Про протезы не всё. Николай Петрович Красулин, отец моего мужа, в 1943 году потерял ногу в боях под Севастополем. Демобилизовался. Работал в Институте лесного хозяйства, защитил диссертацию и каждый год проходил медицинскую комиссию, где ему надо было подтверждать группу инвалидности, как будто нога могла отрасти. Но эту издевательскую процедуру в конце концов отменили, и последние годы его жизни я возила его уже не на эту комиссию, а на протезный завод, где ему “строили” новые протезы.
Костылями Николай Петрович не пользовался, его своеобразное чувство собственного достоинства могло смириться лишь с палкой. К тому же левая его рука костыль сильно не полюбила и немела, когда он пытался ходить с костылями. Я запомнила его высоким строгим стариком, который не принимал ничьей помощи и упорно обслуживал себя сам до последних месяцев жизни. Умер он, немного не дожив до 95 лет. Без единого слова жалобы.
Среди тех, кто не спился и не погиб, были люди “высокой пробы”, великого мужества, которое требуется от человека не только во время войны, но и в повседневной мирной жизни.
Судьба большинства военных инвалидов была горькой и мучительной. Сама тема инвалидности, неполноценности, дефектности недоговорена, недоосмыслена и даже недопережита. Отношение здоровых и полноценных людей к инвалидам зачастую выдает и нашу собственную неполноценность – моральную. Неполноценность и личную, и социальную, и общегосударственную. Черствость, доходящая до жестокости. Равнодушие, граничащее с преступлением. И здесь многие вещи надо заново обдумать, отчасти исследовать, многое изменить не только в общественном сознании, но и в общественном устройстве.
Сегодня День Победы превратился из дня скорбного воспоминания о погибших соотечественниках в демонстрацию псевдопатриотического возбуждения, грохот салютов и сапогов, дребедень слов, шеренги детей в пилотках, обозначающих патриотизм, военные парады техники, предназначенной для прошлых войн.
В 1970 году, к 25-летию победы над фашизмом, вспомним снова слова маршала Конева для газеты “Комсомольская правда”.
“– Что такое победа? – говорил Конев. – Наша, сталинская победа? Прежде всего, это всенародная беда. День скорби советского народа по великому множеству погибших. Это реки слез и море крови. Миллионы искалеченных. Миллионы осиротевших детей и беспомощных стариков. Это миллионы исковерканных судеб, несостоявшихся семей, неродившихся детей. Миллионы замученных в фашистских, а затем и в советских лагерях патриотов Отечества.
– Товарищ маршал, этого же никто не напечатает! – взмолился помощник.
– Ты знай пиши; сейчас-то нет, зато наши потомки напечатают. Они должны знать правду, а не сладкую ложь об этой Победе! Об этой кровавой бойне! Чтобы в будущем быть бдительными, не позволять прорываться к вершинам власти дьяволам в человеческом обличье, мастерам разжигать войны”.
Статью эту, конечно, не напечатали – история эта известна из мемуаров его помощника, опубликованных уже в XXI веке. Для потомков. Для нас.
В будущей войне, о которой постоянно говорит наше военизированное руководство, если, упаси господь, она случится, победителями будут те, у кого в руках лучшая воздушно-космическая и информационная техника, технологии слежения и навигации. Не в танковом сражении и не в рукопашном бою определяется теперь победитель.
По этой причине пацанское крикливое заявление “Можем повторить” звучит просто чудовищно. Повторить кровопролитную войну?
Действительно, почему бы вам не повторить? Вам не жалко! У вас нас много! Наших мужей, наших детей! А заброшенные валаамские монастыри можно снова приспособить под дома инвалидов…
Нет, не хотим повторения. Не должны повторять! В будущей войне, которую “шаманят” военные, уставшие от безделья, не будет миллионов инвалидов – будут миллионы трупов. Может, надо сделать все зависящее от нас, чтобы не повторять этот кровавый опыт?
Пусть он стоит перед глазами, этот безногий солдат в самодельной коляске или на грубо сколоченной тележке на подшипниках, с “утюжками” в руках, которыми он отталкивается от разбитого тротуара. Он не дожил до бесплатных “Запорожцев” с ручным управлением, которые выдавались безногим инвалидам в шестидесятых годах, но не дожил и до новой и безответственной милитаризации…
Война – глупость, мерзость, преступление. Как хотелось бы, чтобы последняя, которую называют Великой Отечественной, стала действительно последней. И чтобы рецидивы безумия – афганского, сирийского или любого другого, лишающего молодых людей рук, ног и самой жизни, – были запрещены всеми мировыми законами. А заключением этого тяжелого разговора может послужить этот памятник безногому инвалиду на коляске да пирамида из рук, ног и протезов…
И пирамида эта – если в натуральную величину – выше любой египетской пирамиды…
Пересекая границы
В послевоенные времена прошлого века, когда я была маленькой девочкой, к нам в дом приехала дальняя родственница, деревенская жительница преклонных годов. Первый раз в жизни она увидела Москву. Старушка была потрясена, растеряна, но довольно быстро обвыклась. До этого она выбиралась только в районный центр в двадцати километрах. Наверное, и сегодня на окраинах нашей планеты еще существуют такие заброшенные деревни, откуда люди и до соседнего городка не добираются. Зато весь остальной мир находится в непрестанном движении, а сами границы делаются все более условными.
Берлинская стена длиной в 155 км, отделявшая жесточайшим образом восточную часть города от западной, рухнула, простояв двадцать восемь лет, а Великая Китайская, простоявшая два тысячелетия и протянувшаяся на 21 тысячу километров, стоит и поныне. Красивая декорация. Времена великих переселений народов как будто закончились, но, по существу, возникла совершенно новая модель жизни человека на планете. На первый план выходят уже не интересы одной отдельно взятой нации или государства, а интересы всей планеты. Перед человечеством встает проблема выживания как вида. Абсурд войн, малых и больших, стал очевиден всем, кто способен к умственной деятельности. Проблемы экологии касаются всех народов – и самых богатых, и самых бедных.
Вопрос: куда мы едем, летим, несемся, развивая бешеную скорость? – становится все более острым. Не пора ли затормозить, оглядеться по сторонам и подумать?
Наука и искусство предлагают две разные возможности “подумать”, и они совершенно равноправны. В последние десятилетия обнаружилось, что базовое противостояние материалистов и идеалистов закончилось. Продвинутые богословы перестали отрицать теорию эволюции, а рационалистические ученые все чаще поговаривают о “сверхреальности”, о возможности существования некоей организующей Высшей силы. А уж если говорить о “реальности”, она вообще расплывается, и перемигивающиеся между собой кванты, телепортацию и параллельные вселенные всерьез рассматривает не только научная фантастика, но и квантовая механика.
Сценарий “Босховы детки”, отчасти фантастический, отчасти исследовательский, как раз на эту тему.
Босховы детки
Сценарий
1481 год. Дом Иеронима Босха в Хертогенбосе. Он сидит в мастерской наверху, обхватив голову руками. До него доносятся женские вопли. Вопль стихает. Раздается писк. Снова вопль, звон перевернутой мебели или посуды. Босх скатывается по лестнице вниз – замечает убегающую повитуху. На кровати его жена Алейт, роженица.
алейт: Где ребенок? Что с нашим ребенком?
босх: Где повитуха?
алейт: Покажи мне ребенка…
Босх открывает простыню в ногах матери – там лежит монстр, похожий скорее на земноводное, чем на человеческого детеныша. Он берет это существо в руки, поднимает. Жена видит его, отворачивается, стонет.
Босх с палкой на плече, к которой подвешен узелок, идет по дороге – эта одна из его известных картин.
Босх сидит на обочине – рядом с ним только что закопанная могилка, на которой он укрепляет маленький крест из двух связанных палочек.
Тизьенский монастырь в Пиренеях. Конец XV века. В монастырской библиотеке собрались пятеро монахов. Во главе собрания древний Старец, настоятель монастыря, брат Мигуэль Боэрро; второй – кругленький Толстяк, брат Педро; третий – рослый молодой человек атлетического сложения, мало похожий на священнослужителя, Атлет, по имени брат Бонифаций; четвертый – Лысый, брат Альфонсо; пятый – очень смуглый Юноша с копной черных волос, брат Хуан.
старец: Двери!
Атлет запирает дверь. Опускает шторы. Зажигает фонарь, и на белых стенах проступают ряды изображений – это схемы эволюции кровеносной системы от дождевого червя до человека, схемы эволюции костной системы, эмбриологические схемы развития зародыша. В центре композиции – схема строения некоего ящерообразного существа; на фронтальной стене библиотеки – фреска с изображением гигантской грозди винограда, которую несут два разведчика, посланных Моисеем разведать новую землю. (Оригинал можно увидеть в Музеон Израэль в Иерусалиме.)
старец: Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Общество святой Екатерины открывает заседание. Да не ускользнет за порог этого зала ни слово, ни мысль, ни намек на знание, открытое нами и нашими предшественниками. Аминь.
монахи: Аминь!
старец: Брат Хуан, твое сообщение.
юноша: Святая Инквизиция предала сожжению на костре в нынешнем году восемьсот двадцать женщин, обвиненных в плотской связи с Сатаной. Доказательством такой связи объявляют рождение ими странного потомства, монстров и уродов.
старец: Брат Альфонсо, что у тебя?
Лысый открывает потайной шкаф и вынимает из него ряд стеклянных банок с заспиртованными монстрами.
лысый: Я закончил их анатомировать. По строению близки к земноводным. Я не могу себе представить, каким образом и на каком этапе зародыш человека превращается в монстра. Святая инквизиция распространяет сведения о том, что эти существа являются плодом связи женщины с Сатаной. Исходя из того что плотский, тварный мир и мир духовный разделены некоей таинственной границей, это соображение мне представляется сомнительным.