– Когда их сюда везли, не было такой договоренности, – оправдывается военный.
– Люба! – крикнул Сикорский, – Пригласите, пожалуйста, сюда участкового врача.
– Но, – вмешался Соленов, – он же из группы наиболее опасных.
– Совершенно верно. И через несколько часов у него могут появиться первые признаки болезни. Прошу вас… – И Сикорский сделал вежливый жест по направлению к двери.
Разминувшись в дверях с Соленовым, входит Коссель. Сикорский надевает маску.
– Приношу вам свои извинения, коллега, – кланяется Косселю Сикорский. – Я главврач этой больницы, Лев Александрович Сикорский.
– Коссель Сергей Иосифович, – представляется Коссель. – Объясните мне, ради бога, что здесь происходит?
Сикорский, выдержав паузу, говорит:
– Вчера ночью, коллега, к нам был доставлен больной с диагнозом двусторонняя пневмония. Больной был ваш, с вашего участка, – из гостиницы “Москва”.
– Помню. Майер, – подтвердил Коссель.
– Час тому назад он скончался от легочной чумы.
– От легочной чумы? – переспросил Коссель. – Значит, это…
– Да. На той стадии болезни, когда вы его смотрели, легочная чума дает картину пневмонии. Собственно, и пневмония там имеется. Инкубационный период, как вы знаете, очень короткий, сутки-двое. Обычно первые признаки заболевания проявляются уже через сутки. Лихорадка, озноб, в некоторых случаях тошнота…
– Если я правильно вас понял, я в карантине? – спокойно спросил Коссель.
– Да, – просто ответил Сикорский. – И скажите, что я могу для вас сделать?
– Разрешите мне позвонить отсюда жене, – попросил Коссель.
– Пожалуйста. Но, прошу вас, сначала подумайте хорошенько, что вы ей скажете. Как вы понимаете, слово “чума” не может быть произнесено.
Коссель кивнул и набрал номер.
– Дина! Извини, Диночка, я не смог позвонить тебе раньше. Меня срочно вызвали на сборы. Нет, я не мог, Дина. Не мог. Что за глупости! Что за глупости! Не плачь, я тебя прошу! Да вернусь я! Вернусь! Дина!
…Покрытое простыней тело Майера на кушетке. Сорин передвинул письменный стол так, чтобы сидеть к кушетке спиной. Он явно болен, кашляет, задыхается. Он пишет письмо.
“Дорогой товарищ Сталин! Когда это письмо дойдет до вас, меня уже не будет в живых – я умру от чумы, как умер только что врач из Саратова, которого я изолировал и за которым ухаживал до часа его смерти. Я надеюсь, что эпидемия будет остановлена, и, если это произойдет, буду считать, что положил свою жизнь за советский народ. Мое положение смертника дает мне право, как мне кажется, обратиться к вам с личной просьбой. В июле 1937 года был арестован мой старший брат Сорин Семен Матвеевич, начальник строительства шахты в Тульском угольном бассейне. Вся жизнь моего брата, его безукоризненное революционное прошлое таковы, что исключают те обвинения, которые были представлены ему при аресте. Прошу вас лично разобраться в деле моего брата”.
…Гольдин, потирая руки, входит в столовую. Стол накрыт на один прибор.
– Настя! Что, Софья Исаковна звонила?
– Звонила. Не придет обедать. Конференция, – лаконично ответила Настя.
– Понятно. Как всегда. – Гольдин сел на стул с высокой спинкой, не касаясь ее, и развернул салфетку. Настя налила из супницы тарелку супа и вышла. Гольдин поднес ложку ко рту – раздался телефонный звонок.
– Настя! Подойдите, пожалуйста! – попросил Гольдин.
Входит Настя:
– Звонят из наркомата здравоохранения. Вас срочно вызывают к наркому. Выслали машину.
Гольдин отложил ложку в сторону.
– Вот за что, Настя, я люблю своих пациентов: в отличие от начальства, они никогда не отрывают меня от обеда и всегда готовы немного подождать.
Гольдин на приеме у наркома.
– …и теперь необходимо сделать вскрытие, – заканчивает свою речь нарком.
– Ну, ну… Это моя работа, но не понимаю, почему такая срочность… – спокойно отвечает Гольдин. Нарком поднял брови.
– Есть подозрение, что больной умер от чумы. Нужно срочно подтвердить диагноз. Там в приемном покое было трое зараженных, один уже умер… – поясняет нарком.
– Если это действительно чума, полагаю, что двое других… Я готов сделать и два вскрытия, и три, и сколько понадобится, но ставлю свое условие.
– Я слушаю вас, – с легким раздражением говорит нарком.
– Вы уверены, Яков Степанович, в моей профессиональной компетентности?
Нарком только замахал руками.
– О чем вы говорите, Илья Михайлович?
– Тогда я провожу вскрытия, соблюдая все меры предосторожности, – в противочумном костюме, маске, по всем правилам, – вы же, со своей стороны, даете мне гарантию, что я не буду засажен в карантин. Это мое категорическое условие.
– Хорошо, Илья Михайлович. Я даю вам полную гарантию, – кивает нарком.
…Анечка с чемоданчиком пытается войти в гостиницу “Москва”. Выход загораживает солдат в полушубке. Он вместо швейцара.
– Мест нет, девушка, мест нет, – добродушно говорит он Ане.
– Да у меня муж здесь живет, мы договорились здесь встретиться. – Аня потянулась было к двери, но улыбчивый парень неожиданно твердо отодвинул ее.
– Туда нельзя.
– Да как же я его найду, где мне его искать, я знаю, что он в этой гостинице остановился, подумайте! – настойчиво и убежденно говорит ему Аня. – Я же из другого города.
– Ну, постойте здесь, – сказал человек в форме, – как фамилия его, вашего мужа?
– Майер, Рудольф Иванович, – улыбается благодарно Анечка.
Солдат уходит, заперев изнутри дверь.
…Анечка в помещении полуподвального этажа гостиницы “Москва”. С ней разговаривают двое – и не особо вежливо.
– Нет, девушка, здесь не вы спрашиваете, а мы. – Усатый крутит ее паспорт и, постукивая пальцем по столу, нравоучительно произносит:
– Ну вот, а сказали – жена. В вашем паспорте он не значится… Значит, так, когда вы в последний раз видели вашего так называемого мужа, а?
– Ну, перед отъездом… – уверенно отвечает Анечка.
Сотрудники переглядываются.
– Это когда? – переспрашивает усатый.
– Ну, три дня, как он уехал…
– Ждите в коридоре, – приказывает усатый. Аня выходит, садится в коридоре на стул.
Сотрудник звонит по телефону:
– Капитан Грибанов. Да. Задержали Анну Килим. Она перед отъездом, за трое суток контактировала. Ясно. Слушаюсь, товарищ полковник.
Грибанов зовет Аню из коридора, стучит пальцами по столу и говорит ей доверительно:
– Знаете что, девушка, у вашего мужа кое-какие осложнения, вам придется побыть тут у нас полчасика.
– Что с ним? – встревоженно дергается Анечка.
– Все, что будет вам нужно знать, вы узнаете в свое время. А пока просто нужно подождать. Посидите здесь, в этой комнате…
– Но я могу его увидеть? – несколько даже тупо повторяет Анечка, хотя уже ясно, что нельзя.
– Нет. Это исключено. Но уверяю вас, если вы будете слишком настойчивы, это только осложнит вашу жизнь. Вы меня поняли? – улыбаясь загадочно, сказал усатый.
Вышел, заперев за собой дверь.
…Анечка осталась одна в комнате, звонит по телефону.
– Лора Ивановна! Это я, Аня. Я приехала сегодня, не могу Рудика разыскать. Что с ним? Звонил, когда приехал? А потом он не звонил? Я из гостиницы. Меня тут задержали, сказали, чтобы ждала. Я вам позвоню попозже. Придем, конечно. Успенский переулок? Ну, Рудик-то знает. Да, да. Хорошо.
…Секретарша входит в кабинет к ответственному лицу в форме, Федору Васильевичу.
– Федор Васильевич, к вам эта Журкина… Ну, звонили по поводу нее. Просили принять.
Федор Васильевич кивает и просит секретаршу:
– Галь, посмотри Журкина, в каком списке…
Галя просматривает бумаги:
– Второй, Федор Васильевич.
– Хорошо, пригласи, – кивнул ответственный, и вошла строгая, бледная, с тенями под блестящими глазами Ида Журкина. Она держится твердо, открыто и с достоинством.
– Добрый день. Моя фамилия Журкина. По мужу. Мой отец, – поверьте, я никогда еще в жизни этим не козыряла, – мой отец Абрам Солюс. Вам знакома эта фамилия?
Брови у ответственного полезли вверх. Он вскочил, улыбнулся:
– Имя вашего отца не только хорошо мне известно, я прекрасно помню его. Помню его похороны. Как же, как же… На Новодевичьем кладбище… Простите, ваше имя-отчество?
– Ида Абрамовна Журкина. Я прошу вашей помощи, – без подобострастия, достойно говорит Ида, и делается как-то бледнее и красивее.
– Всё, что мы можем сделать, всё, что в наших силах, Ида Абрамовна, конечно, – искренне ответил Федор Васильевич.
– Сегодня ночью ваши сотрудники забрали моего мужа, Алексея Ивановича Журкина, – почти торжественно сообщила Ида.
– Мне известно об этом, – мягко вставил Федор Васильевич.
– Я была совершенно ошеломлена. Сначала. Я была уверена, что произошла какая-то ошибка, недоразумение…
– Ида Абрамовна! – перебивает ее Федор Васильевич, но Ида несется дальше.
– Алексея Ивановича увели, а я осталась одна, и по минутам стала перебирать нашу жизнь – мою и его.
– Ида Абрамовна, – снова прерывает ее Федор Васильевич. – Давайте нашу встречу перенесем на несколько дней. Сегодня я очень занят.
Но Иду не остановить.
– Нет, это важно! Это очень важно. Я, понимаете, не снимаю с себя ответственности, я это подчеркиваю! Не снимаю! Но вот так, пересмотрев всю нашу жизнь, я поняла, что это не ошибка!
– Ида Абрамовна, – пытается остановить ее Федор Васильевич, но это невозможно.
– Я поняла, что он, прикрываясь профессиональными интересами, по сути дела, игнорировал жизнь партии, стоял особняком и, что самое ужасное, оказался в одном стане с врагами партии. И теперь поняла, как это могло произойти, как это началось.
– Ида Абрамовна! – опять перебил ее Федор Васильевич. – Вы сейчас слишком взволнованы после бессонной ночи. Я хочу вам предложить отдохнуть несколько дней, подумать и потом уж встретиться со мной.
– Нет, Федор Васильевич, это невозможно, я просто не могу этого держать в себе. Все рассказать вам, и немедленно, – это мой прямой партийный долг.