Он резко встал и подергал двери в восточной стене. За одной скрывался полупустой встроенный шкаф, за другой – туалет с унитазом и раковиной. Покрутил краны – вода есть, на раковине кусок мыла и стаканчик. На полу стоял электрический обогреватель, Говард перетащил его в комнату и воткнул вилку в единственную найденную на чердаке розетку. Лучше уж пусть выбьет чертовы пробки, чем он тут замерзнет.
В целом на чердаке имелось все необходимое. Если мистер Джиммерс будет приносить еду, здесь можно спокойно провести несколько месяцев. Говард подбежал к окнам, открыл одно из них. В комнату просочился туманный воздух с ароматом влажных скал и океана. Он бы запросто сумел выбраться наружу, только вот прямо под ним начиналась пропасть – до скал внизу примерно сто пятьдесят футов. В крайнем случае можно разорвать покрывало – допустим, зубами – и сделать из полосок веревочную лестницу. Или же украсть ложку и смастерить из нее оружие, заточив о каменные стены. Правда, если кормить будут одними сэндвичами, о ложке можно и не мечтать…
Рассмеявшись вслух, Говард закрыл окно и завернулся в покрывало. Все это было настолько странно, что даже не верилось. Он подошел к двери и, взяв с пола бутылку вина, присмотрелся к этикетке. Хоть что-то приятное. «Вино из дикой ежевики. Ферма “Санберри”». Ниже была картинка в духе Нормана Рокуэлла с женщиной в лоскутном платье, которая собирает ежевику с кустарников, растущих прямо из-под капота «студебекера». Вся машина напоминала сад: на заднем сиденье цвели розы, с крыши торчали маргаритки. Кончики спаржи тянулись из шин и доходили до крыла автомобиля. Целое дерево, усеянное персиками, вымахало из багажника. Под картинкой была еще одна надпись: «Натуральное и полезное».
– Все страньше и страньше, – сказал Говард вслух. Потом, собравшись с духом, отпил вина – и тут же скривился и поставил бутылку к двери. Во рту остался кислый привкус диких трав и неспелых ягод. Еще одна дурацкая шуточка Джиммерса. Никакое это не вино, а больше похоже на жидкость для мытья подгоревших сковородок.
Он зашел в туалет и налил стакан воды. Затем присел в кресло, чтобы все обдумать. Вряд ли Джиммерс скоро откроет дверь и выпустит его отсюда. Планы крушились с поразительной скоростью; вместо них в голову приходили беспокойные мысли, намеки и фантастические идеи. Говард чувствовал себя рыбой, плывущей по темной реке и впервые с удивлением заметившей, что вокруг нее постепенно сжимается сеть. Пытаясь как-то объяснить поведение мистера Джиммерса, он неожиданно вспомнил про покрытый водорослями «фольксваген». Как и все остальное, включая витраж, винную этикетку, «студебекер» и обчищенный бардачок, минивэн своим видом намекал на то, что северное побережье – отдельная вселенная, скрытая в тумане, и в этой вселенной действуют собственные законы природы.
Много лет назад на побережье процветали религиозные культы: бесследно исчезали автостопщики, на пустынных пляжах проводились кровавые ритуалы, на дорожные отбойники насаживали отрубленные головы. Любопытно, что же стало с приверженцами культов? Неужели они нашли себе самую обычную работу, например, на целлюлозном заводе? Или они по-прежнему здесь, притаились в лесной чаще? И кто все-таки украл вещи из его трейлера? Как там говорил Джиммерс – клейщики? Что еще за хрень? Да и сам Джиммерс, кто он вообще такой? Глава какого-нибудь культа, поклоняющегося грибам? Нет, вряд ли. Судя по множеству книг, телескопу и всему остальному, он определенно чувствовал себя здесь как дома. Джиммерс давно тут живет, а старик Грэм не пустил бы к себе никаких аферистов.
Когда Говард бывал в этом доме пятнадцать лет назад, до чердака он вроде бы не добирался. Может, мистер Джиммерс уже тогда жил здесь и разглядывал небо в поисках малоизвестных созвездий. Кроме Говарда и Сильвии у Грэма в тот момент обитали и другие жильцы. Был один знахарь-травник, страшно гордый своей профессией, и художник из Сан-Франциско, рисовавший авангардные комиксы, тот самый Хорек, за которого Сильвия потом чуть не вышла замуж.
Говарду он сразу не понравился, даже когда между этим художником и Сильвией еще ничего не было. По крайней мере, так он себя уверял. Парень амбициозный и манерный в худшем смысле этих слов. Он носил одну черную перчатку и представлялся каким-то идиотским вымышленным именем. Как же… Точно, Морк. Морк из Фомории, комиксы «Черная рука». Приключения Короля Ночи. Родом он был из Норвегии, высокий светловолосый красавец – истинный ариец.
Помимо художника и знахаря вокруг слонялась целая орда типичных хиппи, появлявшихся с холмов и шоссе номер один; Грэм задействовал их в качестве разнорабочих. Кажется, у одного из них была машина, обклеенная чем-то странным… Говард порылся в памяти и вспомнил: деталями от часов, шестеренками, пружинами и стеклами. На капоте вместо эмблемы красовались солнечные часы из латуни.
Воспоминания навели на мысли о Сильвии, о ее лице. Тогда Говард был робким, хотя эту его черту ошибочно принимали за нелюдимость. Сейчас он уже не так робок – чтобы поездка на северное побережье принесла хоть какие-то результаты, нужно было действовать. Раньше они с Сильвией много времени проводили вместе, однако это ни к чему не привело. В тот вечер, когда он подарил ей лилию, оба решили, что так будет лучше. Отношения между кузенами – плохая идея. Или нет? Никаким законом это вроде не запрещено.
А ведь за последние годы ничего не прояснилось. Интересно, сейчас она такая же красивая? Так же подвержена мимолетным увлечениям? Практически все и всё вокруг вызывало у Сильвии интерес, она была из тех людей, которые всех считали хорошими и честными лишь потому, что и сами были такими. Прикупи она недвижимость на флоридских болотах, Говард даже не удивился бы.
Да и сам Хорек оказался для нее чем-то вроде подобного болота. Сильвия была доверчивой, прямо как ее отец. В молодые годы дядя Рой делал успехи в сфере продаж только благодаря тому, что бесконечно верил в товар, который пытался продать. Хотя и у людей, и у предметов бывают свои недостатки.
Возможно, именно поэтому Говарду всегда было легко в компании Сильвии. Она обращалась с ним так же мягко, как со всеми другими. А еще она каким-то образом умела превращать самые простые вещи в красивые. Она потрясающе выглядела в одежде из комиссионного магазина. Говард был готов проехать с одного побережья до другого, лишь бы попробовать ее простейшую запеканку. Она накрыла бы стол яркой скатертью, нарвала бы цветов – причем вовсе не ради показухи. Сильвия жила по заветам матушки-природы и несложные домашние дела выполняла как будто в танце. Замечал это не только Говард, что его как раз и волновало. Как же он хотел, чтобы она оставалась его тайной… Увы, Сильвия ничьей тайной быть не желала.
Говард вздохнул, почувствовав себя отчасти виноватым, – зачем было копаться в давних страстях? Много воды утекло с тех пор, а здесь, на северном побережье, его окружает…
Он резко встал и подошел к стене, заметив то ли смазанную, то ли потемневшую штукатурку. Нет, это не просто пятно, здесь что-то спрятали, и оно просвечивает.
Говард из любопытства потер это место пальцем, и тонкий слой штукатурки отвалился. Под ним был маленький выпуклый кусочек металла красного цвета. Немного посомневавшись, Говард все-таки решил, что пленникам можно – и даже нужно – ковырять стены своей камеры. Следуя традиции, он достал перочинный ножик и начал скоблить лезвием вокруг металла, который, как ни странно, оказался крылом игрушечной машинки. Под изгибом крыла обнаружились и другие предметы, точно собранные для крошечного алтаря.
Он аккуратно счищал штукатурку, словно археолог на раскопках, и наконец на свет явился резной японский божок – Дайкоку, бог удачи. Дальше обнаружились стальная собачка из «Монополии», шарик из глины и закупоренный флакончик из-под духов с засушенными цветами фиалки внутри.
Говард принялся вспоминать, что ему известно о Майкле Грэме, – выходило, что не так уж много. Вряд ли это он засунул в стену странные фигурки, а если так, значит, Говард сильно в нем ошибался. Легкомысленность была вовсе не в духе Грэма. Он работал от рассвета до заката, готовил простой ужин, читал Библию и ложился спать. Трудно представить, чтобы им овладела какая-то шалость и заставила его спрятать под штукатурку игрушки.
И если бы фигурки находились поглубже, никто не обнаружил бы их до тех пор, пока дом не развалился бы. Они здесь не ради украшения, а с какой-то другой целью.
Говард провел рукой по стене под тайником – вдруг есть еще? Нащупав выпуклое место, он принялся скоблить, поднимая небольшое облако пыли. Из штукатурки торчали красные подошвы туфель Шалтая-Болтая.
Глава 4
Элоизу Лейми чем-то привлекали лилии – быть может, крупными мясистыми цветками или же длинными, рвущимися из земли стеблями, которые наводят на мысли о возбуждающей сцене из романа Д. Г. Лоуренса, хотя вслух она никогда бы в этом не призналась. Лилии подвержены мутациям и легко меняют цвет. Если и пахнут, то сильно и отталкивающе, как будто полны разложения, выделений и смерти.
Перед домом был разбит огород. Если бы Элоиза занималась им исключительно ради удовольствия, выглядел бы он совсем иначе. Но она мало что в жизни делала ради удовольствия, за долгие годы привыкла вести осмысленную жизнь, в которой не было места простым развлечениям.
На крыше дома напротив сидел прибитый гвоздями фанерный Шалтай-Болтай размером с человека. К счастью, утро было безветренное, поэтому он оставался неподвижным. Днем его расшевелит прибрежный бриз, и Шалтай начнет бесконечно махать рукой вместе с другими ветровыми игрушками, расположившимися на газоне соседа. Движение ради движения, только и всего. Эти деревянные штуковины не служили никакой цели, только сводили Элоизу с ума. Жуткая легкомысленность. Впрочем, рано или поздно она с ними – и с соседом – разберется.
А пока она сосредоточила силы на своем участке, который являлся точной геометрической копией огорода, посаженного где-то ее единокровным братом Майклом Грэмом, прирожденным садоводом. Где именно он его посадил – одному Господу известно. Элоиза никогда не видела тот участок Майкла и не бывала в его доме на обрыве. Однако устройство участка она понимала. Чувствовала нутром, как страдающие от артрита чувствуют приближение дождя. А после недавней поездки в Сан-Франциско ощущение только усилилось.