– У меня вызов в тридцать шестой номер. Это вы меня вызвали? – строго спросил он.
– Да. Тут у нас постоялец заболел, просил вызвать врача. Я вас провожу.
Встает, показывает Косселю номер. Коссель стучит. После паузы голос Майера:
– Войдите!
Коридорная засунулась в дверь вместе с врачом:
– Вот доктор к вам пришел.
– Спасибо большое, – отозвался лежащий в постели Майер.
Он укрыт поверх гостиничного одеяла еще и полушубком. В ознобе.
Коссель раздевается, коридорная уходит. Коссель подходит к настольной лампе, греет над ней озябшие руки.
– Ну, что приключилось с вами? – спрашивает врач, вынимая какие-то бумажки. – Имя-отчество-фамилия…
– Майер Рудольф Иванович, – отвечает Майер.
– Когда к нам прибыли, Рудольф Иванович? – поинтересовался старик таким тоном, как будто это было ему нужно не для заполнения бумаги, а вызвало истинный интерес.
– Вчера вечером, – отвечает Майер. Кашляет.
– Ну, ну, посмотрим вас сейчас.
И Коссель выходит мыть руки, возвращается, садится рядом с Майером на стул.
– Вижу, вижу, озноб, температура высокая. Но придется все же вас на минутку раздеть, – извиняющимся голосом сказал Коссель.
Майер с трудом сдвинул одеяло, разделся. Врач приложил ладонь пониже горла, потом взялся простукивать, потом приложил ухо к груди, к спине.
– Кашель?
– Сильный кашель. И дышать трудно. Такое чувство, что вся грудь заложена, – ответил Майер. Закашлялся.
– Да, да, да, всё так, – отозвался Коссель. – Жесткое дыхание, хрипы, особенно сильные слева. Полагаю, крупозная пневмония. В больницу надо, в больницу. Госпитализация…
– Звонят. Вас к телефону. Скорее! Скорее! – довольно внятно говорит вдруг Майер.
Коссель внимательно посмотрел на больного.
– Как вы сказали? – спросил Коссель.
– Девочки прыгают, осторожнее, она упадет…
– Э-э, дело совсем плохо, дорогой мой! – проворчал Коссель и набрал номер.
Через Петровку, мимо Петровского монастыря машина скорой помощи подъезжает к Петровским воротам и поворачивает к воротам бывшей Екатерининской больницы. Редко и крупно падает снег. Поздний вечер. Прохожих почти нет. Всё как-то слишком медленно: и снег падает медленно, и машина едет медленно, и ворота открываются словно нехотя.
В приемном покое доктор Сорин. На носилках вносят Майера.
– Сюда положите больного, – просит Сорин вошедших санитаров. – А бумаги на стол.
– Вот. Распишитесь. – Санитар протягивает бумагу. Сорин расписывается. Санитары уходят. Сорин смотрит в бумаги, издали взглядывает на Майера, поднимает телефонную трубку.
– Второй пост? Лена? Там Нины Ивановны у вас нет? Если зайдет, скажи, чтоб срочно шла на место. Черт-те что!
Сорин осматривает Майера. Тот кашляет, сплевывает бело-розовую пену. Сорин подносит эту пену к лампе, рассматривает, ощупывает подмышки, паховые области.
Обращает внимание на царапину на щеке.
Берет пиджак Майера, вынимает из нагрудного кармана документы – партбилет, военный билет, карточка, на которой написано: “Гостиница Москва, номер 36”…
Последний документ, который он рассматривает, – пропуск, на котором написано “Противочумный институт”.
Подходит к Майеру. Тот лежит с закрытыми глазами. Кашляет. Сорин снова смотрит в бумаги.
– Больной, вы меня слышите? – спрашивает он. – Ваши фамилия-имя-отчество… – Он выжидательно смотрит на Майера.
– Да, да… Майер Рудольф Иоханн… Иванович… Маска, маска… Отошла… Несчастный случай… – бормочет Майер, и какая-то сдвинутая, расплывчатая картина возникает: телефонный звонок, стук в дверь, голос сторожихи Гали, и возглас Майера “Сейчас!”, и отошедший край маски, обнажившийся в том месте, где отвалился ватный валик.
– Маска… маска… вас к телефону… – лепечет Майер.
– Так. Бред, – констатирует Сорин и снова набирает номер.
Сорин осторожно раздевает Майера, вынимает из шкафчика больничную рубашку, набирает в шприц какое-то вещество…
…А на лестничной площадке Тоня Сорина стоит со своей подружкой, Ниной Ивановной, медсестрой из приемного покоя. Нина Ивановна курит, Тоня рассказывает:
– Он, понимаешь, на то рассчитывал, что я ему буду заместо мамы, пироги печь и в рот вкладывать. Да не хочу я!
– Тонь, а чего ты хочешь-то, подумай. Раз ты замуж шла, ты что думала-то, муж тебе суп варить будет, да?
– Да у меня знаешь какие кавалеры были! – горделиво сказала Тоня.
– Да какие они ни есть, кавалеры, а когда замуж выходишь, всё одно – суп варить и носки вонючие стирать. Будь он хоть золотой, кавалер-то! А твой-то, Александр Матвеевич, очень приличный человек, это я тебе точно скажу, – настаивает Нина Ивановна.
– Да скучно мне с ним, Нина, скучно. Ни в кино, ни в театр, ни на танцы. Если не на дежурстве – сидит и медицинские книги читает. Я же молодая все-таки… и вообще – еврей…
– Александр Матвеевич, откройте! Чего это вы закрылись? – Это медсестра вернулась с перекура.
– Нина Ивановна! Здесь ЧП. Я запер эту дверь, вероятно, сейчас будет объявлен карантин.
– Что? Что случилось? Александр Матвеевич, вы извините, я отлучилась.
– Нина Ивановна, теперь это не имеет значения. Может, к лучшему. Пожалуйста, возьмите ключ у вахтера и заприте входную дверь в приемное отделение с улицы…
– Александр Матвеевич! Откройте! – кричит Нина Ивановна.
Она продолжает стучать в дверь, но Сорин не говорит ей больше ни слова. Он укрыл стонущего и покашливающего Майера, продолжает осмотр.
– Откуда ссадина?
– Опасная бритва… Парикмахер… Прекрасное лезвие…
Сорин сел к телефону.
– Лариса Григорьевна! Мне срочно нужен Лев Александрович, соедините, пожалуйста, с ним… Тогда попрошу его домашний телефон. Это экстренное сообщение. Я бы не стал его тревожить. Да, на мою ответственность. Записываю.
Записывает номер, кладет трубку и снова набирает номер:
– Попросите, пожалуйста, Льва Александровича! Говорит дежурный приемного отделения больницы врач Сорин. Я прошу позвать его, дело экстренное, большой важности. Нет, я не могу принять решение без него… Послушайте, он главный врач больницы, и есть решения, которые я не могу принимать без него. Да, да именно! Я настаиваю!
Ждет у аппарата.
– …Лев Александрович! Сорин беспокоит. В приемное отделение поступил больной. Подозрение на чуму. Насколько могу судить, больной с легочной формой. Пестис! Конечно, нужно вызвать инфекциониста. Нужно! Но, к сожалению, у меня нет никаких сомнений. Клиническая картина – классическая. Откуда? Привезенный больной – сотрудник противочумного института. Видимо, так. Изолирован. Запер приемный покой. К счастью, медсестра как раз вышла в тот момент, когда привезли больного. Я один, я и больной. – Сорин говорит точно, и держаться вдруг стал как-то несвойственным ему образом. Подтянулся весь. – Надо срочно принимать меры. Карантин – немедленно… Боюсь, что в противочумном костюме для меня уже нет необходимости. Лев Александрович! Я же не студент. Я врач. Хорошо. Боюсь, что наркомат здравоохранения здесь не справится. По другому ведомству… Спасибо.
Сорин положил трубку. Подошел к Майеру и стал устраивать его поудобнее. Принес ему воды, дал попить. На лоб положил компресс. Потом взял стандартный бланк и начал писать: “История болезни…”
Сорин встает, склоняется над Рудольфом Ивановичем, тот открывает глаза:
– Маску наденьте… Опасно… Штамм высоковирулентный… Маску… Парикмахер, это совершенно реальное лицо… Эта деталь… Парикмахер в гостинице…
– Что? Что вы сказали? – Сорин растерян: больной бредит или это осознанная речь?
– Тесный контакт. Надо изолировать. Кошкин или Котов… Кошачья фамилия…
Сорин склоняется над Майером.
– Не понял вас. Вы что-то сказали?
– Парикмахер в гостинице… Тесный контакт… Карантин срочно…
Сорин кивает.
– Да, да, конечно. И парикмахер… Я сообщу, вы не беспокойтесь, Рудольф Иванович.
Майер мечется, хватает ртом воздух. Пот льет со лба. Сорин вытирает его лицо…
И снова звонит:
– Лев Александрович! Простите, снова Сорин беспокоит. Больной обращает внимание, что накануне в тесный контакт с ним попал ещё и парикмахер из гостиницы “Москва”. Его необходимо в первую очередь изолировать. Его фамилию больной Майер точно не помнит, говорит – Кошкин или Котов… Спасибо. Если не принять экстренных мер, есть риск эпидемии. Вот его надо в первую очередь изолировать. Он парикмахер, теснейший контакт. Немедленно. Можно его пока привезти к нам. Временно. Но вообще, всех надо на Соколиную Гору. Большая инфекционная больница, это их профиль…
У телефона Лев Александрович Сикорский. Разговаривает с наркомом здравоохранения.
– Говорит главврач Екатерининской больницы Сикорский. Яков Степанович! Чрезвычайной важности дело вынудило меня звонить вам в такое время. В моей больнице чума. Легочная форма. Нет, я не смогу к вам приехать. Я уже в больнице. Да, конечно, сразу же приехал… И, собственно, я тоже в карантине. В больнице все меры приняты. Я пробуду здесь до снятия карантина, поэтому прошу вас принять все необходимые меры для выявления контактировавших с нашими больными и их немедленной изоляции. Считаю целесообразным немедленно связаться с органами госбезопасности. А кто, по-вашему, может обеспечить выявление всех потенциальных зараженных, кроме них? Яков Степанович! У нас здесь в приемном покое сейчас изолированы два человека: больной Майер и принявший его врач Сорин. Это первая группа риска. Еще одного возможного носителя инфекции я прошу вас с предельной осторожностью немедленно изолировать и доставить к нам в приемный покой – это парикмахер из гостиницы “Москва” по фамилии Кошкин или Котов. Первая группа риска. Будем на связи. Жду вашего звонка.
Нарком здравоохранения у телефона, он в растерянности. Набирает номер. Опускает трубку на рычаг. Снова набирает.
Начинается большой перезвон. Трубки снимают, набирают, опускают. Разные лица, военные, штатские, начальники и подчиненные…