие, информационные каналы… Сидишь дома, нажимаешь на кнопки – и процесс идет. Ну как, готов меня выслушать? – Он слегка прищурил глаза, точно ждал от Уолта неких умственных усилий, которые затем будут вознаграждены.

Именно этого Уолт и боялся – что Генри попытается вовлечь его в какую-то авантюру. Прошлой зимой это была торговля краской для крыш и дорог; правда, дело быстро заглохло, поскольку компания-производитель вдруг взяла и разорилась, оставив Генри с ворохом бесполезных выкрасок и рекламных буклетов. А тот даже бровью не повел. Такова уж жизнь: что-то приобретаешь, что-то теряешь. Вот только Уолт не мог себе позволить никаких потерь. Дяде Генри он в этом не признавался. Они отлично ладили на уровне добротных мужских шуток и взаимной поддержки, однако откровениям места не находилось – во всяком случае, откровениям житейским.

– Тебе не приходило в голову, что настоящие деньги крутятся в сфере идей и проектов? – спросил Генри. – А ты сейчас, по сути, на выдаче готовых товаров – то есть на узком конце воронки. Читал доктора Хефернина? Аарона Хефернина?

Уолт мотнул головой. Снаружи шумел дождь. Дом на колесах едва виднелся за туманной завесой. Уолт включил обогреватель и продолжил с сомнением слушать дядю Генри, гадая, к чему тот ведет.

– Этот мужик – гений! – продолжал Генри. – Он разработал так называемый «метод воронки», чтобы объяснить, как работает бизнес. Гляди!

Он взял с верстака конверт из коричневой бумаги и аккуратно вытряхнул на стол штук пять брошюрок. На первой красовалась перевернутая воронка, похожая на шапочку Железного Дровосека. Картинку дополняли стрелки с длинными и короткими подписями. Ниже шел абзац текста, начинавшийся со слов «Добро пожаловать в мир денег. Реальных денег!».

– Ну как? – Генри похлопал по обложке. – Что думаешь?

Уолт неопределенно качнул головой.

– Это потрясающе! Факты, и ничего, кроме фактов. Я прочитал ознакомительный выпуск и подписался на всю серию – пока около десятка брошюр. Каждая посвящена отдельному аспекту того, что доктор Хефернин называет «механикой бизнеса». Запомни эту фразу, она – ключ к пониманию метода в целом. Представь себе, большинство людей терпят крах по элементарной причине: они не понимают механику бизнеса. К примеру, они разбираются в еде и поэтому открывают ресторан. Но уже через полтора месяца заведению крышка. Как думаешь, почему?

– Владельцы не понимают эту самую механику?

– Бинго! Так и есть! Они не понимают расклад. Не видят общей картины.

– Ах, вон оно что, – протянул Уолт, как будто и сам узрел общую картину.

Он взял брошюру и, взглянув внимательнее, разобрал фразу «размер прибыли» возле стрелки, ведущей наверх из воронки. А слово «расходы» скрывалось меж завитков спирали, что походила на ползущую к краю страницы улитку. Надпись под схемой гласила: «Когда возможность стучится в дверь – встречай ее на низком старте!»

– Это… что-то с чем то, – произнес Уолт. – Где ты это достал?

– Подписался. Первая брошюра абсолютно бесплатна. Никакого подвоха. Неинтересно – выкинь. А если интересно – вторая стоит четырнадцать долларов. Но это мелочь, информация-то бесценна!

– А чем конкретно занимается доктор Хефернин? Издательским делом?

– Господь с тобой! Нет, конечно. Эти брошюры – лишь одно из его начинаний, но, готов поспорить, они его озолотят.

– Еще бы, – усмехнулся Уолт. – Четырнадцать баксов за шесть страниц текста!

– И ни цента впустую! Как вообще оценить подобные знания? Примени их, и деньги вернутся сторицей. Вот. – Генри продемонстрировал брошюру под названием «Тысячекратная прибыль» с фотографией руки, сжимающей веер из стодолларовых купюр. – Поразмысли над этим, – важно кивнув, заключил Генри. – Доктор Хефернин – весьма состоятельный человек.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Уолт.

– Благодаря таким, как я? Ты на это намекаешь?

– А то.

Уолт покосился на брошюры. Без малого полторы сотни баксов за несколько жалких листков бумаги! Даже если всю пачку засунуть в задний карман – сядешь и не заметишь.

– Я вот что скажу, – заметил Генри, – чем больше моих денег он берет, тем больше я обязан ему отдавать. Знаешь почему?

Уолт помотал головой:

– Теряюсь в догадках.

– Потому что с успехом не поспоришь! Хефернин зовет это «чудом самосбывающегося пророчества».

– Боже правый! – Уолт закатил глаза. – С этим… и правда сложно спорить.

– Док знает, что делает, вот я о чем. Он из тех, кому стоит доверять.

– Ясно.

Уолт заглянул в коробку, но, разумеется, пончиков в ней не осталось. С последним он уже разделался. Интересно, подумал он, не вербует ли дядя Генри новых подписчиков для Хефернина? Не в этом ли состоит его «небольшое предложение»?

– Я хочу, чтобы ты прочел эти брошюры, – не отставал Генри. – Вот и все. Они небольшие, но весьма убедительные.

– Ладно. – Уолт забрал всю стопку и положил на верстак.

События развивались почти как он опасался: сперва салат с морковью и нутом, теперь вот конверт с «полезными советами», которые сводились к бесконечной покупке новых. И ведь схема работала, доказывая, что несравненный доктор Хефернин и правда понимал механику бизнеса, и чем больше денег ему отправляли, тем железнее становилось подтверждение. Эдакая школа карманников, где уже на входе тебе обчищают карманы, а затем убеждают, что таким образом обучили тебя секретам мастерства и теперь с тебя оплата за науку. Возможно, Хефернин действительно был гением.

– Тогда завтра, как прочтешь, обсудим, – сказал Генри.

– Обязательно.

– Вот и славно. А то сейчас я уже выключаюсь. Столько часов за рулем! Джинкс небось думает, что я давно сплю. – Старик направился к двери, но затем обернулся и добавил: – Милых дам в наши дела посвящать не будем, хорошо?

– Конечно, – отозвался Уолт. – Как скажешь.

– Не слишком-то они смыслят в бизнесе.

Уолт подумал о комиссионных, которые Айви получила за последнюю сделку. Весьма неплохая сумма, честно говоря. Если уж совсем начистоту, эти деньги во многом обеспечили им счастливое Рождество. Ничуть не устыдившись, он кивнул дяде Генри.

– Я вообще никогда не верил в коллективное ведение дел, – подобрал он слова, с которыми действительно был согласен, и в то же время осознал, что заключает с Генри некое подобие договора.

А еще он догадался, что тетя Джинкс, скорее всего, не так одержима этими брошюрками, как ее муж, – если вообще о них знает.

Наконец, Генри ушел во двор. Скрипнула задняя дверь дома, и раздался голос Айви:

– Уолт! Ты там всю ночь сидеть надумал?

– Нет! – крикнул он в ответ. – Уже заканчиваю!

Дверь захлопнулась. Сняв куртку, Уолт повесил ее на спинку стула, после чего выключил обогреватель и лампу. Вспомнив про закопанную в саду банку с синей птицей, он почувствовал себя глупо – и не только. Еще он ощутил тревогу. Возобновлять вражду с таким человеком, как Аргайл, – не лучшая идея, тем более с последней стычки уже прошло двадцать лет.

Он вспомнил разговор, подслушанный час назад. Было что-то зловещее в этих намеках и недомолвках, и Уолту вдруг захотелось откопать банку и подсунуть владельцу вслед за коробкой. Всего пара минут – и он забудет Аргайла как страшный сон.

– Ты что там делаешь в темноте? – вновь выглянув из дома, крикнула Айви.

К черту банку… Уолт вышел из гаража и начал возиться с замком. Айви наблюдала за ним с порога, одетая так, будто уже готовилась ко сну, хотя ночь еще не наступила. На ней красовался неплотно запахнутый халат-кимоно, который Уолт купил для нее в японской антикварной лавке в Сиэтле. Красно-черный шелк контрастировал со светлой кожей и сулил нечто экзотическое этим вечером, нечто понятное с полунамека. Темные волосы она завязала в небрежный пучок, скрепив его двумя лакированными палочками.

Пригнувшись, Уолт пробежал под дождем к дому, и Айви поцеловала его в дверях. Он обратил внимание, что она подготовила поднос с бутылкой шампанского и парой бокалов. Почти во всем доме свет не горел. Значит, Джинкс уже ушла к себе в фургон.

– Поздравь меня, – сказала Айви, когда они поднимались на второй этаж. – Это непременно стоит отметить!

Глава 13

– Экстренная семейная терапия? – переспросил Уолт, наливая себе очередной бокал шампанского. – Звучит впечатляюще. Как экстренный ремонт автомобилей. Там тоже используют клейкую ленту, проволоку и насос для подкачки шин?

Айви мрачно на него поглядела, и Уолт предпочел не продолжать.

– Дарле это в церкви порекомендовали, – сказала она. – Как бы глупо ни звучало, но из всех советов, что ей дали, только этот похож на конструктивный.

– А как же мой совет? – возразил Уолт. – Я давно говорю, что Дарле нужен адвокат, а Джеку – повестка в суд. Твержу об этом много лет. И чего она тянет?

– Она в отчаянии. Думаю, она его любит.

– Скорее помешалась на нем, да? Выжила из ума.

– Легко рассуждать со стороны.

– А если знаком с Джеком – еще легче. Уж Дарле-то должна знать его лучше, чем я. Это ей приходится с ним жить.

– В этом и суть семейной терапии. Она помогает узнать друг друга лучше. Бывает, люди годами состоят в браке, но некоторые мужья понятия не имеют, что нужно их вторым половинкам.

– Некоторые жены – тоже, – добавил Уолт и сразу понял, что зря.

Он отставил в сторону бокал.

Айви погрузилась в молчание. Уолт догадывался, куда повернет разговор, и велел себе действовать осмотрительнее. Если озвучивать первое, что придет в голову, – добра не жди. Начнется ссора, а ссориться он не хотел. Он посмотрел на жену в небрежно запахнутом кимоно. Теперь она туго затянула пояс, словно наглухо закрыв дверь, и Уолт отвел глаза, уставившись на огонь в камине. Пламя уже почти погасло, но подбрасывать новое полено на ночь глядя смысла не было. Отхлебнув шампанского, Уолт подождал, пока Айви заговорит.

– Только не заводи опять свою шарманку про слишком маленькую машину, ладно? Я это слышала сто раз.

Вот так – с места в карьер! Не оставила Уолту даже лазейки для отступления.

– Я всего лишь хотел напомнить, что дети – дорогое удовольствие, – сказал он. – Вот и все. Я недавно прочитал, что среднестатистический ребенок обходится родителям тысяч в пять ежегодно. А подросток – еще дороже.

– Среднестатистических детей я заводить не планирую.

– Я тоже, – проигнорировав ее тон, поддакнул Уолт. – Когда дело касается детей, то вкладываться надо по полной. О том и речь. Поэтому я и упомянул про машину. Большой семье нужно пространство. Детям – вещи. Ты получила отличные деньги за последнюю сделку, но это лишь разовая выручка. А в целом у нас с финансами туго, сейчас вообще экономика в упадке. Вот погоди, через пару лет…

Уолт услышал себя со стороны – робота, запрограммированного на болтовню, – и собственный голос внезапно ему опротивел.

– В следующем году мне будет сорок, – напомнила Айви. – Кроме того, мы оба понимаем, что деньги тут ни при чем. Деньги – не проблема.

– И в чем же, по-твоему, проблема? – поинтересовался Уолт.

– Ты боишься заводить детей, – ответила Айви. – Вот в чем проблема: ты не уверен в собственных силах. И вообще зациклен на себе. Когда человек настолько боится окружающего мира, как ты, проще быть эгоистом. Так безопаснее – заботиться лишь о себе одном.

Он пожал плечами, решив не опускаться до возражений. Но все-таки заметил:

– Стоит ли приводить ребенка в такой жестокий мир…

– Я вообще не об этом. Наш мир лучше, чем мы заслуживаем. Суть в том, что ты боишься до чертиков. Боишься перемен.

– А вот и нет.

– А вот и да. Ты даже вообразить не можешь, каково это – быть отцом.

– И почему же?

– Потому что на данный момент у тебя детей нет. Будь у тебя ребенок, ты бы запросто представил, каково это. Все сразу прояснилось бы. Ты понял бы, что все так, как должно быть. А сейчас ты боишься, поскольку не имеешь примера перед глазами. Отцовство – это нечто непознанное, а я сомневаюсь, что непознанное тебя привлекает.

– Неправда. Дети меня не пугают. Просто у меня рациональный подход. А не гормональный.

– Да неужели?

– Ага. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. И не делай такой вид, будто я оскорбил весь женский род.

– Полчаса назад и в тебе самом говорили гормоны.

– Это другое. Это просто…

– Секс. Я знаю. Возможно, когда-нибудь ты научишься ценить более важные вещи.

Уолт вытаращился на Айви, не веря своим ушам.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – продолжала она. – Хватит выискивать предлоги, чтобы выместить на мне раздражение. Все эти твои мечты, прожекты – разве не я их обеспечиваю?

«Началось!» – подумал Уолт.

– И я рада тебе помогать, ведь ты мой муж. Я вышла за тебя осознанно. Не по ошибке.

– Любопытно… – пробормотал Уолт, но, к счастью, Айви его перебила:

– И я хочу, чтобы ты подумал о той, на ком женился, ведь на свете существуют и мои желания, и существовали всегда, и… – Она осеклась.

Уолт понял, что она вот-вот расплачется, и в тот же миг почувствовал себя мерзавцем.

– Возможно, ты права, – немного помолчав, сказал он. – Возможно, я боюсь, что не справлюсь и утяну свою семью на дно. Превращусь в рядового неудачника средних лет.

– Не думаю, что такое произойдет, – возразила Айви. – Почему бы нам не бороться с невзгодами вместе? Знаешь, договор с Марвелами – не единственная хорошая новость. Случилось кое-что еще.

– И что же? – Чтобы поднять настроение жене, Уолт изобразил приятное удивление.

Вероятно, буря миновала.

– Ни за что не угадаешь, с кем я столкнулась у Уотсона!

Уолт пожал плечами:

– С Джимми Картером[21]?

– С Бобом Аргайлом!

– В смысле – «столкнулась»? Сбила его на машине? Тогда надеюсь, что насмерть, иначе он нас засудит.

– У него был ко мне деловой разговор.

– Насчет чего?

– Насколько я поняла, у него есть парочка участков на продажу. Думаю, они принесут прибыль. Большую.

– Нам не нужны его деньги! – воскликнул Уолт и, взяв себя в руки, добавил: – Так ведь?

– Это же не его личные деньги, согласись? На продаже недвижимости зарабатывают самые разные люди. Почему именно мне запрещено? Из-за моральных принципов? А каких именно, позволь узнать?

– Ну, – сказал Уолт, – что касается меня, то мне это все не по душе. Думаю, Аргайл так и остался чертовым мошенником. Вести с ним дела – ужасная идея.

– А кто заставляет вести с ним дела? Мы не заключаем партнерских соглашений. Я всего лишь собираюсь продать пару участков. Затем и нужны компании-посредники и правовые документы – чтобы легально провести сделку. Что тут криминального? Да и с чего ты взял, что Аргайл связан с преступным миром?

– Не знаю точно, как низко он пал, но не удивлюсь, если ниже, чем мы думаем.

– Откуда ты знаешь? Ты же годами его избегал.

– Скажем так: интуиция. Горбатого могила исправит.

– Скорее, у тебя здесь свой интерес. Точнее, личные счеты. Я выбросила этого человека из жизни и надеялась, что ты поступишь так же.

– Если ты о том, что его интересы не совпадают с моими, – поздравляю, ты попала в яблочко. Я хочу одного – чтобы он держался от нас подальше. Так что почему бы тебе не послать его к дьяволу? Хотя погоди – наверняка у него и с дьяволом давно партнерский договор.

Айви возвела глаза к потолку, видимо, считая про себя до десяти.

– Я сама пока не знаю деталей, – сказала она, вставая с кровати. – У нас назначена встреча в четверг утром. Так что сейчас спорить бессмысленно. Давай ляжем спать, а собачиться продолжим завтра вечером. Ведь это роскошь для нас – засыпать в хорошем настроении.

Она скрылась в ванной, а Уолт выключил лампу на своей тумбочке. Хорошо, что никто не вел счет, так как он смутно догадывался, что жена размазала его по стенке. Эх, не заплачь она посреди спора… Слезы всегда его обезоруживали. Вообще-то он считал себя мастером словесных перепалок. Мог хоть всю ночь препираться с женой, швыряясь в нее хлесткими фразочками, пока она не выбивалась из сил. В этом и заключалась его стратегия, разве нет? Он просто не любил это признавать. Но оправдывала ли цель средства?

Чтоб этого Аргайла! Уолт не слышал о нем долгие годы, а теперь этот паршивец испоганил ему весь день, то и дело выскакивая как черт из табакерки.

Из ванной вернулась Айви, уже переодетая в ночную сорочку. Забравшись в кровать, она выключила свою лампу.

– Спокойной ночи. – Уолт приподнялся, чтобы поцеловать жену в щеку.

– Спокойной ночи.

– Извини. Со мной иногда непросто.

– Со мной тоже, – отозвалась Айви.

Эту наживку он не проглотил. Да и какая к черту наживка, если это чистая правда?

– Дай мне время все обдумать, – попросил он.

– Хорошо. Думай.

Уолт опустил голову на подушку и уставился в потолок, понимая, что сразу не заснет. В голове засел Аргайл со своими делишками. Этот его «жыр мертвеца»… Снаружи доносился шум воды, сбегавшей по трубам, а откуда-то издали – вой сирен: со станции выезжали пожарные машины.

Зачем сейчас тушить огонь, подумал Уолт, в такую-то дождину?.. Мысль его позабавила, и он едва не разбудил Айви, чтобы с ней поделиться, но все-таки засомневался, сочтет ли она подобную шутку смешной.

Глава 14

Еще не рассвело, а Уолт уже встал с кровати. Из-за штор пробивался лунный свет, на улице стояла тишина, дождь перестал. Уолт привык перед началом рабочего дня включать кофеварку в гараже и полчаса читать газету, но тратить на это дневной свет считал расточительством. Ему приятнее было читать, когда весь мир еще спал. Перед тем как спуститься на первый этаж, он задержал взгляд на Айви, которая лежала, закутавшись в украденные ночью одеяла.

Натянув свитер, Уолт отправился на первый этаж, а затем – через заднюю дверь во двор. На расчищенном грозой небе осталось лишь два больших, стремительно плывущих облака, а вокруг проступило множество звезд. На востоке, со стороны хребта Санта-Ана, брезжил сероватый рассвет и чернела двойная вершина Олд-Сэддлбек. Все пахло влагой: бетон, мокрые листья на клумбах, утренний бриз, долетавший с океана.

Уолт прошагал по хлюпающему газону к огороду, где переплелись стеблями кусты томатов. В тусклом рассветном мареве они приобрели глубокий темно-зеленый оттенок и, отбрасывая густую тень, казались пышнее, чем вчера. Жестянка пропала из виду. Должно быть, провалилась глубже в рыхлую почву. Выдернув из грядки колышек, Уолт начал копаться в земле, жалея, что не захватил фонарик. Он не запомнил, где именно спрятал чертову жестянку, – слишком уж торопился.

Присев, Уолт разделил два сцепившихся куста. Рукава свитера намокли. Локтем он задел один из двух оставшихся помидоров – тяжелый, почти с кулак. Вчера плоды не казались ему настолько крупными, хотя внимательно он не приглядывался. Забыв на минуту о птице счастья, он отыскал второй помидор, висевший в окружении пяти-шести зеленых, появившихся до странности поздно. Им явно не суждено было поспеть – только не в это время года. Два спелых плода Уолт сорвал, и тут только понял, почему не смог найти жестянку: участок земли, где она закопана, теперь устилали ветви томатных кустов – видимо, потяжелевшие из-за дождя.

Он раздвинул их в стороны и пальцами разгреб почву. Вот и она – крышка жестянки, почти утонувшей в грязи. С коробочкой и двумя томатами в руках Уолт пошлепал обратно, однако задержался у грядок с травами. Увиденное его озадачило: растения выглядели хуже, чем вчера, листья потускнели и увяли. Стебли шалфея и розмарина надломились, как ножки старых грибов, и в лунном свете казались белесыми, покрытыми плесенью. От базилика осталась лишь пара мокрых коричневых палочек. Судя по всему, корни подгнили, не выдержав двух недель непрерывных дождей.

Уолт отнес жестянку обратно в гараж, по пути раздумывая, что делать с ней дальше. Предрассветные сумерки все еще позволяли подсунуть ее Аргайлу. Уолт протолкнет ее под перила террасы и убежит домой. А что уж там подумает Аргайл – не его проблемы.

Уолт закрыл двери гаража, включил свет, а затем обмыл жестянку в раковине, насухо вытер салфетками и поставил на верстак. Включив кофеварку, он вернулся к коробочке, открыл ее и вновь взглянул на птицу, дрейфующую в мутноватой жидкости. Банка протекла и явственно пахла джином. Уолт подумал о червяке на дне бутылки с мескалем. Птица уже не смотрелась полусгнившей, как днем ранее.

На кой черт она понадобилась Аргайлу? Вот уж вопрос на миллион. Для каких-то неведомых добрых дел? Такого Уолт представить не мог. Если Аргайл хотел перепродать вещицу, то стыд ему и позор – ввозить в страну эдакий хлам! Уолт даже подумал, не показать ли птицу Айви, чтобы продемонстрировать, с каким сомнительным типом она связалась. Но, естественно, Уолт не мог ей ничего показать, пока не придумал разумное объяснение, как жестянка очутилась у него.

Два помидора лежали на верстаке – не хуже тех, что Уолт собирал летом. Дождь стал проклятием для трав, а вот томаты, похоже, воспряли духом…

…что, разумеется, ничего не объясняло. Такая погода стояла каждую зиму, и на томатах это никак не отражалось. Значит, причина не так проста. Но она явно не в том, что мертвая птица исполнила желание. В такую чушь Уолт ни за что не поверил бы.

А если верил Аргайл? Как сильно он хотел вернуть вещицу себе? Эта мысль озадачила Уолта и заставила иначе взглянуть на странную банку. Птица показалась ему еще омерзительнее и в то же время – загадочнее, обрела какое-то темное, первобытное притяжение.

Уолт выглянул во двор. В доме на колесах зажглись лампы, да и в целом светало.

Если действовать – то сейчас, пока не нагрянул дядя Генри, чтобы поговорить о докторе Хефернине и его брошюрах.

Все-таки решив не возвращать птицу, Уолт положил жестянку в тумбочку под верстаком, но сразу вытащил и поискал глазами тайник понадежнее – на случай, если Аргайл вновь кого-то пошлет на поиски. Поднявшись по стремянке, Уолт сдвинул в сторону кучу хлама, которая пылилась на двух листах фанеры, закрепленных на перекладинах под самой крышей. Среди вещей он отыскал ящик со снастями. Откинув крышку, он поставил жестянку с птицей на дно, обложив ее поплавками, а также банками с икрой и сырной пастой для ловли форели. Затем он закрыл ящик и втиснул его между связкой рыболовных удочек и складной деревянной вешалкой для сушки одежды.

Спустившись, Уолт посмотрел наверх. Ящика видно не было, да и вряд ли кто-то стал бы искать жестянку, выгребая хлам из-под крыши. Куда вероятнее ее спрятали бы внизу – в одной из сотен коробок, стоявших на полу.

Уолт решил впредь запирать заднюю дверь гаража и все сараи. А фургон на подъездной дорожке, возле которого сновали Генри и Джинкс, отбил бы у любого охоту соваться в гараж через главную дверь.

Стараясь не шуметь, Уолт прошмыгнул мимо трейлера. Кофе он уже сварил, не хватало только газеты. И куда она запропастилась? Обычно она дожидалась его на тротуаре у ворот, завернутая в целлофан, если погода была, как сегодня. Уолт заглянул под колеса фургона, но и там газеты не было. Недоумевая, он проверил крыльцо, потом пошарил под кустами. Последнее, что ему хотелось делать дождливым утром, так это звонить разносчику и гнать его обратно через весь город из-за одной несчастной газетенки.

Внезапно он обратил внимание на силуэт за шторами дома на колесах. Это дядя Генри сидел за столом – и, без сомнения, читал газету. Уолт хотел было постучать, однако передумал. Возникнет впечатление, будто он рассержен, и, хотя так оно и было, на Генри срываться не стоило. Он заслуживал кофе с утренней газетой, как и любой другой человек. Правда, читал он точно стервятник, набросившийся на труп, оставляя после себя ворох помятых бумажек.

Махнув рукой на газету, Уолт вернулся в гараж и налил себе чашку кофе, после чего начал рассеянно листать одну из брошюр доктора Хефернина, стараясь запомнить хотя бы пару фраз, чтобы отвязаться от Генри. Однако мысли все время возвращались к жестянке. Тогда ему в голову пришла идея: а почему бы не испытать птицу еще раз? Он одернул себя. Было в этих играх нечто мерзкое, почти непристойное.

А затем Уолт признал, что бояться глупо. Кому это навредит? К тому же если он не собирался использовать птицу, что бы это ни означало, то зачем хранил ее у себя, нарываясь на гнев такого опасного типа, как Аргайл? Почему сразу не выбросил жестянку в мусорный бак?

Что ж, раз так, он испытает птицу еще раз.

– Завтра утром положи газету в кусты, чтобы Генри не смог ее отыскать! – громко произнес Уолт.

И сразу пожалел. Собственный голос показался ему неестественным и отрешенным, как будто говорил робот. Он мысленно спросил себя: к кому конкретно я обращался?

Вопрос бередил душу, поэтому Уолт сосредоточился на изречениях Хефернина, попытавшись изгнать мысли о птице из головы. Одна из брошюр называлась «Не прыгай выше головы» и содержала советы поступать решительно, но не взваливать на себя непосильные задачи. «Не тратьте энергию попусту», – напутствовал Хефернин и в качестве примера приводил картинку с зубастой акулой, на спине у которой красовалась надпись «недостаточный капитал». Уолт пробежал глазами статью, выискивая среди клише и мотивирующих фразочек что-нибудь конкретное – то, что действительно стоило бы четырнадцать долларов и побудило бы умного человека заказать следующий выпуск. Однако ничего не обнаружилось – лишь несколько отзывов о том, кто какие астрономические суммы заработал, применяя «философию» Хефернина на практике. По сравнению с этим даже проповеди преподобного Бентли казались полезными. Бентли хотя бы обещал людям четкий и понятный исход, задавал конкретное направление. Обычно – в преисподнюю, но, по крайней мере, его слова звучали убедительно.

Уолт перевернул брошюру, чтобы взглянуть на адрес организации. До него не сразу дошло – точнее, не сразу утряслось в голове, – что адрес был местный: абонентский ящик в Санта-Ане. Почему это так его поразило, сложно сказать. Юг Калифорнии давно уже прослыл столицей почтового мошенничества, да и, возможно, любого другого.

Дверь открылась, и в гараж заглянул дядя Генри. Распотрошенная газета в его руке на вид состояла из тридцати – сорока частей.

– Я вышел подышать свежим воздухом, и тут смотрю – в гараже свет!

– Ты вовремя, – заметил Уолт. – Я только что сварил кофе. Как спалось?

– Ну, в целом неплохо. Нам пора бы прибрать немного, а то хлама накопилось. Да и туалет… – Он махнул рукой, посылая туалет куда подальше. – А ты, смотрю, вовсю читаешь Хефернина? – Он налил себе кофе и вопросительно взглянул на Уолта.

Тот кивнул:

– Весьма любопытное чтиво.

– Еще бы! У нас с Аароном даже завязалась переписка. Уже зовем друг друга по имени. Так что гарантирую: если возникнут вопросы, доктор сразу даст ответ. Это еще один плюс его программы – оперативность.

– Читал об этом, – солгал Уолт, кивнув в сторону верстака. – Уважаю таких людей. – Он сложил брошюры обратно в конверт, надеясь, что сработает правило «с глаз долой – из сердца вон». Хотя бы ненадолго. – Вижу, ты принес газету? Есть какие-то сенсации?

– Разве что местечковые. – Генри положил газету на верстак.

Две колонки на передовице занимала статья о гибели Мюррея Лероя и о пожаре, уничтожившем его дом несколько часов спустя.

– Кстати, – сказал Генри, – я умираю с голоду.

К заметке прилагался снимок затопленного дождем переулка, где собралась толпа. Один мужчина держал белую мужскую туфлю с кисточками. Уолт бегло прочитал статью, с трудом поверив своим глазам. Он вспомнил, как Аргайл упоминал Лероя, беседуя на террасе со своими подельниками.

Уолт поднял глаза на Генри, только сейчас сообразив, что старик обращался к нему.

– Давай перекусим, – пожал он плечами и проглядел заметку до конца.

Пожар в доме Лероя вспыхнул из-за утечки газа. Видимо, в подвале хранился керосин, поэтому все здание занялось так быстро, что пожарные не успели его спасти, хотя и предотвратили возгорание соседних домов.

– Как насчет парочки оладий? – предложил Генри. – После вчерашнего ужина… – Он тряхнул головой. – Нет, ты не подумай, ужин был что надо. Ничего вредного. Джинкс чертовски права: сэкономил – значит заработал. Полагаю, в некотором смысле это относится и к калориям. – Он подмигнул. – Я уже много недель так питаюсь.

– Поедем в кофейню Бойда? Она круглосуточная. – Уолт потянулся к выключателю.

– Читаешь мои мысли! Потратим немного калорий из тех, что сэкономили вечером.

В последний момент Уолт решил не выключать свет – просто на всякий случай. Если кто-то по-прежнему хочет залезть в гараж, медлить он не станет. Уолт защелкнул висячий замок, и они с Генри молча двинулись по дорожке мимо фургона, где лампы уже не горели. Выйдя на улицу, они подошли к припаркованному «субурбану».

Внезапно из-за угла вырулила машина, осветив фарами Уолта, и унеслась по направлению к Чепмен-авеню.

– Осторожнее! – крикнул он вслед.

Это была старая красная «тойота» с мятым крылом и покореженным бампером. Уолт успел рассмотреть водителя. За рулем, ссутулившись и глядя перед собой, сидел преподобный Бентли. На его лицо падала тень.

Глава 15

В своем кошмаре Аргайл бежал по каменному коридору глубоко под землей. По стенам метались тени насекомых; металлический скрежет перемежался клацаньем, как будто жучки копошились в консервной банке. В просторных комнатах, таившихся за приоткрытыми дверями, плясали оранжевые сполохи, и отовсюду слышались стоны, визг и стук. Должно быть, стенающие создания некогда были людьми, однако утратили человеческий облик; вопли обрывались, только чтобы снова слиться в монотонный хор боли.

Аргайл вдруг проникся ледянящей уверенностью, что всю дорогу бежал навстречу чему-то, а не прочь – возможно, прямиком в объятия этой боли. Вскоре крики и завывания станут его собственными. Далеко впереди, в конце мрачного коридора, неумолимо замаячила голова без тела. Ее губы судорожно шевелились; на лицо, повернутое чуть в сторону, падала свинцовая тень, скрывая глаза. Разило серой, гнилью и разложением, смертью и раскаленным металлом. Лицо медленно обратилось к нему, и голос, похожий на песчаную бурю, что-то неразборчиво произнес. Аргайл прислушался…

…и проснулся, пытаясь закричать. Услышав, как собственный голос царапает горло, он подался вперед и рухнул на пол, запутавшись ногами в простыне. Глаза еще не привыкли к сумрачной, залитой лунным светом спальне. Раздавался неспешный, ритмичный стук, словно кто-то барабанил по трубам в подвале, а еще скрип, как от шагов по ветхим половицам. Отдаленным эхом, подобно призрачным голосам в телефонной трубке, звенели вопли и стоны из кошмара.

Зажав ладонями уши, Аргайл дополз до комода и рывком выдвинул верхний ящик. Внутри лежали две стеклянные банки, в каких обычно продают арахисовое масло, на первый взгляд пустые. Схватив одну, он дрожащими пальцами открутил крышку, и в тот же миг в комнате прозвучал слабый человеческий вскрик. Стук сразу прекратился, вопли и стоны стихли. Сернистый смрад и запах раскаленного металла еще клубились в воздухе, как дым, однако и они постепенно рассеивались.

Опасность миновала. До поры до времени.

Аргайл выпутался из простыни и встал на четвереньки. Хотя в открытое окно хлестали ветер с дождем, он обливался пóтом. Уже не впервые он вырывался из сновидения с таким трудом. Кошмар с каждым разом становился все реалистичней и осязаемей, и даже сейчас стены спальни казались Аргайлу иллюзорными, почти прозрачными, словно проекция на черном базальте. В мозгу засел звук, похожий на гудение насекомых, а сквозь статические помехи бестелесные голоса бормотали скабрезности – нелепый ребяческий бред.

Аргайл плотно закрутил крышку банки. Он израсходовал все содержимое, осталась лишь бесполезная стружка из человеческой плоти. Выбросив банку в мусорную корзину у комода, он подошел к окну и выглянул в утренний сумрак. Скоро, размышлял он, наступит ночь, когда кошмарный сон – это щупальце преисподней – утащит его за собой точно так же, как утащило Мюррея Лероя…

Ну уж нет! Он крепко зажмурился. Ни за что! Он еще сумеет все это одолеть.

Банок с душами осталось немного, размышлял Аргайл. Нужно предложить что-то еще. Новые банки? Вскоре оно попросит нечто посерьезнее предсмертных вздохов. Но когда именно? Каждая следующая ночь проходила хуже предыдущей: тени сгущались, звуки подползали ближе, становились тревожнее. Вчера утром вспыхнула постель – ни с того ни с сего, совсем как купюра в закусочной Уотсона или бедолага Лерой.

Внезапно Аргайл заметил, что у гортензии под окном сломано несколько веток. Они свисали, держась на полосках коры. По клумбе основательно потоптались – даже в лунном свете на мокрой земле четко выделялись следы. Вывод напрашивался сам собой: кто-то шнырял под окнами. И это явно не садовник – в последний раз тот приходил в четверг.

Аргайл вспомнил о посылке, найденной вчера на веранде. Саму коробку он как следует не рассмотрел, спеша добраться до содержимого, – сразу открыл и выпотрошил, не обнаружив там вещи, которой ждал больше всего, на которую надеялся.

Прежде ему не приходило в голову, что эту вещь могли украсть. Теперь же сомнений не осталось.

Кто-то исправил адрес на коробке. Зачеркнул фамилию «Дилворт» и вписал «Роберт Аргайл». Зачем? Кому это могло понадобиться? Человек, собравший эту посылку в Китае, знал его исключительно как Дилворта. Может, на почте кто-то нахимичил? Нет, вряд ли там вписали бы адресата маркером. Во всяком случае, раньше они так не делали.

Включив настольную лампу на комоде, Аргайл поднес коробку к свету. И сразу заметил, что посылку вскрывали, а потом заново заклеили скотчем.

Он пригляделся к буквам в надписи «Роберт Аргайл» – узким, вытянутым по вертикали. Строчная «р» – с длинным крючковатым хвостом, а горизонтальный штрих в заглавной «А» – раза в два длиннее, чем нужно. Почерк Уолта Стеббинса! Вот кто, выходит, завладел посылкой, выбросил накладную и украл единственную ценную вещь!

Откуда же он узнал, насколько она ценна? Вероятно, он и не знал. Любопытный дурень затеял розыгрыш, и только.

Конечно, Стеббинс не вор и вернет краденое. Аргайл подумал, не пощадить ли Уолта ради Айви.

Айви… Он задумался о ней, о ней и о себе – о том, как дела обстояли когда-то, – и понял, что ошибался: Стеббинс не принес ей ничего хорошего, и мир стал бы только счастливее, если бы Уолт оступился и рухнул в тартарары.

Аргайл накинул банный халат, вышел из спальни в коридор и пересек просторную гостиную с дубовой отделкой и встроенными стеллажами. Еще один коридор, поуже, привел его к запертой двери. Аргайл включил лампу и достал из кармана ключ.

Открыв дверь, он шагнул в комнату с единственным креслом и книжными шкафами. На полу стоял ящик размером с гроб, пестревший китайскими иероглифами. Аргайл наклонился и откинул закрепленную на петлях крышку. Внутри лежал человек. На вид – идентичный близнец Аргайла. Мертвый или всего лишь спящий?

Без вещи, которую украл из посылки Стеббинс, существо в ящике было все равно что мертво. А если Аргайл так и не вернет утраченный предмет? Что, если придурок Стеббинс уже уничтожил его из-за собственной тупости?

Охваченный внезапным страхом, Аргайл захлопнул ящик, запер комнату и направился прямиком в кабинет, откуда сразу позвонил Флэнагану.

Разумеется, ублюдок не ответит, думал Аргайл. Его никогда нет на месте в нужное время. Ты ждешь, места себе не находишь, а он…

– Флэнаган слушает.

Голос в трубке заставил Аргайла вздрогнуть.

– Это я, – прохрипел он.

– Знаю.

– Вы поможете мне? Обдумали мое предложение?

– Будет лучше, если вы поможете себе сами.

– И как это понимать? Хотите больше денег?

– Вполне вероятно, что вам уже не откупиться и вы потратите деньги впустую.

– Впустую?! – Аргайл громко рассмеялся. – Ну вы даете! Мюррей Лерой не назвал бы это «впустую», так ведь?

Повисло молчание. Аргайл слышал в трубке дыхание Флэнагана.

– Вы же не забыли адрес Обермейера?

– Нет, конечно… – начал Аргайл, но собеседник уже повесил трубку.

Глава 16

Пока Генри и Уолт ехали на восток по Чепмен-авеню, солнце неспешно выползало из-за темной громады гор, будто бы выгравированных на фоне омытого дождем неба. Пальмы вдоль тротуаров трепетали на ветру, над ними плыли серые тяжелые облака.

Уолт свернул на компактную стоянку возле круглосуточной кофейни «У Бойда». Это кафе, знаменитое своими пончиками, располагалось на окраине квартала, который вместе с парочкой других входил в старый центр – историческое сердце города площадью в квадратную милю. За тридцать лет кафе обзавелось фирменным знаком – громадным пончиком, закрепленным на шесте у дороги. По ночам пончик светился неоном. Несколько дней назад Уолт забрался на крышу, чтобы повесить рождественскую гирлянду, и увидел мигающий пончик, паривший в небе над домами – эдакий диковинный объект поклонения.

Других посетителей в кафе не было, однако витрина под стойкой из стекла и хрома наполовину пустовала – непривычное зрелище для раннего утра.

Лайл Бойд вел дела по старинке, не оглядываясь на моду или здоровое питание. Он подавал пончики в розовых, голубых и желтых корзинках из пластика, и Уолт, не до конца определившись, нравится это ему или нет, все же признавал, что такая подача придает пончикам дополнительный лоск, даже если сравнивать с фарфоровыми блюдцами. Эти корзинки и светящийся в небе знак служили некой важной, почти мистической цели, которая компенсировала кусачие цены – пятьдесят центов за один пончик или четыре бакса за дюжину. К тому же Лайл Бойд не одобрял одноразовые стаканчики и разливал кофе в тяжелые старомодные кружки, купленные давным-давно на аукционе в связи с закрытием другой кофейни.

Они заказали по нескольку пончиков с глазурью. Уолт наполнил кружки из кофейника – по части напитков Бойд неизменно настаивал на самообслуживании, – и они с Генри уселись за столик, а после с грустью обнаружили, что пончики им достались не самые удачные, немного черствые. Очевидно, они несколько часов пролежали на витрине. Обычно до шести утра пончики были свежие, однако три котла для приготовления глазури сейчас простаивали без дела, да и сам Лайл Бойд куда-то запропастился.

Женщина за кассой раньше тут не работала, Уолт видел ее впервые. Он дал бы ей не меньше шестидесяти. Вероятно, какая-то пенсионерка решила подзаработать. Эта миловидная, улыбчивая женщина – полненькая и, похоже, в рыжем парике – носила броское гавайское муу-муу[22] с узором из цветков гибискуса.

Когда она протянула сдачу, Генри прищурился, да и потом то и дело поглядывал на нее поверх кружки с кофе. Он вновь упомянул «деловое предложение», но доел свои пончики в молчании, явно переключив внимание на работницу кафе. На столике дожидался очередной коричневый конверт с заклеенным клапаном, для надежности еще и залепленный скотчем, словно внутри хранилось нечто сверхсекретное. Уолт не особенно рвался туда заглядывать.

– Прости, я на минутку. – Генри встал и удалился в уборную.

Уолт продолжил чтение заметки о смерти Мюррея Лероя. Некогда член городского совета и глубокоуважаемый бизнесмен, в последние месяцы Лерой «испытывал трудности». Его не раз задерживали в связи со случаями церковного вандализма, подробности которых убедили Уолта, что «трудности» – это еще мягко сказано: Лерой просто-напросто выжил из ума. По подозрениям полиции, сообщалось в статье, именно он ослабил крепления колоколов в церкви Святого Антония, что привело к гибели звонаря – мистера Симмса.

Мистер Симмс… Погибший вчера мужчина обрел имя, и Уолт едва не пожалел, что его узнал. Он вспомнил оборвавшуюся мелодию колоколов и слова, всплывшие в памяти в ожидании следующих нот: «Что может Господу отдать такой бедняк, как я?» Текст песни теперь обрел судьбоносный смысл, и Уолт с горечью подумал, что сегодня в полдень не услышит церковных колоколов.

Он сам не мог понять, что его так растревожило, и чуть не поддался сиюминутному порыву добровольно заменить мистера Симмса и каждый полдень дарить людям крупицу утешения, которого так не хватало миру. Но, разумеется, он судил о колоколах лишь по мультфильму «Горбун из Нотр-Дама».

Далее автор статьи предполагал, что в переулке возле кафе «Континентал» Лерой совершил самоубийство, покарав себя за чудовищный акт вандализма. Адвокат по фамилии Нельсон предпринял героическую попытку спасти его, но не смог.

Раздался смех, и Уолт, обернувшись, посмотрел на женщину за кассой, которая уже вовсю болтала с Генри. Тот степенно ей кивнул и что-то добавил, отчего она вновь расхохоталась, на миг накрыла его ладонь своей, а затем отдернула руку.

Кашлянув, Уолт поднялся с места и, погромче бряцая кружкой, долил себе кофе. Генри поглядел на него и подмигнул, Уолт кисло улыбнулся. Возможно, ничего плохого старик не делал – очередной невинный флирт, и только, – однако Уолту стало не по себе. Джинкс вряд ли спустила бы такое с рук, особенно после прошлогодней интрижки мужа со вдовушкой.

Уолт взял со стола конверт и помахал им, затем демонстративно взглянул на часы. В полседьмого утра спешить было некуда, но Генри-то об этом не знал. Он галантно поклонился собеседнице и, видимо, хотел поцеловать ей руку, однако дверь распахнулась, и даму отвлекли двое новых посетителей.

– Она родом с Гавайев, – поведал Генри, вернувшись за столик. Он забрал у Уолта конверт, поддел ногтем скотч и отклеил клапан. – С тридцать шестого жила в Гонолулу, держала ресторанчик «Восточный рай» на Кинг-стрит – там подавали лучшую в мире тайскую лапшу, с соусом чили и кимчи. В пятидесятых мы с Джинкс какое-то время жили на Гавайях.

– Знаю, – сказал Уолт. – Вы там года два провели, да?

– Три с половиной. Ах, это маленькое бунгало на бульваре Кахала… – Генри покачал головой, поддавшись ностальгии. – Мы жили прямо на берегу – за окном кокосовые пальмы, песок… Сейчас такой дом и за два миллиона не купишь. А мы его продали за миллион двести, и то нам повезло. В общем, по вторникам мы неизменно ужинали в «Восточном раю» – запивали тайскую лапшу холодным пивом. Райское наслаждение! Как только мы сюда зашли, мне сразу показалось, что я знаю эту женщину. Она ничуть не изменилась. Кто бы мог подумать: Мэгги Биггс – здесь, в Ориндже! Это судьба, не находишь? – Он с улыбкой кивнул в сторону кассы.

– Тетя Джинкс будет в восторге, – пробормотал Уолт.

– Ей я, пожалуй, рассказывать не стану, – быстро добавил Генри. Он нахмурился, вновь погрузившись в воспоминания. – Боюсь, с тех пор у нас в шкафу имеются скелеты, которым лучше там и сгинуть. Если понимаешь, о чем я. Достань их сейчас – вонь поднимется несусветная! – Задумавшись, он медленно поглядел по сторонам.

Пара других посетителей расположилась через два столика от них. Тихо переговариваясь, мужчины уплетали пончики. Один из гостей был тучным, просто огромным. Перед ним стояла корзинка с шестью пончиками, и, схватив верхний, он одним махом откусил половину. Похоже, он знал миссис Биггс, а, судя по рубашке в цветочек, сам недавно прилетел с островов.

Ни с того ни с сего дядя Генри встал и кивком указал Уолту на столик в самом дальнем углу. Уолт пожал плечами и, захватив кружки с кофе, последовал за стариком.

– Пока мы не оформили патенты, лучше быть начеку, – шепнул Генри и, постучав по конверту, многозначительно округлил глаза.

– Конечно, – поддакнул Уолт. – Береженого бог бережет. А что там у тебя?

Генри достал из конверта лист бумаги с каким-то рисунком – с виду схематичным изображением пришельца. Приглядевшись, Уолт сообразил, что нарисован некий католический священник – возможно, сам папа римский, только какой-то сплющенный, будто всю жизнь провел на дне морском или на планете с сильной гравитацией. Поперек горла у него шла пунктирная линия, а головной убор, вне всяких сомнений, дымился.

– Как тебе?

– Ну… неплохо. А… что это?

Дела обстояли еще хуже, чем он боялся.

Подмигнув, Генри достал из кармана ручку и написал на салфетке: «Папа Куримский». Едва Уолт прочел, Генри скомкал записку и отправил в ближайшую урну, после чего погрузился в молчаливое ожидание. Двух других поедателей пончиков он смерил настороженным взглядом: пусть только попробуют добраться до урны!

До Уолта наконец дошло:

– Это курительная трубка?

Генри кивнул и шепотом пояснил:

– Вообще-то, это обычная трубка из кукурузного початка, просто в форме папы римского. Инновация! – Склонившись над листом бумаги, он ткнул в рисунок кончиком ручки. – Мундштук вставляется в отверстие в его горле, тело – это табачная камера, а дым выходит вот отсюда – из федоры. – Он указал на шляпу.

– А почему федора? Мне казалось, у папы другой головной убор – митра, кажется?

– Разве митра – это не посох, который он таскает с собой? Я не придумал, как обыграть посох. Возможно, что-то со святой водой… Ладно, сейчас это не важно.

– Посох называется «ферула», или «папский крест», – поправил Уолт. – А что за линия на горле?

– Веришь или нет, это мне доктор Хефернин подсказал!

– Он приложил к этому руку? – Хефернин резко упал в глазах Уолта.

Хотя этот доктор был явно не от мира сего, что оправдывало любые чудачества.

Генри помотал головой:

– Нет, я всего лишь применил одно из его напутствий – «расширь свой ассортимент».

– А-а, – медленно кивнул Уолт.

Генри вновь ткнул ручкой в рисунок:

– Смотри. Мундштук съемный, а вот тут, позади шеи, есть петля. Откидываешь голову назад и наполняешь леденцами! Раз – и трубка превращается в дозатор конфет! Так мы завоюем и молодежный рынок.

– Гениально! – Уолт с трудом поборол желание рассмеяться. – Но если трубку уже раскуривали, вряд ли кто захочет есть из нее конфеты…

– Разумеется, – подхватил Генри. – И хорошо, что так, ведь это снизило бы наши продажи. Моя задумка в том, чтобы покупатель заранее решал, хочет он курительного папу или конфетного. На семью разумнее заказать два экземпляра – это как минимум. А модель мы создадим всего одну, со сменными деталями. И тем самым сведем издержки производства к минимуму.

Уолт потерял дар речи. Прошлогодняя затея с краской для асфальта теперь казалась ему верхом здравомыслия.

– Ну, что думаешь? – спросил его Генри и, не дожидаясь ответа, прибавил: – Идея на миллион, согласен?

Внезапно, сам не зная почему, Уолт вспомнил, как после вчерашней ссоры с Айви полночи пролежал без сна, прокручивая случившееся в голове и пытаясь понять, что пошло не так.

Его точка зрения – не единственная. Вот какой урок он получил минувшей ночью – вернее, получал уже не впервые, только не мог припомнить случая, когда эта истина ему действительно пригождалась.

Уолт заставил себя взглянуть на диковинных пап под другим углом: как отнеслись бы к ним обычные люди? Они велись и на более избитые уловки рекламщиков. Он вновь перевел взгляд на рисунок, попытавшись представить, стал бы кто-то курить эту штуку на публике?

– В одном я практически уверен, – меж тем продолжал Генри, убрав рисунок обратно в конверт и откинувшись на спинку стула. Уолт кивком дал знак, что внимательно слушает. – Японцы расхватают наш товар на ура! Через пару лет у папы римского запланирован первый визит в Японию, плюс большая встреча с буддистами. Японцы помешаны на таких событиях. У них даже словечко специальное есть – «Гоми-что-то там»… Гляди, вот еще.

Он достал из конверта новые рисунки со старательно выведенными подписями и пояснениями. Чего там только не было: и «пап-корн», и «папсбургер», и «папа-римские свечи», и нечто под названием «папа в сутане» – как оказалось, хот-дог в панировке. А еще «папурри» – сухая смесь иссопа, мирры и других упомянутых в Библии растений, которую следовало хранить в ванной комнате, насыпав в декоративную вазочку в форме понтифика.

– Все, что нам нужно, – стартовый капитал, – убежденно заявил Генри. Он вылил остатки кофе себе в рот и со стуком поставил кружку на стол. – А в остальном – никаких преград!

Глава 17

Айви свернула на Каприкорн-авеню – улицу в Ирвайне, где жила ее сестра Дарла. Квартал служил примером «продуманной застройки». Все дома были выкрашены в один цвет – определенный оттенок бежевого. В ландшафтном дизайне использовались железнодорожные шпалы, оливковые деревья и можжевельник. Двадцать лет назад считалось, что за такими пригородами будущее, однако время их не пощадило. Алюминиевые оконные рамы, фактурная штукатурка и грубые деревянные поверхности истрепались и обветшали примерно настолько, насколько вышли из моды сами дома. Нет, бедностью в этом квартале не пахло – скорее недостатком воображения, и Айви в сотый раз напомнила себе, что не смогла бы обрести тут счастье, пусть даже до супермаркетов и торгового центра рукой подать. Да и сестра тут не сказать чтобы жила припеваючи.

На подъездной дорожке стоял фургон газонокосильщиков. Припарковав машину у обочины, Айви направилась к дому Дарлы мимо трех рабочих, которые с остервенением занимались газоном. Две косилки и садовый пылесос ревели в унисон. Мужчины работали наперегонки с грозой: вновь потемневшее небо уже затянули тяжелые тучи.

Казалось, будто дом с задернутыми шторами пустовал, но Дарла всегда любила полумрак и постоянно бубнящий телевизор в качестве фонового шума или приятной компании. При этом происходящее на экране ее почти не волновало.

Айви нажала на кнопку звонка. Сестра открыла дверь и, увидев, кто на пороге, расплакалась. Айви обняла ее за плечи. В доме пахло нечищеными пепельницами и готовкой; супруги из какой-то мыльной оперы громко обвиняли друг друга в измене. Айви выключила телевизор и отодвинула штору со стеклянной двери, чтобы привнести в комнату немного света. Однако за забором маячило двухэтажное здание, затенявшее двор. Почти сразу закапал дождь, и Айви едва не бросилась к двери, чтобы перетащить детские велосипеды под крышу. Но потом поняла, что бесполезно: весь задний двор – узкая полоса побуревшей травы да несколько заросших клумб, окантованных кирпичом, – был усеян игрушками, поваленными шезлонгами и недешевыми с виду принадлежностями для барбекю, которые явно мокли под дождями еще с начала зимы.

– Как ты, держишься? – спросила Айви.

Ее сестра громко всхлипнула, вытирая глаза:

– Джек ушел.

– Насовсем?

Дарла пожала плечами.

– Он опять начал пить?

Сестра кивнула.

– Сперва он согласился на семейную терапию, как я говорила, но потом начал где-то пропадать по вечерам. А вчера ночью вообще не вернулся домой.

– Вот ублюдок!

– У него наверняка есть другая. Подцепил в баре… Я уже вещи собрала. – Она махнула в сторону спальни, и рука безвольно повисла.

Дарла выглядела бледной и, похоже, набрала пару фунтов с тех пор, как сестры виделись в прошлый раз. Когда это было? Где-то месяц назад, со стыдом припомнила Айви. Прическа у Дарлы тоже оставляла желать лучшего, на лице – поплывший макияж…

– Ты что, сегодня спала тут, на диване?

Дарла кивнула:

– Ждала Джека, но…

Айви задумалась, как бы ее подбодрить, но поняла, что все уже давно сказано. Захламленный двор и сумрачный дом в какой-то мере отражали судьбу, настигшую Дарлу спустя годы. Уолт был прав насчет Джека. Будь этот гад пьяный или трезвый, от него мурашки ползли по коже. Все вокруг понимали, что он за человек, не могла же одна Дарла обманываться?

– А где Эдди с Норой?

– В садике.

– Ты все еще хочешь, чтобы я на время забрала их к себе? Решай, как лучше. Мое обещание в силе.

– Спасибо. – Дарла устало вздохнула. – Я решила… съездить ненадолго домой.

– Домой? – Айви вскинула глаза на сестру.

– В Анн-Арбор[23].

– К маме с папой?

Выйдя на пенсию, их родители поселились в небольшом загородном коттедже с двумя спальнями. Вокруг царила настоящая идиллия: леса, сады, пастбища, однако для детей – Эдди и Норы – в доме едва ли нашлось бы место.

– У меня там назначено собеседование, – продолжала Дарла. – На секретаря в приемной у врача. – Она вновь заплакала. – Мне необходимо отсюда вырваться. Куда угодно, лишь бы подальше. Пусть Джек все это на хрен забирает, если захочет. – Она обвела рукой комнату.

– А как же дети? – забеспокоилась Айви. Семейная терапия длиной в неделю внезапно растянулась… на неопределенный срок? – Эдди и Нору ты тоже заберешь к родителям?

– Боже, Айви, если бы я знала, что делать… Утром я купила билет на самолет, расплатившись карточкой Джека. Ты говорила, что какое-то время готова помогать мне с детьми, так что я… Думаю, мне надо взять паузу.

Взять паузу! Айви терпеть не могла эту фразу. Сестра нуждалась в чем-то посерьезнее, нежели пауза. Сейчас она просто сбегала от проблем, причем сама не понимала, от каких именно – не считая Джека, от которого и так давно было пора уносить ноги. Дарла уже десять лет не работала. Ей и не требовалось: Джек и содержал ее, и унижал, и Дарла всегда с этим мирилась – во всяком случае, делала вид.

– Уолт ведь не против? – спросила она. – Приютить Нору и Эдди? Он ведь чертов супергерой. И почему ты вышла замуж за такого, как он, а я – за помойную крысу?

– Судьба, – проронила Айви.

– Мужики – редкостные козлы!

– Не все.

– Я не имела в виду Уолта. Я просто благодарна Господу, что Джек не настоящий отец моим детям. Лживый кусок дерьма! – Она тряхнула головой. – Когда Билл бросил меня с Эдди и Норой, я была раздавлена, но тот, в отличие от Джека, хотя бы не трусливый слизняк.

– Я вчера поговорила с Уолтом. Он будет рад присмотреть за детьми, – солгала Айви.

– Уверена, сестренка? Если нет…

То что? Что тогда? Айви не стала озвучивать эти вопросы. Конечно, ей следовало предупредить Уолта, только вот он вел себя как… как говнюк. Пусть теперь расхлебывает.

– Конечно уверена, – успокоила она сестру. – Но что скажет Джек, если дети уедут? Не решит ли он, что мы лезем не в свое дело?

– Он их не получит! – горячо воскликнула Дарла. – Он… Я боюсь, он может ударить Эдди.

– Почему?

– Он уже поднимал на него руку, когда напивался.

– Тогда пусть Джек катится к чертям!

Глава 18

Аргайл застрял в пробке. Машины медленно ползли по улицам в туманных послеполуденных сумерках; сама атмосфера загустела и налилась тяжестью. Его донимало безумное желание разогнаться – рвануть вперед, плюнув на доводы рассудка, лишь бы ускользнуть от клубящейся тьмы, что зависла над ним, таясь вне поля зрения. Автомобиль впереди остановился на перекрестке, и Аргайл в который раз затормозил следом и, прикрыв глаза, представил, как застыл навечно в декабрьском тумане: машина не движется, закрытые двери проржавели, мотор замерз, а его собственное иссохшее лицо взирает на мир из окон железной тюрьмы. Его посетила мысль, что он не сможет доехать до Обермейера, что некая сила не позволит ему расплатиться.

Он бросил взгляд на соседнюю машину, и на мгновение ему почудилось, будто с пассажирского места на него пялится обожженный Мюррей Лерой в козлиной маске.

Аргайл моргнул и придвинулся ближе к стеклу. На него смотрела женщина. С раздраженным видом она отвернулась и что-то сказала водителю. Аргайл догадался, какие эмоции она прочитала у него на лице: безумие и страх, даже ужас. Он поспешно отвел взгляд, а призрачный след ее желтого шарфика оттиском вспыхнул на сетчатке. Краски окружающего мира внезапно сделались чересчур яркими, острыми и пронзительными, как лезвия, а машина вдруг превратилась в герметичный мешок с запахом обивки, пыли и бумаги. Смутный, отдаленный рокот двигателя напоминал дыхание или шепот.

Краем глаза он уловил движение. Мелькнуло нечто темное, быстрое, эфемерное – тень руки, ухватившей на лету муху. Аргайл сосредоточился на светофоре и машинах, выезжавших слева. Послышался тихий шелест – так мотыльки трепещут крылышками в бумажном пакете. Сжав зубы, Аргайл переключил внимание на приборную панель. Секундная стрелка часов замерла на месте. За окнами тоже ничего не двигалось. Он вновь услышал сухое, мелкое постукивание – звук жучков, цок-цок ногтя по стеклу.

Часто дыша, Аргайл медленно обернулся, готовый в любой момент распахнуть дверцу, бросить машину и убежать. На заднем сиденье что-то было! – неясный силуэт, кошмарное воспоминание, мрачный кокон, внутри которого в муках рождалось существо или – того хуже – умирало от удушья. Воздух густел, нагревался, полный настойчивого шепота и запаха жженой кости…

Внезапно раздался гудок, и Аргайл осознал, что сидит с отвисшей челюстью, хватая ртом воздух, а на заднем сиденье лежит портфель – и больше ничего.

Водитель стоявшей позади машины нетерпеливо взмахнул рукой и вновь надавил на клаксон, а две машины за ним съехали на соседнюю полосу, чтобы миновать затор. Аргайл тронулся с места и, вцепившись в руль, повел автомобиль на юг по Гранд-стрит, по направлению к Санта-Ане. Включив радио, он отыскал новости и прибавил громкость, а затем опустил все стекла, надеясь, что потоки свежего воздуха унесут кошмарное видение прочь.

Фрэнк Обермейер владел участком площадью в пол-акра на бульваре Норт-Парк, что на полпути между Бродвей-стрит и Флауэр-стрит. Его двухэтажный домик в колониальном стиле, построенный из красного кирпича и беленого дерева, дополняла веранда на трех опорах – залитая солнцем, с ромбовидными решетками на окнах. Высокие платаны, затенявшие дом летом, зимой стояли без листьев.

Аргайлу не нравился Обермейер. Ему в принципе не нравилось все пугающее, а Обермейер его пугал. Что-то с этим типом было не так, даже если не брать в расчет его неуместную веселость. Слишком уж безмятежно он держался, как будто понимал то, чего Аргайлу не понять. Доверять такому человеку – это как связаться с барахлящим ружьем: в любой момент пальнет тебе в руку. Аргайл подобных людей избегал.

Он зачесал волосы назад, взглянул в зеркало, несколько раз глубоко вздохнул и только затем вышел из машины. Миновав садовую фигурку в виде жокея и клумбу с анютиными глазками, он поднялся на крыльцо.

Нажимая на кнопку звонка, Аргайл успел подумать, что, вполне возможно, его сейчас облапошат. Хозяин дома мгновенно открыл дверь, словно того и дожидался. Впрочем, его лицо выражало смесь удивления и легкого интереса.

– Боб! – воскликнул низенький, почти седой Обермейер, протягивая руку.

В его глазах искрилось какое-то чрезмерное веселье: еще секунда – и он зальется смехом.

– Здравствуй, Фрэнк, – произнес Аргайл, заходя в холл.

Винтовая лестница вела на второй этаж. На полу лежал шелковый ковер, стену украшал пейзаж маслом. Откуда-то слышалось журчание воды.

Обермейер закрыл входную дверь.

– Выпьешь что-нибудь?

– Нет, – отрезал Аргайл.

– Одобряю. Ты теперь совсем ни-ни?

– Разве что в особых случаях.

– Мудрое решение, – заключил Обермейер. Он проводил Аргайла в соседнюю комнату и предложил стул. – Присаживайся. Что привело тебя сюда из богом забытого Оринджа? С нашей последней встречи прошло уже лет десять.

– Да, около того, – подтвердил Аргайл. – И вот я снова здесь.

– Вид у тебя изможденный, уж прости за прямоту. Опять Флэнаган наседает?

– Нет, с этим я покончил еще в восемьдесят шестом. Зря я, наверное, вообще с ним связался. Что я с этого поимел?

– Весь мир, полагаю. Разве ты стремился к другому?

– Думаю, я всего добился бы сам.

– Кто знает, – развел руками Обермейер. – Все мы мудры задним числом, не так ли? Такова ирония. По факту все мы продаем свои души за горстку хлама. Вопрос лишь в том, можно ли продать и сожаления тоже. Вчера я встретил Джорджа Нельсона, представляешь? И он сказал, что ни о чем не сожалеет. Он поведал, как вы с ним стали – как же он выразился? – «личностными гуру» или вроде того. Это ваше дельце с вице-президентствами… – Обермейер рассмеялся, тряхнув головой. – Обожаю такое! Ради этого стоило связаться с Дьяволом, ага?

– Боюсь, я не понимаю, что за чушь ты несешь. Могу лишь сказать, что, вопреки здравому смыслу, опять проворачиваю с Флэнаганом одно маленькое дельце.

Обермейер откинулся на спинку стула и заинтригованно склонил голову набок.

– Забавно, не правда ли? Флэнаган всегда был лишь голосом в телефонной трубке.

– Им он по-прежнему и остается, – устало вздохнул Аргайл. – Тот же голос, тот же номер. Пункт связи между нами и адом. Или даже пропускной пункт.

– Изумительно! – Обермейер расплылся в улыбке и оживленно подался вперед. – Как же мне это нравится! Только представь, каково это – работать телефонистом в аду! Хуже не придумаешь! Аппаратура обжигает пальцы, начальник вспыльчивый, как черт, кондиционер включать бесполезно. Отпуска огромные, но поблизости ни одного нормального курорта. – Он сложил руки на животе и округлил глаза: мол, дальше – больше. – А еще там надевают на тебя дурацкую униформу, на которой…

– Я не в настроении шутить, Фрэнк.

– Вижу. Как и бедняга Джордж, когда я с ним беседовал. И Мюррей Лерой… Ты когда-нибудь читал про спонтанное самовозгорание?

Аргайл изумленно моргнул.

– Вот тебе научный факт. Как думаешь, что объединяло всех людей, которые вдруг вспыхивали, как спички? У них не было чувства юмора! Честное слово! Смех – никудышное горючее.

– Чем скорее я выпишу чек, тем скорее ты получишь свои десять процентов, Фрэнк.

Обермейер пожал плечами.

– Что ж, квитанцию я уже подготовил. – Он взял листок бумаги, лежавший рядом на столе.

В тот же миг, подобно знаку с небес, грянул гром. Косой дождь хлынул под козырек веранды, и по окнам струйками потекла вода.

Аргайл достал из кармана чек и протянул Обермейеру, а квитанцию забрал себе. Она представляла собой листок с надписью «Услуга оказана», вырванный из дешевого блокнота. Аргайл в жизни не встречал более жалкой бумажонки.

Прищурившись, Обермейер рассмотрел сумму на чеке и вскинул взгляд на Аргайла, как будто впервые его увидел. И вдруг от смеха весь затрясся, как пудинг.

Глава 19

Уолт услышал шаги и выглянул в окно, предположив, что это дядя Генри возвращается с «прогулки», длящейся уже без малого два часа. Однако по дорожке шел вовсе не Генри, а почтальон – здоровенный детина с желеобразным лицом, еле уместившийся в форменный костюм, купленный, вероятно, в ателье «Игра по-крупному». Уолт отложил диспенсер с клейкой лентой и поспешил встретить почтальона у ворот, поскольку не видел смысла пускать его во двор.

– Мистер… Стеббинс? – Прежде чем назвать фамилию, мужчина сверился с документами.

Его голос отдавал гравийной хрипотцой; широкий рот чемпиона по поеданию пирогов расплылся в улыбке. Несмотря на прохладную погоду, почтальон обливался пóтом – вероятно, из-за внушительного веса. Никаких посылок он не принес. За домом на колесах виднелась задняя часть его автомобиля, припаркованного у обочины, – не стандартный почтовый фургон, а какая-то служебная легковушка вроде «шевроле» или «форда».

– Чем обязан? – поинтересовался Уолт.

– Я из почтовой службы. Занимаюсь поиском пропавших отправлений. – Мужчина достал из-под синего джемпера портмоне и продемонстрировал удостоверение. Явно свое собственное: лицо на фотографии было настолько широким, что уши не влезли в кадр.

– Чем могу вам помочь? – спросил Уолт, прекрасно понимая, что его ждет.

Ничего хорошего. Если, конечно, толстяк не финтил и действительно занимался почтовыми расследованиями. Что за странная одежда? Он больше походил на обычного почтальона, нежели на детектива. К тому же выглядел знакомо. Уолт определенно его где-то видел.

– Мистер Стеббинс, мы разыскиваем посылку. Небольшая картонная коробка, отправлена из-за рубежа. Содержимое не установлено, но, по всей видимости, имеет большую ценность.

– Не установлено? – переспросил Уолт.

– Да. Посылку застраховали в Гонконге, однако документацию невозможно прочесть. Курьер попал под дождь, чернила поплыли… Полный кавардак. Не разобрать ни слова. Есть подпись почтового работника и печать порта прибытия.

– А где этот порт прибытия?

– В Лос-Анджелесе. – Мужчина взмахнул планшетом. – Понимаете, печать означает, что посылка успешно прибыла в сортировочный пункт, а значит, вступают в силу страховые договоренности.

Внезапно Уолт щелкнул пальцами:

– Вы случайно не завтракали сегодня в кофейне Бойда?

Толстяк прищурился, пытаясь раскусить уловку. Затем кивнул.

– Я тоже там был, – сказал Уолт.

Такое совпадение показалось ему подозрительным, хотя он сам не понимал почему. Работники почты, как и полицейские, всегда неровно дышали к пончикам.

– Посылка застрахована на крупную сумму, мистер Стеббинс. Поэтому мы и проводим расследование.

– Значит, кто-то уже потребовал возмещение?

Любопытно, если так, подумал Уолт. Аргайл не имел права предъявлять претензии – посылка-то у него. Разве что дохлая птичка стоила баснословных денег.

– Претензия оформлена. Поэтому я и пришел, мистер Стеббинс.

– А почему он не сказал вам, что именно было в коробке?

– Кто – он?

– Откуда ж мне знать? Тот, кто требует страховку. И мне все еще непонятно, при чем тут я.

– А вы ни при чем? Мне показалось, вы уверенно заявили, что адресант посылки – мужчина. Откуда такие сведения?

– Сказал наобум, – пожал плечами Уолт. – Не знаю, кто это, но умом он, видимо, не блещет. И вы ведь хотели сказать «адресат»?

– Все не так просто. Мы не общались с лицом, предъявившим претензию, напрямую. Этот человек потребовал возмещения в письменной форме, а затем уехал по делам в другой город. Обычное дело, не считая запрашиваемой суммы.

– Что ж, на месте почтовой службы я бы не заплатил этому пройдохе ни пенни, – заявил Уолт. – Вдруг в этой коробке лежали булыжники? Сдается мне, что получатель вступил в сговор с почтовым работником, который поставил подпись на… на чем-то вроде накладной, да?

Толстяк степенно кивнул:

– Вроде того.

– Вот. А затем он выбросил коробку в океан. Там вы и найдете посылку – на дне гавани! По-моему, здесь налицо какая-то афера со страховкой.

– У нас иное мнение, мистер Стеббинс, – прервал его работник почтовой службы. – Мы не увидели признаков мошенничества. Более того, мы практически уверены, что посылку доставили. Только по неправильному адресу, в другой дом. Рядовая ошибка. И либо эту ошибку еще не обнаружили, либо… владелец дома забрал посылку себе. – Он склонил голову набок и прищурился, чтобы подчеркнуть сказанное.

Уолт едва не расхохотался. Ни один почтовый дознаватель не заявится к человеку среди бела дня, чтобы напрямую обвинить в воровстве. Скорее всего, это попросту незаконно.

В небе громыхнуло – где-то высоко над горами, – и первые крупные капли застучали по навесу для машин.

– Опять дождь, – уже мягче произнес инспектор. – Засухе конец.

– Вот и хорошо, – бросил Уолт, задумавшись о дяде Генри, который вышел на прогулку по окрестностям. Наверное, стоило объехать район, найти его и привезти домой. Впрочем, старый пройдоха наверняка торчал в кофейне Бойда… Внезапно Уолт ощутил досаду. Жизнь была слишком коротка, чтобы разбазаривать ее на болтовню с чинушей! – Так какое отношение эта история имеет ко мне?

– Никакого, – мужчина примирительно поднял руки. – Не поймите меня превратно. Упаси боже, я ничего дурного не подразумевал. – Он повел ладонью, словно отмахиваясь от того, что напридумывал Уолт. – Дело в том, что настоящий адрес доставки здесь, поблизости, – и, как видите, очень похож на ваш. Вот и все. У меня еще… шесть вероятных адресов. – Он вновь сверился с документами, чтобы не ошибиться. – Я всего лишь иду по списку. Насколько я понял, никакой посылки вы не находили?

– Нет, – беззастенчиво солгал Уолт.

– Что ж, прекрасно, – заключил его собеседник. – Рад это слышать. Не хотелось бы узнать, что посылку… скажем… украли. Сами посудите. Такая ерунда – а вся жизнь коту под хвост! Семья опозорена. Тюрьма. За почтовые кражи, конечно, срок небольшой…

Дождь усилился; вода с бурлением текла по сточной трубе.

– Удачи вам в поисках, – сказал Уолт. – Хорошо, что таких мерзавцев ловят и отдают в руки правосудия.

– Рад, что вы со мной согласны. Но вы бы знали, с каким тяжелым сердцем я выполняю свою работу. Честное слово! В половине случаев это так называемые преступления в состоянии аффекта. У человека трудный период, и он оступается. Находит что-то в посылке, адресованной другому, – и слетает с катушек. И хороший ведь малый – кто из нас не ошибается? Вот только судье все равно. Он наказывает беднягу по всей строгости. Мол, надо было думать раньше. Разве соизмеримы мелкая кража и десять лет жизни? Но судье, чтоб его, плевать! Он следует букве закона, и все тут.

– Это называют «поддаться соблазну». – Уолт покачал головой в притворном сожалении.

– Позвольте рассказать вам печальную историю, с которой я столкнулся на работе. Было это пару лет назад. Один парень из Белл-Гарденса забрал себе крохотную собачку из хрусталя, которую прислали его соседу. Ручная работа, из Чехословакии. Ценная вещица. Парень взглянул на нее – и потерял голову. Подумал: черт возьми, да кто вообще узнает? И, как вы понимаете, прикарманил собачонку. Я провел с ним беседу, вот как сейчас с вами. – Инспектор выдержал паузу для пущего эффекта. – Думаю, вы догадываетесь, чем все закончилось?

– У него отобрали собачку?

– Парень сейчас мотает срок. В Норко[24].

– Кошмар! – ахнул Уолт.

– Да. О том и речь: моя задача – найти виновного, если такой имеется, но радости мне это не приносит.

Тут Уолт услышал, как кто-то насвистывает гавайский мотивчик. Это шагал по тротуару дядя Генри, вертя в руке зонт и всем своим видом излучая энтузиазм. Заметив Уолта, старик зашел к нему под навес и стряхнул воду с зонтика.

– Спасибо за содействие, мистер Стеббинс. Будьте бдительны. – Кивнув дяде Генри, почтовый работник повернулся, чтобы уйти.

– Ни снег, ни дождь[25], да? – сказал ему старик.

– Угу, – отозвался инспектор. – Ни то, ни другое.

Окинув взглядом завесу дождя, он грузно – а по своим меркам быстро – потопал к машине.

Услышав, что инспектор завел двигатель, Уолт тихонько вышел за ворота и выглянул из-за кустов гибискуса. Судя по номерному знаку, автомобиль был действительно служебный.

Уолт вернулся под навес для машин, размышляя, как поступить. Теперь он понял, что, подсунув посылку Аргайлу, да еще и надписав ее маркером, поступил донельзя глупо. Возможно, Аргайл и правда надумал обвинить его во вскрытии почты, или в краже, или бог весть в чем еще. Конечно, ничто не мешало Уолту хоть сейчас выбросить птицу на помойку – избавиться от улики и забыть все как страшный сон. Пусть еще попробуют что-нибудь доказать…

Поразмыслив, Уолт отказался от этой идеи. Сейчас ему хотелось одного: сохранить птицу у себя – и плевать на инспектора вместе с Аргайлом.

– Это с почты приходили? – поинтересовался дядя Генри.

– Ага, – кивнул Уолт. – Обычное недоразумение. Пропала чья-то посылка.

– А чего ж ее не застраховали? Береженого бог бережет.

– Говоришь как доктор Хефернин.

– Точно, – подмигнул Генри. Он явно пребывал в приподнятом настроении, так и светился. – Слушай, я тут кое с кем познакомился. Думаю, этот человек тебя весьма заинтересует. – Он поглядел со значением, не мигая.

Уолт насторожился.

– Его фамилия Вест. Слышал о таком?

– Какой еще Вест?

– Сидни Вест. Финансовый консультант. Эдакий волк-одиночка от бизнеса. Какое-то время работал в «Меррилл Линч»[26], но ему там было тесновато. Не хватало размаха, если понимаешь, о чем я. Простора для творчества. У него особое ви́дение. – Последнее слово Генри подчеркнул интонацией.

– Не слышал о нем.

– Ничего, скоро услышишь.

Уолт помолчал, дожидаясь ответа почему.

– Я посвятил его в нашу задумку с римскими папами, – сказал Генри.

– Ты не поторопился? Ему можно доверять?

Старик махнул рукой:

– Знаю, надо было сперва обсудить с тобой, ведь мы партнеры. Но я нутром чую – он нам здорово поможет с патентами и прочими бумажками. А еще он подкинул парочку идей. Пробивной мужик!

– Может, стоит поискать еще кандидатов? – предложил Уолт. – Людей со связями много…

Генри пожал плечами: одно другому не мешает. И добавил:

– Знаешь, мне чутье подсказывает, что Вест – идеальный вариант. Я договорился, что мы с ним завтра пообедаем в кафе «У Коко». Ты не поверишь, какая у него машина: «линкольн-таункар», новейшая модель! У него небольшой бизнес. Может, и нас возьмет в долю, если захотим. Этот мужик – настоящий подарок судьбы! От таких подарков грех отказываться, Уолтер.

– Ладно, – вздохнул Уолт, – поглядим, что скажет. Нас от этого не убудет.

Он слушал, как слова вылетают изо рта, и злился сам на себя. Подумал: может, рассказать Айви, что-то предпринять? Но тогда новости долетят и до Джинкс, та мигом прикроет лавочку, а Уолт в глазах Генри навсегда останется предателем и губителем римских пап. И как после этого смотреть старику в глаза?

Послышался гудок. Подъехала «тойота» Айви, и дверцы раскрылись, выпустив наружу двух детей Дарлы – Эдди и Нору. Какого черта?..

Уолт помахал жене, которая обошла машину и вытащила из багажника два чемодана.

Четырехлетняя Нора с ручками-веточками и цыганскими глазами походила на несчастную сиротку. Запрокинув голову, она широко раскрыла рот и попыталась поймать дождевую каплю.

– Привет, Эдди! – крикнул Уолт мальчику.

Тот взмахнул ладошкой в ответ, а потом забрал у Айви один из чемоданов, крепко обхватив его обеими руками. Эдди явно донашивал прошлогодние штанишки, уже весьма потрепанные, а еще ему не помешало бы подстричься. Несмотря на пятилетний возраст, он напомнил Уолту владельца похоронного бюро. Наверное, из-за вытянутой формы лица и убийственной серьезности. Мальчик высвободил левую руку, все еще удерживая чемодан в правой, схватил сестренку за запястье и потянул ее к дому вслед за Айви.

– Похоже, у нас гости, – обратился Уолт к Генри. – Ты же помнишь мисс Нору?

– Конечно, – ответил тот, пожимая девчушке руку.

Нора потупилась и, раскачиваясь на пятках, сунула большой палец в рот.

– А вот и наш Эдди! – улыбнулся Уолт. – Ты как, старик?

– Старик – это он, – указал мальчик на дядю Генри.

– Ну ты шутник! А что у тебя в чемодане?

– Одежда и всякое такое.

Все вместе поднялись на крыльцо. Навстречу, театрально всплеснув руками, вышла тетя Джинкс.

– Батюшки! – воскликнула она. – Неужели это Нора и Эдди?

– Они самые, – буркнул Уолт.

– Заходите быстрее, а то промокнете! – Она придержала для них раздвижную дверь.

Дети робко зашли в прихожую, словно исследуя неведомые земли. Из-за открытой двери тянуло стряпней. Запах шокировал: как будто горящий мусорный бак залили уксусом. Сначала Уолт не распознал, чем это пахло, а затем с ужасом понял: свеклой!

Айви передала чемодан тете Джинкс:

– Отнеси в свободную комнату.

– Хорошо. Сейчас найдем что-нибудь перекусить. Как насчет бутербродов с маслом и сахаром, ребятки?

Эдди что-то пробурчал.

– В багажнике еще остались вещи, – сообщила Айви Уолту. – Там немного, в основном игрушки.

– Окей.

– Сможешь завтра записать детей в ближайший садик? Лучше так, чем возить их каждый день в Ирвайн. Если, конечно, не хочешь присматривать за ними дома. – Айви приподняла брови, видимо, ожидая, что идея его вдохновит.

– Присматривать? А в чем вообще дело?

– Джек опять напился и ушел. Дарла считает, что у него кто-то на стороне. Она решила вернуться домой.

– Домой?

– В Анн-Арбор. Хочет взять паузу. Отдохнуть.

– Паузу? И надолго? – Уолт не верил своим ушам.

В смысле – отдохнуть? Можно подумать, там не стариковская хибара, а курорт! Неужели Айви это нарочно подстроила, чтобы преподать ему некий сомнительный урок?

– В душе не представляю, надолго ли. – Она пожала плечами. – Что я могла ей предложить взамен? Отдать детей в службу опеки? Это же наши племянники! Думаю, они достойны лучшей жизни. Лучше, чем у них была до сих пор.

– Конечно достойны, – признал Уолт. – Я просто… Скоро ведь Рождество и все такое…

– У нас тут что, отель и все номера забронированы? – Она отправила его в нокаут.

– Разумеется, место найдется! Я не о том. Ты чего завелась? Чем больше народу – тем веселее. Но неужели Дарла так просто взяла и улетела?

– Сейчас она уже где-то над Канзасом.

– А Джек, значит…

– Джек – говна кусок! – Айви скрылась в доме, хлопнув раздвижной дверью.

Разговор был окончен.

Дядя Генри наблюдал за дождем, засунув руки в карманы и погрузившись в раздумья.

– Пора нам зайти на территорию вестернов, – наконец изрек он.

Уолт замер, гадая, что бы это значило.

– Папалонг Кэссиди[27]! – объявил старик. – Верхом на коне!

Глава 20

Развалины дома, еще недавно принадлежавшего Мюррею Лерою, находились примерно в ста футах от тупика в конце Уотер-стрит. Участок площадью в два акра доминировал на улице и простирался на север почти до Чепмен-авеню, где проволочная ограда с торчащими кустами и ряд громадных эвкалиптов отделяли владения Лероя от офисов, занимаемых юристами, врачами и риелторами.

Преподобный Бентли оставил машину под фонарем в квартале по соседству. Захватив зонт, пастор направился к сгоревшему зданию. Мимо пронесся автомобиль, окатив тротуар фонтаном брызг, и Бентли едва успел отпрыгнуть в сторону.

– Дубина безмозглая! – выругался он сквозь зубы, потрясая зонтом в сторону водителя.

Во флигеле церкви Святого Антония светилось окно, а в остальном улицы погрузились во тьму и обезлюдели, час пик давно миновал.

Участок Лероя, где с давних пор располагалась ореховая роща, зарос старым виноградом и запущенными плодовыми деревьями. Сад защищала от ветра допотопная ограда из видавших виды брусьев и потемневших с годами дощечек из красной секвойи, обмотанная ржавой сеткой и поросшая плющом. В глубине сада маячил почерневший остов фермерского дома. Все девяносто лет существования дом этот был заметнее ночью, чем днем: меж неухоженных зарослей и толстых ореховых стволов тускло светились зашторенные окна. Теперь же за деревьями виднелась лишь чернота, и Бентли вовсе не различал здание.

Лерой приобрел эту землю много лет назад, добившись успеха в страховом бизнесе и торговле недвижимостью. Такой участок как нельзя лучше подходил для многоквартирных комплексов и кондоминиумов, однако Лерой не стал ни продавать, ни застраивать свои владения. Он жил старом доме один-одинешенек, как вампир: редко показывался на людях, да и вообще почти не выходил за ограду – во всяком случае, днем.

Бентли пересек тупик, бегло осмотрелся и юркнул на участок через калитку в заборе, а затем по усыпанной мусором дорожке зашагал к дому. Лунного света вполне хватало, так что пастор не спешил включать фонарик – по крайней мере, пока не углубился в сад.

Он не знал, за чем конкретно пришел, однако не сомневался, что мгновенно поймет, едва это увидит.

Какой-то злодей повредил колокола в церкви Святого Антония. Скорее всего, Мюррей Лерой, который под конец жизни бесповоротно спятил. Но не факт. Возможно, это сделал кто-то еще.

Обгоревший дом покосился и практически распался на части из-за провалившейся местами крыши. Зияли выбитые окна и дверные проемы. В воздухе стоял запах горелого, пропитанного влагой дерева, а еще примешивалась вонь – вероятно, прорвало канализацию. Пастор задумался, не поджег ли кто это жилище намеренно, чтобы скрыть какие-то грязные делишки. Или дом вдруг загорелся сам, без помощи земных сил, подобно своему хозяину?

Бентли тихонько осмотрелся, вглядываясь в густые тени от зарослей винограда, кустов и разрушенных построек позади дома – курятника и сарая. Стояла мертвая тишина. Лишь где-то рядом капала вода, а по темному ковру из листьев сновала мелкая живность.

Ветер взъерошил пальмы на авеню, где-то на западе тоскливо прогудел поезд. Обугленный дом и одичавший сад рождали особую атмосферу – гнетущую и сумрачную, – завесой отделявшую участок от нарядных кварталов по соседству. Преподобного Бентли посетила зловещая уверенность, что на этом самом месте творились жуткие вещи. Темнота пустынного, почти безлиственного сада вызывала у него необъяснимую брезгливость.

Он с трудом подавил желание развернуться и уйти. Это пустяки, успокаивал он себя. Всему виной игра теней, буйная растительность и отвратный запах горелой и отсыревшей древесины. На секунду он зажмурился, собрал волю в кулак, а затем вновь открыл глаза. Он дал себе слово, что доведет дело до конца. Выбора не оставалось.

Входная дверь почерневшей плитой лежала на ступеньках крыльца, а ее искореженные петли все еще болтались на косяке. В проломах окон трепетали обугленные шторы, позади которых темнели очертания мебели. Карниз над дверью оторвался и теперь свисал поперек проема, преграждая путь.

Бентли обошел здание. Большой участок крыши вокруг печной трубы провалился. Задняя дверь стояла распахнутой, на белой краске темнела сажа. Пастор включил фонарик и направил луч внутрь дома, осветив старомодный холодильник, зеленый глянцевый камин и плиту на ножках.

Бентли заставил себя войти. Прикрыв рот и нос воротом пальто, он осторожно поднялся на деревянную террасу. Кухня пропахла гарью. Пол устилали хлопья почерневшей штукатурки, под потолком тянулись обожженные балки, а между ними болтались провода с прогоревшей изоляцией. Здесь ощущалось нечто адское – смрад, напряженная тишина… Пять минут, решил Бентли. А затем – домой.

Он переместился в бывшую гостиную, осветив фонариком диван и стулья. Книжный шкаф рухнул: на полу валялись обгоревшие, распухшие от влаги тома. Некоторые пастор перевернул носком ботинка, пытаясь прочесть названия, однако не разобрал ни слова. Среди книг лежали и упавшие картины в изъеденных огнем рамах с разбитыми стеклами. Бентли направил фонарик на ближайшую – портрет мужчины и женщины в спальне, где практически не было мебели. Что-то в этой сцене настораживало, выбивало из равновесия.

Женщина сидела на деревянном стуле, а мужчина запустил руку в ее темные волосы, как будто пытаясь сорвать с них белую резинку. Ее взгляд выражал то ли стыд, то ли покорность судьбе, а в его глазах плясал безумный огонь, означавший, как догадался Бентли, похоть. Постель позади пары была смята, а на стене над кроватью висела картина – миниатюрная копия большой. И даже на крошечном портрете внутри портрета взгляд мужчины узнавался без труда. Художник проделал кропотливую работу, выписывая это лицо.

Бентли очень спокойно прислонил зонт к стене и, нагнувшись, подобрал с пола кусок оконного стекла. Используя осколок в качестве скребка, он уничтожил обе копии мужского лица. Процарапав краску, а затем и холст, он скоблил все неистовее, пока не осознал, что уже проделал выемку в половице.

Пастор выпрямился. Содрогнувшись от внезапного холодка, он выпустил стекляшку из пальцев. Мелькнула мысль: раз уж дом не сгорел дотла, не поджечь ли его еще раз?

В задней части здания располагались две спальни. Одну так сильно завалило обломками крыши, что Бентли не смог открыть дверь. Вторая, которую не засыпало, оказалась практически пустой – даже без ковра на полу. Пастор направился было туда, однако на пороге ощутил настолько лютый страх, что отпрянул и ударился спиной о стену.

Он осторожно поводил по зловещей комнате лучом фонарика – и отчего же он так испугался? Рисунок сажи на стенах змеился к потолку, подобно языкам пламени; в деревянном полу чернела дыра, словно пожарные зачем-то пробивались в подвал. Только теперь Бентли заметил, что в дальнюю стену почти под потолком ввинчены два крюка – массивных, толщиной с его мизинец. Еще два обнаружились на потолке; с одного свисал почерневший обрывок веревки. Пастор немного постоял, глядя на крюки и теряясь в догадках: зачем они здесь, каким целям служили?..

После этого он быстро осмотрел ванную комнату с грудами битой плитки и расколотым унитазом. Ванну на гнутых ножках засыпало стеклом и черепицей, деревянный шкафчик для лекарств валялся на полу. Никакой огонь не привел бы к такому разгрому. Возможно, это пожарные… А что пожарные? Сорвали со стены шкафчик и разбили унитаз, чтобы потушить пламя?

И все же Бентли не нашел ничего конкретного – ни единой улики, которая прояснила бы ситуацию. Смирившись с этим, пастор вышел через кухню обратно в ночь, на свежий воздух. Там уже снова накрапывало, и Бентли, раскрыв зонтик, направился к сараю и курятнику. По дороге он сплюнул в бурьян, чтобы избавиться от привкуса гари во рту.

В садовом сарае нашлись только ржавые инструменты. Да и до сарая постройка не дотягивала – так, коробка с земляным полом. Отсек для кур располагался рядом, за проволочной оградой. Насесты давно развалились. Очевидно, это место превратили в свалку: вокруг валялись разбитые бутылки, ржавые консервные банки, яичная скорлупа и другой полусгнивший хлам. Стоя под зонтом, Бентли поворошил мусор носком ботинка и осветил фонариком.

У него возникло зловещее чувство, словно он подбирался все ближе к чему-то непостижимому – или непостижимое подкрадывалось к нему. За шумом дождя и ночного ветра ему мерещился размеренный шепот, похожий на дыхание. Звук этот проскальзывал в голову, как в приоткрытое окно. Бентли резко вскинул взгляд, абсолютно уверенный, что рядом кто-то есть – стоит совсем близко, наблюдает. А потом он заметил, что на деревянных планках прямо перед ним что-то нарисовано. Выцветшая краска едва виднелась в темноте. Включив фонарик, он осветил изображение двух крестов, только с заниженными горизонтальными планками. Внезапно он понял, что кресты перевернуты, а под ними разглядел пятиконечную звезду с соединенными вершинами – пентаграмму! Вся композиция была заключена в круг.

Внизу стены кто-то закрепил неглубокий, похожий на клетку ящик из деревянных реек, обмотанный ржавой проволокой. На земле возле клетки стоял маленький железный чайник, наполненный костями каких-то зверьков, – здесь как будто пировали каннибалы. Рядом пастор увидел грубо сработанный кубок из олова или похожего металла. В нескольких футах от кубка и чайника, в тени, валялся раскрытый мешок с негашеной известью. Белый порошок загустел под дождем. При взгляде на кости пастора пронзила леденящая уверенность, что пустая комната и найденные здесь предметы как-то связаны. Почти инстинктивно он сообразил, что деревянный ящик – это алтарь.

Он развернулся и со всех ног побежал по тропинке между белесых ореховых стволов и спутанных зарослей винограда. Под зонт хлестнуло дождем, и холодные брызги привели Бентли в чувство. Он остановился, тяжело дыша и жалея, что поддался панике. Дьявольские письмена и вещицы не могли ему навредить.

– Не убоюсь я зла! – громко произнес он, однако страх не отступил.

Впереди, под сенью скелетообразного орехового дерева, стоял деревянный садовый туалет, которым, очевидно, давно не пользовались. «Не ходи туда», – мелькнула мысль. Что можно спрятать в туалете? Увидел он уже достаточно – даже больше, чем достаточно. То, что все это непотребство в самом центре города до сих пор не обнаружили, объяснялось лишь одним: Лероя защищали. Неведомые силы, здесь обитавшие, каким-то образом скрывали от людских глаз все, что тут творилось.

Бентли осторожно шагнул к туалету. Заглянет ненадолго – и баста. Раз уж пришел – надо осмотреть участок полностью. Он взялся за деревянную ручку и потянул, однако дверь не поддалась, только вся постройка заходила ходуном. Пастор толкнул дверь от себя, а следом опять дернул. Наверное, дерево разбухло из-за влажной погоды.

Между тем дождь полил сильнее. У Бентли промокли ботинки и штанины, по шее тоже заструилась вода.

Внезапно его охватили злость и стыд. Как в доме, так и здесь, на этой грязной тропе, его неотступно преследовал страх. Бентли шагнул назад и хорошенько пнул дверь, послав ее к чертям собачьим. Вся постройка вдруг накренилась, постояла так секунду, подобно Пизанской башне, а затем рухнула. Вентиляционная труба сломалась о ствол орехового дерева. Бентли изумленно застыл, громко сопя и таращась на доску с выпиленным отверстием, которая некогда служила сиденьем.

Потом он заметил на земле массивный кусок дерева. Изъеденный жучками и подгнивший, он лежал на том месте, где, по идее, должна была находиться выгребная яма. Сложив зонт, пастор поддел им край деревяшки, затем приподнял ее обеими руками и отодвинул в сторону. Внизу темнел прямоугольный тайник. Бентли вновь раскрыл зонт, достал фонарик и осветил дыру.

Луч отразился от крашеной металлической пластины: поверх грязно-белого фона – выцветший узор из красных сердечек и завитушек. По углам, где краска облупилась, металл испещряли вмятины и ржавые пятна. Догадавшись, что это крышка старой хлебницы, Бентли опустился на колени возле тайника. Одной рукой удерживая зонт, он ухватился за стальную ручку на крышке и вынул ящичек из его неглубокой могилы. Внутри звякнуло что-то стеклянное.

Глава 21

Ужин этим вечером вышел какой-то нечестный, хотя Уолт, разумеется, не мог об этом сказать – не мог признаться, что завидует детям. Черт возьми, Норе и Эдди перепали сырные сэндвичи, обжаренные в маргарине, а вот остальным – казалось бы, взрослым и самостоятельным людям, имеющим право есть то, что им нравится, – достался приготовленный тетей Джинкс «матросский рулет» из тунца, брокколи и яичных белков, доведенный за счет отрубей до консистенции паштета. Уолт трижды посолил содержимое тарелки и протянул солонку Генри, который без лишних слов ее принял. Всем положили еще и вареной свеклы, что, возможно, было жестоко по отношению к детям, но Джинкс ведь не знала об их приезде и свеклу начала готовить заранее.

Нора, своей короткой стрижкой напоминавшая бродяжку из немого кино, по-хомячьи грызла уголок сэндвича. Похоже, веснушки на щеках она нарисовала себе сама. Уолт подмигнул девчушке, а она загородилась сэндвичем и замерла.

Эдди называл эти сэндвичи «сырвичи». Судя по всему, другой еды он не признавал, разве что пиццу, причем сэндвичи надлежало готовить исключительно на белом хлебе и с одним кусочком чеддера – расплавленным, но не подгоревшим. А вот Нора, по всей видимости, вообще ничего не ела. Несмотря на хомячью работу челюстями, ее сэндвич едва ли уменьшался в размерах. Вероятно, никто из детей никогда не пробовал нормальной еды, поскольку Дарла не умела готовить. Единственный раз, когда Уолт и Айви обедали у нее дома, Дарла запихнула сырого цыпленка, щедро политого кетчупом, в микроволновку, где тот приобрел нездоровый цвет и отвратительный вкус. Всеобщее неловкое молчание прервал Джек, назвав жену «безрукой идиоткой» – абсолютно ровным, без улыбки, голосом. Дарла разрыдалась и убежала в другую комнату.

Наблюдая за Норой и Эдди, Уолт спрашивал себя, сколько еще подобных сцен, а то и похлеще, довелось им увидеть за свою короткую жизнь. Черт бы побрал Джека! Жаль, этому гаду давно не прилетало по морде. Вся семья Дарлы словно жила в Вавилоне или другом богопротивном месте без малейшей надежды на чудо. Даже дети были обречены. Мир их не щадил. Внезапно Уолта переполнили сочувствие и нежность ко всем сидящим за столом: к Генри и Джинкс, скитавшимся по стране в доме на колесах, спавшим под ртутными фонарями на пустынных парковках и заливавших кипятком лапшу; к Норе и Эдди, брошенным на произвол судьбы в мире, которому нет дела до детей…

На личике Норы застыла такая лучезарная улыбка, что щелочки глаз едва не скрылись за щеками. Девочка с любопытством изучала Уолта, как будто давно не видела никого смешнее. Уолт вытер рот салфеткой, заподозрив, что к подбородку что-то прилипло. По-прежнему глядя на него, Нора аккуратно положила сэндвич на тарелку, одним глотком допила молоко и вытянула руку с пустым стаканом. Уолт долил ей молока из пакета, а Нора, наморщив носик, изобразила кролика. Она провела в доме почти три часа, но еще не промолвила ни словечка. Уолт подмигнул ей, повернул голову в профиль и притворился, что глотает нож для масла. Девочка прижала ладошку ко рту, точно боясь громко рассмеяться, и вдруг Эдди молча накрыл рукой и придавил к тарелке ее сэндвич, отчего тот стал похож на гербарий, вынутый из книги.

– Эй! – прикрикнул на мальчика Уолт. – Прекращай! Это сэндвич Норы. По своему хоть молотком стучи. – Сказал, и тут же почувствовал себя глупо.

Эдди пожал плечами – мол, что я такого сделал?

– Сырвич должен быть плоский, – разъяснил мальчик, допив молоко. А затем, чтобы показать наглядно, расплющил свой сэндвич донышком стакана. – Вот. – Он поднял тарелку, продемонстрировав результат остальным. – Мама давит их сковородкой.

– Знакомый метод, – подхватил дядя Генри. – Это как пресс для бекона. Принцип тот же. – После этого он так трубно высморкался в салфетку, что она порвалась.

Нора захихикала сквозь пальцы. Эдди, напротив, сохранял серьезность. Услышав про пресс для бекона, он счел себя оправданным, хотя знал об этой штуке не больше, чем о ядерном реакторе.

– Эдвард, – кивнула ему Джинкс, – рада видеть, что ты съел всю свеклу.

И правда, на его тарелке осталась лишь лужица красного сока.

Эдди приосанился.

– Один раз я ел репу, – поделился он. – На вкус как кислая грязь.

Услышав слово «грязь», Нора опять хихикнула и состроила Уолту кроличью мордочку.

– Сегодня утром я едва не сел на автобус, – сказал Уолт. – А потом все же решил сесть на стул.

Он со значением подмигнул Норе, а та закрыла глаза ладошками и медленно, очень медленно сползла со стула, пока не исчезла под столом. Уолт услышал, как она там смеется – судя по всему, почти не раскрывая рта. Айви смерила мужа взглядом, видимо, означавшим: «Зачем ты докучаешь ребенку»? Эдди и бровью не повел, держась чрезвычайно серьезно, как взрослый.

Уолт приподнял край скатерти и, сделав удивленное лицо, заглянул под стол. Нора притаилась на полу, по-прежнему улыбаясь глазами, но уже успев сунуть в рот большой палец. Уолт кивком указал ей на пустой стул и вдруг испугался, не перерастут ли эти прятки в истерику.

– Сейчас я ее достану, – заявил Эдди и начал отодвигать свой стул.

– Не надо, – остановил его Уолт. – Погоди, она сама.

Уолт округлил глаза, девочка мотнула головой. Тогда он протянул руку, и, к его удивлению, Нора вытащила палец изо рта, а потом ухватилась за его ладонь. Когда малышка вылезла из-под стола и забралась на стул, Уолт тихонько взял салфетку и, отвернувшись, вытер с пальцев слюни.

– Все, я наелся, – нарушил тишину дядя Генри, поднимаясь с места.

Джинкс строго на него поглядела и кивнула на стул.

– В чем дело?

– Вначале надо спросить, можно ли выйти из-за стола, – объяснила Джинкс. – Покажем детям хороший пример.

– Ах да. Конечно. – Генри сел обратно, а затем, будто позабыв, что уже сыт, подцепил кубик вареной свеклы и вновь уткнулся в тарелку, не предприняв ни малейшей попытки отпроситься.

Тетя Джинкс замерла со слегка озадаченным видом.

– А что? Это очень важно, – заметила она, обращаясь преимущественно к Айви. – Представь, кто из них вырастет? Если не заняться воспитанием.

Генри проигнорировал эти слова. С преувеличенным старанием он наколол на вилку сперва кусочек свеклы, а затем – рулета, посолил все вместе и отправил в рот.

– Вместо пресса для бекона сгодится старый утюг, – пробормотал он. – Суть та же.

За столом повисло заметное напряжение – тень недопонимания, искоренившая саму возможность вести беседу. Уолт подумал, что в плане абсурдности и загадочной атмосферы ужин на шесть человек сродни восточным чайным церемониям.

– Могу я выйти из-за стола? – спросил Эдди, глядя на Уолта.

– Конечно, – энергично кивая, ответила Джинкс. – Только, пожалуйста, прибери за собой. Отнеси тарелку в раковину. Будь умницей!

Эдди встал со стула, держа тарелку в одной руке и скомканную салфетку – в другой. Уолт ошеломленно уставился на мальчика: на его зеленых штанишках темнело большое красное пятно.

Комната погрузилась в молчание, и вдруг Нора, выпучив глаза и уже без тени улыбки, указала на брата пальцем:

– Эдди взорвался!

Уолт отложил тряпку и чистящее средство, наконец закончив оттирать пол в столовой. Свекольный сок въелся в ковролин не хуже, чем в штаны Эдди. Впрочем, ситуация вышла скорее забавная. Айви едва не бросилась звонить в скорую. Когда комок из свекольных кубиков упал на пол, женщины не сразу сообразили, в чем дело: Эдди из вежливости складывал кусочки свеклы в салфетку, которую держал на коленях и планировал незаметно выбросить в ведро.

Уолт хорошо помнил эту уловку из детства, гораздо более эффективную, чем обычное размазывание по тарелке, чтобы выглядело так, будто ты уже много съел. Мальчишкой Уолт мастерски избавлялся от еды, совсем как Эдди, только зашвыривал салфетки с уликами на крышу дома. Одним воскресным утром отец Уолта обо всем узнал, когда они вместе работали в саду, – поднявшись на крышу, нашел салфетки в водосточном желобе. Мать, сажавшая внизу лук, пришла в недоумение. Отец взглянул на Уолта с приставной лестницы, едва заметно подмигнул и сказал: «Должно быть, это последствия метеоритного дождя». Фраза эта стала для них своеобразным секретным кодом, особенно когда на стол подавали нечто непонятное. Уолт улыбнулся, вспомнив, как часто они с отцом шутили.

Затем он подумал о бедняге Эдди, которого инцидент со свеклой выбил из колеи. Он решил, что не стоит сразу успокаивать мальчика, чтобы не сыпать соль на рану, а вот через пару часов, перед сном, можно и подбодрить. А пока Уолт взялся за остатки ужина Норы. Даже у остывшего сэндвича был приятный, как следует просоленный вкус.

Уолт понимал, что Айви, Джинкс и дети вот-вот вернутся с прогулки; несмотря на куртки и зонты, в такую погоду на улице долго не продержишься. Генри удалился в дом на колесах, где, вероятно, уже догрызал ванильные вафли и выдумывал новых понтификов.

Уолт сел за стол, чтобы доесть сэндвич. Увидев на блюде печальные останки «матросского рулета», он лениво поразмышлял, можно ли как-то с их помощью насолить Аргайлу. В голову ничего не пришло. Уолт потыкал в рулет вилкой. Каким-то образом тот восстанавливал форму, точно его сварганили из чего-то среднего между гипсом и резиной – возможно, такой эффект давали овсяные отруби, богатые глютеном. Он сдавил рулет пальцами и вылепил голову с торчащими ушами и крючковатым носом, удивленно обнаружив, что материал держит форму не хуже глины. Уолт добавил голове длинную шею, выдающийся подбородок и глубоко посаженные глазки под мощными надбровными дугами, затем собрал остатки брокколи и воткнул несколько соцветий над ушами, оставив макушку лысой. Получился бюст какого-то немецкого аристократа, почтенного и горделивого, правда, страдавшего от отравления хлорофиллом.

Быстренько вымыв посуду, Уолт запихнул скатерть в корзину с грязным бельем, а после водрузил голову на стол, как центральный элемент декора.

Дверь распахнулась, и в дом прошлепали Нора и Эдди в мокрых курточках. Уолт увидел, что на улице льет не на шутку; в открытую дверь врывался ветер с дождем. Нора резко затормозила, словно за что-то зацепилась, а потом дернула еще раскрытый зонтик и потащила его через дверной проем, который был дюймов на шесть у́же, чем необходимо. Зонт вывернулся наизнанку, и Нора, довольная собой, занесла его в прихожую.

Уолт забрал зонт и попытался вывернуть его обратно, уткнув в ковер и надавив сверху.

– Это все ветер, – объяснил он Айви, как только она зашла в дом.

Раздался хруст, несколько спиц сломалось, и половина зонта просто-напросто обвисла, как будто не совладав с гравитацией. Айви сняла пальто и повесила на крючок. Затем повертела зонт в руках, всем своим видом говоря: «Ну молодец! Мастер на все руки!»

– Вот видишь! – обратилась к ней Джинкс.

Айви открыла раздвижную дверь и выбросила зонт на террасу.

– Видишь что? – поинтересовался Уолт.

– Мужчины! – сказала Джинкс. – Ничего личного, Уолтер. Мы просто обсуждали… Нет, ни в коем случае не тебя. Мне нужен был пример, а ты попался на глаза, вот и все.

– Я пытался его починить. – Уолт взглянул на жену в поисках поддержки, а она, совсем как Нора, по-кроличьи сморщила нос.

– Ого, ты посуду вымыл, пока нас не было! – восхитилась Джинкс. – Я была к тебе несправедлива. Прости. – Она похлопала его по плечу.

– Ничего, – отозвался Уолт. – Я не злопамятный.

– Ты же убрал рулет в холодильник? Генри любит сварганить себе сэндвич из остатков.

– Конечно, – сказал Уолт, уже поворачиваясь к столу.

Если действовать быстро, он успеет расплющить скульптуру. Никто и не заметит…

Тут раздался хохот Эдди, а вслед за ним – безумное хихиканье его сестренки. Они увидели голову.

– Такой смешной! – воскликнула Нора, схватив немецкого аристократа с блюда.

Она подняла его за шею, чтобы все увидели. В тот же миг скульптура развалилась на две части, и голова плюхнулась на ковер, где и застыла, уставившись мертвецким взглядом в потолок. Черты лица заметно сплюснулись после падения.

– Ради всего святого… – выдохнула Джинкс, не веря своим глазам.

– Это… последствия метеоритного дождя, – ляпнул Уолт.

Нагнувшись, он поднял свое творение и раскатившиеся по полу кусочки брокколи.

Нора тут же выхватила злополучную голову и понесла на кухню, пытаясь увернуться от Эдди.

– В раковину! – крикнула Джинкс. Она волком зыркнула на Уолта, но затем махнула рукой и направилась к двери. – Мы с Генри пойдем спать.

Уолт рискнул посмотреть на Айви, та сурово взглянула в ответ. А потом, не в силах больше терпеть, рассмеялась – хотя и сделала вид, что кашляет, – и поскорее поднялась на второй этаж.

Входная дверь захлопнулась, оборвав шум дождя. Уолт пошел к лестнице вслед за женой, по пути заглянув на кухню, где Эдди долбил по остаткам головы деревянной ложкой, а Нора с венчиком для яиц дожидалась своей очереди.

Глава 22

Бентли сразу подумал про деньги, сокровища: не золотые монеты, конечно, – те весят побольше, – но, возможно, свернутые пачки двадцатидолларовых купюр, которые кто-то затолкал в банки и припрятал под нужником.

Пастор поставил хлебницу на землю рядом с ямой и прикрыл находку зонтом. А затем дрожащими пальцами повернул ручку. Крышка отъехала назад, и ящичек распахнулся. Внутри теснились небольшие стеклянные банки – закупоренные и с виду пустые. Уж точно без денег.

Бентли взял одну и хорошенько осмотрел. На дне что-то лежало. Он посветил фонариком. Это был зуб – человеческий коренной зуб с серебристой пломбой! Поставив банку на землю, пастор достал другую – на этот раз с прядью волос, сложенной вдвое и перевязанной нитью. Он осветил всю хлебницу целиком. Все банки походили одна на другую – по-видимому, в каждой хранилось не что иное, как частичка человеческого тела: отрезанный кончик ногтя, несколько ресниц, зуб, клочок кожи…

Захлопнув хлебницу, Бентли оставил ее на земле, а две банки отнес к сараю и юркнул вместе с ними под крышу. Там он бросил зонт на пол, смахнул с одной из деревянных полок пару ржавых совков и на их место водрузил банки. Положив фонарик рядом, он взял первую из банок, с зубом. Кольцо на горлышке легко проворачивалось, однако сама крышка сидела плотно. Он поддел ее край большим пальцем – не помогло. Кто-то закупорил банки на совесть…

Сама мысль о том, что кто-то консервировал подобные вещи, ужасала пастора. В памяти всплыла пустая комната с железными крюками, затем – мерзкая картина на полу в гостиной… Заметив торчавший из доски гвоздь, Бентли попробовал поддеть крышку с его помощью. Раздался легкий хлопок, и сразу – звук выходящего из банки воздуха. А еще – несомненно – человеческий крик, тихий и беспредельно далекий.

Краем глаза пастор уловил движение за деревьями. Он выключил фонарик и поспешно закрыл банку. Дождь лил довольно сильно, поэтому и махину дома, и сад заслоняла серая пелена капель. В тумане подрагивали лучи фонариков, а следом, ссутулившись, брели две смутно различимые фигуры.

Недолго думая, Бентли выскочил из сарая, захватив с собой банки и зонт. Обернувшись, он увидел, что незнакомцы задержались возле дома. Их фонарики были направлены в его сторону, освещая дорожку. Пастор метнулся к хлебнице, схватил ее и, притаившись за поваленным туалетом, вернул две банки к остальным. Круги света вновь пришли в движение и теперь скользили по тропе, приближаясь к сараю.

Бентли попятился, а точнее – пополз на четвереньках по грязи, таща с собой хлебницу и зонт, пока не уперся ступней во что-то твердое. Спрятавшись за ореховым деревом, он выглянул из-за ствола. Двое мужчин остановились, чтобы осмотреть сарай. Сейчас они увидят и упавшие совки, и дождевую воду на полке, и следы на земляном полу…

Разумеется, они сразу отправились на поиски незваного гостя, пригнувшись и освещая себе дорогу. Оба – в низко надвинутых на глаза шляпах. Один – полный, громадный, но лица во тьме не разглядеть.

– Что за чертовщина? – удивился тот, что поменьше.

Он обвел лучом рухнувший туалет, затем осветил дыру в земле. Бентли оглянулся. Над головой темнели силуэты эвкалиптов. Сетчатая ограда, едва различимая за пышными кустами олеандра, преграждала путь к отступлению. Теперь только ждать, подумал пастор и, затаив дыхание, сжал ручку хлебницы. Он приготовился дать деру, если понадобится. Здоровье вполне позволяло ему убежать – по крайней мере, от толстяка.

– Пусто, – заглянув в дыру, констатировал мелкий. – Совсем как у тебя в голове.

– Ясное дело – пусто, – устало сказал его напарник. – Этим туалетом сто лет не пользовались. И вчера ночью он еще стоял. Значит, сюда-то нам и нужно было, только нас опередили.

– Знаешь что? Болваны мы. Рыскаем тут, а что конкретно ищем – никто на хрен не знает. Давай притащим мешок грецких орехов – и порядок!

– Скажешь тоже, – проворчал здоровяк и медленно повел фонариком вдоль деревьев. – Думаю, он еще здесь. Проныра этот. Смотри!

Оба присели на корточки, что-то разглядывая, – возможно, следы от ботинок или углубление в грязи, оставленное хлебницей. Бентли едва не сорвался с места. Как далеко они готовы зайти, чтобы его остановить? Он вспомнил несчастного Симмса, ныне покойного, – вот и ответ.

Мысль о звонаре придала ему сил и всколыхнула что-то внутри. Дикий задор смешался с праведным гневом. Вот оно! Его призвание! Час пришел! Во время воскресных проповедей он бессчетное число раз предупреждал паству о Драконе; настал чертовски подходящий момент сразиться с гадиной!

Взмахнув зонтом, Бентли вышел из-за дерева.

– Вы правы! – объявил он звенящим голосом. – Я здесь!

Он был будто пьяный. Или сумасшедший. Напоминая зулуса с копьем, он покрутил в воздухе сложенным зонтиком и забрызгал себя водой.

Незнакомцы молча воззрились на Бентли, явно озадаченные таким поведением. Мелкий направил фонарик ему в лицо, потом осветил хлебницу у него под мышкой. Напарники о чем-то пошептались, и толстяк двинулся в обход туалета, явно задумав отрезать пастору путь к бегству. Мелкий тем временем шагнул вперед и протянул руку ладонью вверх.

– Давай эту штуку сюда, папаша!

– Размечтался! – рявкнул Бентли.

А затем, не раздумывая, поднял закрытый зонтик и, держа его прямо перед собой, как пику, атаковал противника. Здоровяк развернулся и потопал на выручку товарищу, в то время как мелкий изумленно выставил вперед обе руки, пытаясь оттолкнуть зонт. Не вышло. Тупой наконечник ударил его в грудь, полый стержень согнулся, а купол вдруг раскрылся, подобно крыльям летучей мыши, заставив мужчину отпрянуть и шлепнуться в грязь.

Тогда на Бентли бросился толстяк, схватив за руку, однако пастор огрел его сломанным зонтом и начал вырываться, выкрикивая в лицо обидчику библейские цитаты – случайные фразы из книги Иезекииля. Здоровяк выпустил его руку и отшатнулся. Споткнувшись об упавшую вентиляционную трубу, он грузно приземлился на дверь садового туалета, которая тут же проломилась, из-за чего толстяк стал похож на пьяницу, распластавшегося поперек лодки.

Повернувшись к мелкому, Бентли вновь ткнул его зонтом и двинулся вокруг него вприпрыжку, громко топая, словно противник был букашкой, которую нужно раздавить. Мужчина откатился в заросли голого винограда, поднял руки над головой и завопил:

– Хорош! Прекращай!

И вдруг хлебница под мышкой у Бентли начала распахиваться. Пастор ощутил, как сдвигаются внутри банки, как отъезжает крышка. Он ухватил свою ношу покрепче, однако банки посыпались одна за другой – в грязь, в листву, на мелкого противника, который тут же сел и принялся их собирать… Банки разбивались о камни и друг о друга, освобожденные людские крики таяли в ночи, различимые даже за шелестом ливня и звоном стекла.

Толстяк с трудом поднялся на ноги, колыхаясь и балансируя, и тут же пошел на Бентли, набычившись и выставив вперед руки.

Пастор запустил в него пустой хлебницей, зонтом хлестнул его напарника и, быстро нагнувшись к уцелевшим банкам, схватил две. А дальше бросился наутек через призрачную рощу. Назад не оглядывался, лишь бежал что есть сил по тропе, смаргивая дождевые капли.

За ним гнались! Сзади громыхали шаги, а Бентли знай себе петлял среди деревьев: в каждой руке по банке, опавшие листья разлетаются из-под ног, выход на улицу все ближе… В школе он неплохо бегал, и, хотя с тех пор прошло тридцать лет, он и теперь гнал что есть мочи, втягивая ртом воздух и выкладываясь по полной. В глубине души он опасался, что вот-вот потянет мышцу или ощутит спазм в груди. Однако звуки погони смолкли. Преследователи выдохлись.

Наконец Бентли выскочил на улицу и уже в комфортном темпе добрался до машины. Понимая, что опасность миновала, он оглянулся через плечо. За ним никто не бежал. Да и с чего бы? Очевидно, эти люди получили то, за чем пришли. Слава богу, никого из них он не знал: выходит, и они его тоже. А значит, Аргайл не станет его подозревать.

Пастор распахнул дверцу машины и плюхнулся на сиденье. Подтянув ноги, он завел двигатель и задним ходом вывел «тойоту» к перекрестку на Элмонд-стрит, где включил переднюю передачу и рванул к Главной площади.

Внезапно передумав, он свернул на Шаффер-стрит и только там замедлил ход, включил обогреватель и потихоньку начал успокаиваться. Несмотря на обстоятельства, Бентли с гиканьем хлопнул ладонями по рулю. Он дал прикурить самому Дьяволу, разве нет? Схватил его за грудки и отхлестал по морде!

Пастор чувствовал себя отлично – даже превосходно. Впервые за долгие годы. Он окинул взглядом банки на соседнем сиденье, хорошо различив содержимое в свете уличных фонарей. В одной лежало нечто, похожее на отрезанное веко – с ресницами и прочим.

Улыбка Бентли увяла, и, поддавшись чутью, он свернул на парковку перед Католической церковью Святого Духа. В сакристии горел свет.

Глава 23

– Позже. Дети еще не спят, – шепнула Айви, отстранившись от Уолта.

Она ушла в ванную, где, стоя у раковины, забрала волосы наверх с помощью двух серебристых заколок.

– Они уже в кроватях, – возразил Уолт. – Сопят в две дырочки. – Он обнял Айви за талию и с намеком приподнял брови.

– Говорю тебе: не спят. Носились весь вечер как угорелые! – Вытолкнув мужа из ванной, она захлопнула дверь у него перед носом.

– Поэтому и вымотались, – обратился он к двери. – Через пару минут задрыхнут. Открой, у меня к тебе серьезное предложение.

– Ты хотел сказать «курьезное»? – Айви вышла из ванной, уже переодетая в кимоно. – Послушай… – начала она.

Снизу донеслось хихиканье, затем скрип половиц – кто-то зашел в столовую и, видимо, направился на кухню.

– Я разберусь, – с решительным видом пообещал Уолт.

– Спасибо, – сказала Айви. – А то я с ног валюсь. Подожду тебя тут – если, конечно, не усну. – Подмигнув ему, она села на кровать, включила лампу и взяла с тумбочки книгу и очки.

Обнадеженный, Уолт спустился по лестнице. Он в мгновение ока решит проблему! Порой детям надо четко указывать, что делать, – без всяких там сюсюканий и уступок. Воспитание – это вам не демократия.

На кухне горел свет. Уолт заглянул в дверной проем: Эдди стоял возле раковины, пытаясь запихнуть в сливное отверстие хромированную затычку. Вовсю хлестала вода. Нора, вскарабкавшись на кухонную стойку, щедрой струей выдавливала жидкость для мытья посуды в медленно наполнявшуюся раковину.

– Эй, – подал голос Уолт. – Что это вы тут делаете?

– Мылим! – широко улыбаясь, ответила Нора и помахала ему бутылочкой с моющим средством.

А ее брат, засучив рукава пижамы, погрузил руки в воду и побултыхал ими, чтобы получилось больше пузырей.

– Мылите что? – Уолт огляделся: вся посуда была уже вымыта и убрана.

– Мылим мыло! – пояснила Нора. – Вот! – Она загребла ладошками пену и окунула в нее лицо.

Пузырьки прилипли к щекам и носу.

– Думаю, хватит, – пробормотал Эдди и выключил воду.

– По-моему, вам пора в кровать, – заметил Уолт. – Продолжите утром, договорились?

Нора вмиг погрустнела и обмякла тряпичной куклой, словно мышцы вдруг отказались ей служить.

– За мной! – скомандовал Уолт. – Давайте-ка быстро по постелям.

Дети, похоже, пропустили его слова мимо ушей. Эдди, поболтав руками в пенной воде, соорудил из пузырей башенки. А Нора, нагнувшись, прихлопнула башенки ладонями. Эдди вновь их возвел и оттеснил сестру, загородив ей путь к раковине.

– Я тоже хочу! – воскликнула девочка, пытаясь оттолкнуть брата локтем.

Тот стоял неподвижно, ничего не говоря, но явно задавшись целью ни в коем случае не подпускать сестру ближе.

Нора толкнула его в плечо, но мальчик устоял и толкнул ее в ответ. А она что есть силы шлепнула его по руке.

– Эй! – воскликнул Уолт. – Хватит…

Эдди окунул руки в раковину и с ледяным спокойствием плеснул в сестренку мыльной водой. Нора замерла. Все ее личико теперь выражало холодную ярость. Она соскользнула со стойки на пол: верх пижамы промок, кулачки сжаты. Но стоило ей замахнуться, как Уолт перехватил ее запястье.

– Да ну вас всех, – буркнул Эдди и вытащил из раковины пробку.

Пенная вода, кружась, утекла в канализацию.

– Говнюк! – крикнула брату Нора, пытаясь освободить руку, которую сжимал Уолт.

– Стоп-стоп-стоп! – опешил тот. – Здрасьте-пожалуйста! Это плохое слово, Нора! В моем доме так не выражаются!

Он взял девочку за плечи, развернул и повел к двери в столовую. На нижнем пролете лестницы их поджидала Айви. В ответ на ее вопросительный взгляд Уолт пожал плечами. Нора ударилась в слезы, вырвалась и убежала в спальню, хлопнув дверью. Послышались всхлипы.

– Тебе помочь? – подняла брови Айви.

Уолт помотал головой:

– Все путем. Дети просто утомились. Им сейчас нелегко.

Эдди вытирал полотенцем руки. Уолт вернулся на кухню и навис над ним, сложив руки на груди:

– Окажи мне услугу, парень.

– Какую? – спросил Эдди, тоже сложив на груди руки и облокотившись на стойку.

– Извинись перед сестрой.

– Она разрушила мою башню.

– Нора тоже хотела поиграть, вот и все.

– А еще она сказала… Ну, вы слышали.

– Она не со зла.

– Ага, конечно, – буркнул мальчик. – Она все время так говорит.

– Знаешь, что я думаю? Нора просто напугана. Новый дом, все такое… Ты должен помогать мне с сестренкой. Она же еще маленькая, согласен? Только ей не говори.

Эдди пожал плечами:

– Ладно.

– Вот и молодец, – сказал Уолт. – Пойдем развеселим ее немного.

Они зашли в гостевую спальню. Нора лежала на кровати личиком вниз, уткнувшись в подушку.

– Прости, – пробормотал Эдди. – За воду и остальное…

Девочка не повернула головы, только содрогнулась от беззвучного всхлипа. Уолт погладил ее по макушке, соображая, что делать дальше.

– Все хорошо, – шепнул он. – Ничего страшного.

Нора заткнула пальцами уши, отгородившись от всего мира. Уолт видел, что плакать она не перестала. Как же быть? Взять ее на руки? Перевернуть? Прикрикнуть? Где ее чертовы папаша с мамашей? Последний вопрос был риторическим. Один допивал очередной «Будвайзер», а вторая отдыхала не пойми от чего. Вот гадство! Что за люди?

Эдди уже забрался к себе в кровать.

– Скоро вернусь, – сказал ему Уолт, а сам поспешил наверх.

– Ну, как успехи? – поинтересовалась Айви, когда он зашел в спальню.

– Давай лучше ты, – вздохнул Уолт. – Я потерпел фиаско.

– Ничего подобного. – Она встала и поцеловала его в губы.

Уолта посетило мимолетное чувство, будто его каким-то образом провели, хитро и коварно. Будто Айви вертела им как хотела. Она ушла вниз по лестнице, а он остался ждать на краешке кровати. Пять минут спустя жена вернулась.

– Ну, как там дела? – полюбопытствовал он.

– Я их успокоила. Пообещала, что ты расскажешь сказку.

Уолт уставился на нее:

– Какую?

– Не знаю. В шкафу в гостиной есть какой-то сборник, почитай оттуда.

– Ладно. Только не ложись без меня, хорошо?

– А что, меня тоже ждет сказка на ночь?

– Еще какая! – Он направился к ступенькам. – Тебе понравится.

– Жил да был на свете человек, и было у него три сына, – начал Уолт очередную сказку. Первые две оказались абсолютно непонятны современным детям. – Младший звался Дуралеем, и поэтому все вокруг его презирали и осмеивали.

– Что? – переспросила Нора.

Она больше не плакала, а сидела на кровати в чистой сухой пижаме.

– В смысле – что? – с улыбкой отозвался Уолт.

– Что это значит?

– То, что я сейчас прочитал?

Девочка кивнула.

– Ну, жили-были три брата…

– Что значит «Дурень»? – с хохотком подсказал Эдди.

Нора, вновь повеселев, прикрыла рот ладошкой и хихикнула сквозь пальцы.

– Однажды, – продолжил читать Уолт, – старшой братец…

– Какой? – удивилась Нора.

– Стар… старший.

– Который дурачок? – Девочка озадаченно захлопала глазами, явно потеряв нить сюжета.

– Он не был дураком, – разъяснил Уолт. – Это прозвище такое.

– А почему его назвали Дурак?

– Не Дурак, а Дуралей.

– А-а, – протянула Нора.

Она устроилась поудобнее, ожидая продолжения. Эдди вяло ковырял цветочки на ворсистом покрывале. Глаза у него слипались.

– Так вот. Однажды старшой братец отправился в лес за дровами, и…

– Он разве не знал, что правильно – «старший»? – перебила Нора.

– Знал, – ответил Уолт и задумался.

Было в этом вопросе что-то из ряда вон, какая-то безуминка, роднившая его с дзен-буддистскими парадоксами. Нора и сама напоминала вселенскую загадку.

– Разумеется, он знал, – повторил Уолт, закрыв книгу. – Он просто хотел нарубить дров, понимаешь?

– Чтобы построить дом?

– Чтобы развести огонь.

– Значит, было холодно? – предположила Нора.

Уолт кивнул:

– Жуткий мороз! Все вокруг засыпало снегом! Так вот, парень взял топор и…

– Откуда вы знаете? – нахмурила бровки Нора. – В книге этого не было. И на картинке тоже. Вы все выдумали.

– Ты права, – признал Уолт. – Но разве ты не хочешь, чтобы в сказке был снег?

– Пусть будет, – согласилась она.

Уолт подмигнул.

– В общем, взял он топор и потопал в лес. А его приятель, как там его звали… Не важно. Пусть будет Тупорыл.

Нора захихикала.

– Так вот, Тупорыл принес мешок с камнями. Дуралей его спрашивает: «Что в мешке?» А Тупорыл отвечает: «Таблетки от глупости».

– Правда? – заинтересовалась Нора.

Уолт мотнул головой:

– Нет, это был розыгрыш.

Эдди уже уснул, опираясь спиной на подушку и свесив голову набок.

– Тогда Дуралей говорит: «Дай-ка мне этих таблеток», а Тупорыл – ни в какую.

– Жадина, – сделала вывод Нора.

– Погоди. В мешке-то камни, забыла? Дуралей опять просит: дай, мол, таблеток от глупости. Что ж, Тупорыл развязал мешок. Дуралей достал гость камешков, положил в рот и давай жевать.

– Ням, – сказала Нора. – Это ведь были конфетки?

Уолт удивленно моргнул:

– Нет, как я уже говорил, это были камни. Он сломал о них зубы.

Девочка ойкнула.

– Дуралей возмутился: «Эй! Они же на вкус как камни!» А Тупорыг…

Нора прыснула, указывая пальцем на Уолта.

– Вы сказали «рыг»!

– Не «рыг», а «рыл». Тупорыл.

– Тупорыг!

– Ладно, не бери в голову. Когда Дуралей пожаловался, что таблетки на вкус как камни, Тупорыл ответил: «Гляди-ка, а ты и правда становишься умнее!» – Уолт усмехнулся. – Забавная история, правда?

Нора смотрела на него во все глаза.

– А где дядя Генри?

– Во дворе, там у него дом на колесах.

– Он старик?

– Вроде того. Ну…

– Он забавный. Похож на ту голову.

– Какую голову?

– Из капусты.

– Что за голова из капусты?

– Ну, та. Которая упала на пол.

Уолт наконец понял.

– Так тебе понравилась сказка?

– Ага. – Девочка подтянула простыню к подбородку. Ее брат уже видел десятый сон. – Но этот Тупорыл мне не нравится.

– Мне тоже, – сказал Уолт. – Он свинтус. А теперь ложись-ка спать.

– Спокойной ночи. – Она перевернулась на бок и зарылась в одеяло.

Уолт чмокнул ее в щечку, затем уложил Эдди поудобнее, укрыл его и на цыпочках вышел из комнаты, оставив в столовой свет в качестве замены ночнику.

Айви лежала в постели. По-прежнему в очках, однако томик выпал из руки. Без сомнений, она спала. Уолт положил книгу на тумбочку и аккуратно снял с жены очки. Она промычала что-то во сне и сползла под одеяло. Он поцеловал ее в щеку, мимоходом задумавшись, вправе ли мужья в подобных ситуациях будить жен, или его представления о браке несколько устарели. Он решил не проверять. Будут и другие ночи.

Спать почему-то не хотелось, так что Уолт спустился в гостиную и зажег гирлянду на елке. В комнате сильно пахло хвоей. Он сел на диван, наблюдая, как мерцают блики на рождественских украшениях. Айви накупила много стеклянных, раскрашенных вручную игрушек под старину: Санта-Клаусов, улыбающихся лун, клоунов, потешных собачонок… Имелась даже серебристая голова младенца с тремя разными физиономиями. Каждое из лиц казалось слегка удивленным, словно все они наблюдали нечто чудесное и необъяснимое. Уолт поискал взглядом голову и, наконец, нашел ее среди стеклянных сосулек. Он любил эту игрушку больше прочих, как самую дурацкую и несуразную.

И вообще, он любил всю елку целиком – огоньки, мигавшие сквозь прозрачные сосульки, цветные шарики, похожие на крошечные планеты, аляповатые фигурки, – и сейчас, поздно вечером, ему охотно верилось, что елка вобрала в себя весь свет, все цвета и всю магию мироздания.

Уолт положил голову на диванную подушку. «Просто ненадолго прикрою глаза, – подумал он, – а потом пойду наверх, в спальню». Какое-то время он наблюдал за мерцавшими огоньками сквозь опущенные веки, представляя, будто Айви тоже пришла в гостиную и сидит рядом.

Часть вторая. Сомнение и решение