Бумажный театр. Непроза — страница 48 из 69

циолковский: Настала новая эра – эра начала овладения Космосом. На гигантских ракетах люди полетят во все концы Вселенной в поисках новых земель и новых ресурсов энергии… А вы представьте себе: что, если бы весь мир заключался только в Солнце и Земле… Какой ужас охватил бы человечество, когда Солнце стало бы остывать. Вся изумительная история человечества и закончилась бы на Земле… как труп. Но перед людьми – колоссальное богатство, невероятные возможности, только надо уметь ими воспользоваться. Богатство Вселенной с бесконечным количеством миров, звезд и планет, с неисчерпаемыми источниками энергии, которой человек должен будет овладеть… В этом назначение человечества, смысл его существования.


музыка: Адажио Альбинони.

эпизод 3. федоров и смерть

федоров (его слушает Циолковский, приложив к уху огромную, в полтора метра длиной слуховую трубу с раструбом. Временами переспрашивает): Смертность человека есть лишь неведение, результат несовершеннолетия, несамостоятельности жизни… В чем назначение человечества, в чем смысл его существования?.. Должна быть умерщвлена… сама смерть как выражение вражды, невежества, слепоты и бессмысленности.


балетная группа: “Пляска смерти”. Хореографический номер борьбы со смертью и ее победой.


музыка: Здесь огромное музыкальное богатство – от Мусоргского (“Песни и пляски смерти”), Шостаковича (op. 67 Piano Trio in E minor) до “Квартета на конец времени” Мессиана или его же “Концерта к 20-летию окончания войны”.


Из хора выходит человек в телогрейке.


экран: Портрет Мандельштама.


варлам шаламов (голос): Отрывок из рассказа “Шерри-бренди”.

“Поэт умирал. Большие, вздутые голодом кисти рук с белыми бескровными пальцами и грязными, отросшими трубочкой ногтями лежали на груди, не прячась от холода. Раньше он совал их за пазуху, на голое тело, но теперь там было слишком мало тепла. Рукавицы давно украли; для краж нужна была только наглость – воровали среди бела дня. Тусклое электрическое солнце, загаженное мухами и закованное круглой решеткой, было прикреплено высоко под потолком. Свет падал в ноги поэта – он лежал, как в ящике, в темной глубине нижнего ряда сплошных двухэтажных нар. Время от времени пальцы рук двигались, щелкали, как кастаньеты, и ощупывали пуговицу, петлю, дыру на бушлате, смахивали какой-то сор и снова останавливались. Поэт так долго умирал, что перестал понимать, что он умирает. Иногда приходила, болезненно и почти ощутимо проталкиваясь через мозг, какая-нибудь простая и сильная мысль – что у него украли хлеб, который он положил под голову. И это было так обжигающе страшно, что он готов был спорить, ругаться, драться, искать, доказывать. Но сил для всего этого не было, и мысль о хлебе слабела… И сейчас же он думал о другом, о том, что всех должны везти за море, и почему-то опаздывает пароход, и хорошо, что он здесь. И так же легко и зыбко он начинал думать о большом родимом пятне на лице дневального барака. Большую часть суток он думал о тех событиях, которые наполняли его жизнь здесь. Видения, которые вставали перед его глазами, не были видениями детства, юности, успеха. Всю жизнь он куда-то спешил. Было прекрасно, что торопиться не надо, что думать можно медленно. И он не спеша думал о великом однообразии предсмертных движений, о том, что поняли и описали врачи раньше, чем художники и поэты. Гиппократово лицо – предсмертная маска человека – известно всякому студенту медицинского факультета… Однообразие, повторение – вот обязательная почва науки. То, что в смерти неповторимо, искали не врачи, а поэты…

Жизнь входила в него и выходила, и он умирал. Но жизнь появлялась снова, открывались глаза, появлялись мысли. Только желаний не появлялось. Он давно жил в мире, где часто приходится возвращать людям жизнь – искусственным дыханием, глюкозой, камфарой, кофеином. Мертвый вновь становился живым. И почему бы нет? Он верил в бессмертие, в настоящее человеческое бессмертие. Часто думал, что просто нет никаких биологических причин, почему бы человеку не жить вечно… Старость – это только излечимая болезнь, и, если бы не это не разгаданное до сей минуты трагическое недоразумение, он мог бы жить вечно”.


музыка: Глас 6-й.


хор: Упокой, Господи, души усопших раб твоих Осипа и Надежды, Николая и Варлама и миллионы, миллионы, миллионы… Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. И ныне и присно и во веки веков, аминь.

федоров: Смерть есть зло, которое люди должны искоренить. Каждый человек живет за счет смерти своих предков, следовательно, является преступником. Мы – сыны, оставившие своих отцов… Если человек есть нравственное существо, то ему, чтобы остаться нравственным, нужно или возвратить жизнь умершим, или же самому умереть, но пережить смерть отца, признав невозможность воскрешения, – значит, не быть сыном, не быть и братом, не быть, следовательно, существом нравственным. Отцы должны быть воскрешены! Это и есть общее дело, соединяющее представителей науки всех стран мира… А другой путь развития человеческой цивилизации – который приведет нас не к бессмертию и воскрешению мертвых, а к Страшному Суду и геенне огненной.

хор: Dies irae, dies illa solvet saeclum in falliva. [11]

(Музыка Томмазо ди Челлано.)

федоров: …Нужно в любви воскрешать умерших предков… Войны должны прекратиться, и армии, которые организовались в целях взаимного истребления отдельных людей и народов, должны бороться только с одним врагом – слепой силой природы – до тех пор, пока не удастся заставить ее не господствовать над человечеством, а покориться ему. (Здесь, признаюсь, подлог – это не текст Федорова, а более внятный пересказ его идей Львом Шестовым.)


балетная труппа: Воскрешение. Лежащие в черном на черной земле оживают и восстают, облекаются в белое и улетают… Не возражала бы, если бы они в конце этого эпизода улетали, прицепившись карабинами к спущенным с колосников канатам. Этот балетный номер продолжается до конца эпизода.


музыка: Фрагмент из сюиты Шнитке “Мертвые души”. Это очень ироническая и насмешливая музыка. Вообще, есть коллекция такой ёрнической, почти хулиганской музыки, и она бы очень подошла. Самая лучшая коллекция, насколько мне известно, у Игоря Померанцева на радио “Свобода”.


циолковский. …Когда все предки будут воскрешены, сотни миллионов людей покроют землю… поверхность Земли не вместит такого множества…

федоров: Да! Но долг воскрешения требует такого открытия, чтобы расселить человечество по всей Вселенной, ибо без обладания небесным пространством невозможно одновременное существование поколений… Человеческая деятельность не должна ограничиваться пределами земной планеты…

Человечество должно быть не праздным пассажиром, а экипажем нашего земного, неизвестно еще какою силою приводимого в движение корабля – будь то фото-, термо– или электроход…

бегущая строка: Альберт Эйнштейн в 1922 году получил Нобелевскую премию за открытые явления фотоэффекта. Работы по теории относительности и теории гравитации нобелевскому комитету показались недостаточно убедительными.

циолковский: Значит, надо строить космические корабли. И человечество – экипаж корабля… Ракета! Ракета! Долго на ракету я смотрел как и все: с точки зрения увеселений и маленьких применений. Но помню хорошо, как мне пришло в голову сделать вычисления, относящиеся к ракете. Мне кажется, первые семена мысли заронены были известным фантазером Жюль Верном; он пробудил работу моего мозга в известном направлении. Явились желания, за желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не повела, если бы не встретила помощи со стороны науки… Ракета для меня только способ, только метод проникновения в глубины космоса, но отнюдь не самоцель… Вся суть – в переселении с Земли и в заселении космоса…

хор: Ту сто четыре – самый лучший самолет…

Ту сто четыре никогда не упадет,

За пять минут куда угодно отвезет,

Сядешь и поедешь, далеко уедешь…

Берегите время!

Ту сто четыре – самый лучший самолет.


музыка: Траурный марш Шопена.

эпизод 4. любовь, пол и пища

федоров: Человечество должно освободиться от тяготеющей над ним власти стихийных сил природы, мужчина должен освободиться от власти над ним женского начала, от невольного влечения к женщине как от уловки природы, соблазняющей мужчину к тому, чтобы отдать свои силы ухаживанию за женщиной и выращиванию потомства, а не выполнению долга перед предками. Через женщину действует слепая сила природы…


балетная труппа (до конца эпизода): Работа на полу. Акробатика. Но очень сексуальная. Ужас! Ужас! Глаза бы не смотрели! Федоров от них отворачивается. Номер длится до окончания эпизода.


музыка: Коллаж – от мелодий сентиментальных романсов до “Весны священной” Стравинского.


циолковский: Я женился… без любви, надеясь, что такая жена не будет мною вертеть. Будет работать и не помешает мне делать то же. Эта надежда вполне оправдалась. Такая подруга не могла истощить и мои силы: во-первых, не привлекала меня, во-вторых, и сама была равнодушна и бесстрастна. У меня был врожденный аскетизм, и я ему всячески помогал. С женой мы всегда и всю жизнь спали в отдельных комнатах, иногда и через сени… До брака и после него я не знал ни одной женщины, кроме жены. Мне совестно интимничать, но не могу же я лгать. Говорю про дурное и хорошее. Браку я придавал только практическое значение…

толстой (первое появление): Бороться с половой похотью было бы в сто раз легче, если бы не поэтизировали и самих половых отношений, и чувств, влекущих к ним, и браки как нечто особенно прекрасное и дающее благо… если бы с детства и в полном возрасте внушалось людям, что половой акт (стоит только представить себе любимое существо, отдающееся этому акту) есть отвратительный, животный поступок, который получает смысл только при сознании обоих того, что последствия его влекут за собой тяжелые и сложные обязанности выращивания и наилучшего воспитания детей.