— Мистер Гаррисон, сэр! Я не знаю, в каком обличье вы находитесь и не знаю, понимаете ли вы человеческую речь, но если понимаете, пожалуйста, выслушайте меня со всей возможной серьёзностью!
В десяти футах от Лэйда едва слышно скрипнул тяжёлый дубовый ларь. Лэйд поспешно заключил его в круг света, пожалев, что не запасся более мощным фонарём. Непростительная ошибка для человека, считающего себя профессионалом в деле борьбы с чудовищами. Он самоуверенно полагал, что бой пройдёт на его условиях. Сейчас уже очевидно, что где-то была допущена ошибка. Он найдёт, где. Потом.
Лэйд замер на середине лестницы, благоразумно не став спускаться вниз. Здесь у него была более выигрышная позиция.
— Я знаю, что вам пришлось перенести, сэр. Я знаю про ваших дочерей. Я был у мисс Амиллы и разговаривал с нею. Я был в вашем доме, под сенью которого произошла трагедия. Поверьте, моё сердце обливается ужасом при мысли о том горе, которое постигло вашу семью!
Дубовый ларь остался недвижим, но штабель шляпных коробок в паре футов от него издал подозрительный скрип. Лэйд поспешно перевёл свет лампы на него, не опуская в другой руке револьвера.
— Пожалуйста, сэр. Если вы сохранили в своей душе остатки разума, сейчас как никогда время ими воспользоваться. Я не хочу причинять вам дополнительные страдания, но, видит Бог, причиню — если посчитаю, что моей жизни угрожает опасность!
Древний сейф, примостившийся неподалёку от коробок, издал своим ржавым голосом короткий скрип, от которого зубы Лэйда тревожно заныли в дёснах.
Этот мистер Гаррисон, кем бы он ни был, или прирождённый гимнаст или карлик, подумал он, перенося допотопный прицел старого револьвера на сейф. Двигается почти бесшумно и, кажется, совсем невелик ростом. Может, я напутал и тут? Может, это не человек, а какой-нибудь удивительно крупный брауни? Нет, ерунда. Да и воск… Господи, да причём тут воск?!
— Послушайте, сэр… — Лэйд переменил тон. Ни к чему пытаться сойти за душевного собеседника, возможно, убийцы не очень чутки к подобным порывам, — Не стану делать вид, будто разделяю ваш взгляд на мир. Вы совершили чудовищные вещи. Но послушайте… Я тоже пленник Нового Бангора. Такой же, как вы. Я тоже бьюсь за свою жизнь и рассудок и, поверьте, я знаю, насколько чудовищным может быть в своём коварстве Левиафан. И я не призываю вас молиться, как библейские старцы, вы не хуже меня знаете, что чудовище, в чреве которого мы очутились, не находится под юрисдикцией ни одного известного божества. Но мы с вами всегда может обсудить сложившуюся проблему и сообща придумать выход из неё…
Тяжёлый португальский кофр, лежащий у подножья лестницы, скрипнул кожаными петлями. Кто-то скрывался за ним. Кто-то, кто на протяжении последних минут, слушая Лэйда, целеустремлённо подбирался к лестнице. Как охотник подбирается к беспечно трещащему на ветке толстому фазану, пока тот увлечён собственной болтовнёй.
Ты идиот, Лайвстоун. Удивительно, почему в Хукахука к твоему слову ещё кто-то прислушивается, кроме бродячих котов. Тебе впору быть мальчишкой-разносчиком в лавке зеленщика, а не почтенным лавочником!
Сейчас он покажется, понял Лэйд. Больше ему прятаться негде. Сейчас это отродье острова выйдет на открытое место — и я с удовольствием всажу ему все пять пуль в морду, даже если оно действительно когда-то было человеком.
— Мистер Гаррисон! — он направил револьвер к основанию лестницы, с мимолётным удовлетворением убедившись, что в решающую минуту ствол ничуть не дрожит, — Внемлите голосу…
А потом то, что скрывалось за кофром, вышло из спасительной тени. Неспешно, уже не пытаясь скрываться. В этом уже не было нужды. И Лэйд вдруг ощутил, как съёживаются сосуды, питающие кровью его тело.
К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня.
Из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой.
Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня.
Все воды Твои и волны Твои проходили надо мною…
Пищевод Лэйда мгновенно смёрзся, превратившись в острую иззубренную сосульку. Лёгкие затрепетали, точно лоскуты порванного кузнечного меха. В желудке вскипела едкая ртуть.
Существо, стоящее у подножья лестницы, не было мистером Гаррисоном.
Оно было человекообразным, ростом с большого ребёнка, около трёх с половиной футов[69]. Но оно не было человеком. Лэйд понял это ещё до того, как в свете керосиновой лампы успел разглядеть какие-то детали.
Его манера двигаться не была человеческой. Неестественно плавная, но в то же время порывистая. Словно его плоть перетекала между отдельными резкими фазами. И плоть эта была студенисто-белой, полупрозрачной, какой-то вязкой, будто не могла затвердеть на костях.
«Воск», — вдруг сказал кто-то бесплотный, кто не находился в подвале.
Ты идиот, Лэйд Лайвстоун.
Смазанные воском замки. Мягкие жирные крошки, припорошившие тело мёртвого садовника.
Голова казалась несоразмерно большой, с трудом удерживающейся на тощем теле, которое обладало пропорциями ребёнка и грацией паука. Её покрывали волосы, жидкие и почти бесцветные, как клочья паутины. Но эти волосы казались приклеенными к голове, а не растущими из неё, потому неестественно висели в воздухе, почти не скрывая лица.
Его лицо…
Нет, поправился Лэйд, ощущая, как его собственное тело превращается в сухой мёртвый корень. Её лицо.
Это была девочка. Должна была быть девочкой, потому что черты лица были миловидны и мягки. Изящно очерченный нос, тонкий, едва выступающий подбородок, аккуратные уши… Её можно было бы принять за девочку — если бы не влажная полупрозрачная плоть, похожая на мягкий воск.
Выполненная в натуральную величину погребальная кукла Аролины Гаррисон, украденная брауни у горюющей вдовы.
Глаза были пугающе человеческими, но какими-то тусклыми, мёртвыми. Они взирали на Лэйда, ровным счётом ничего не выражая — просто отполированные стеклянные сферы с неестественно яркими зелёными радужками. Это и было стекло. Глаза были фальшивыми, кукольными, но мгновенно узнаваемыми — точно такие Лэйд видел в аптеке у Фарлоу. Глазные протезы.
И зубы. Вот, что ужаснуло его безотчётно, едва лишь это существо беззвучно выбралось из своего убежища. Его отвратительные зубы. Не маленькие и белые, как у ребёнка. Пожелтевшие, пугающе ровные, издающие едва слышное клацанье при ходьбе. Лэйд узнал и их, хоть никогда прежде не видел.
Вставная челюсть покойной миссис Гаррисон, которую стащили у своей хозяйки брауни. Старая, много лет ношенная, но всё ещё крепкая. Лэйду приходилось слышать, что для зубных протезов врачи даже полвека спустя нередко использовали зубы погибших при Ватерлоо солдат, очень уж много осталось тогда невостребованного материала…
Клац-клац-клац.
Это щёлкали зубами мертвецы, глядя на Лэйда мёртвыми глазами ребёнка.
Ребёнок… Лэйд ощутил под пиджаком едкую кислотную испарину. Это существо не было ребёнком, всего лишь тщательной его копией. Куклой в натуральную величину.
Аролина Гаррисон в полупрозрачной восковой плоти. Её дьявольское подобие, живое и мёртвое одновременно.
Все эти мысли мелькнули в голове Лэйда одним большим ослепительным пятном, которое иногда возникает на экране синематографа, когда нерадивый киномеханик забывает про свой аппарат. Они все уместились в те полторы секунды, что его тело силилось восстановить над собой контроль, с трудом удерживая равновесие на шатких ступенях.
А потом мыслей не стало вовсе, потому что чудовище бросилось вверх по лестнице.
Он не должен был успеть. Оглушённое и лишившееся управления, его тело никак не сумело бы вовремя среагировать. Состоящее из живой плоти и горячей крови, а не из воска, как явившийся по его душу демон, оно неумолимо требовало времени на реакцию, как большой механизм требует времени для того, чтоб запустить все свои поршни и шестерёнки. Времени, которого у него не оставалось даже полсекунды.
Но, кажется, в указательном пальце его правой руки оказалось заключено больше воли и жажды к жизни, чем во всём теле. Потому что он шевельнулся ещё до того, как Лэйд сумел понять, что происходит.
В замкнутом пространстве подвала выстрел прозвучал оглушительно, точно сам броненосец Её Королевского Величества «Маджестик» дал полный залп из своих чудовищных двенадцатидюймовых орудий. Мир ухнул куда-то ещё ниже подвала и задребезжал, а Лэйд на какое-то время перестал видеть даже свет керосиновой лампы — его заслонили пляшущие зелёные и оранжевые пятна.
Судя по всему, пуля настигла дьявольскую куклу где-то на середине её пути. Имея калибр почти в полдюйма, она несла в себе достаточно энергии, чтобы прошибить человеческое тело насквозь, мягкий воск не мог стать для неё серьёзной преградой.
И он не стал. Когда пятна перед глазами растаяли, Лэйд увидел барахтающуюся у подножья лестницы куклу. Двести гран[70] раскалённого свинца пробили её плоть навылет, оставив в бледно-жёлтой груди истекающее мутным воском отверстие.
— Не самая сложная задача, — с трудом разомкнув дрожащие губы, Лэйд ощутил на языке кислый привкус дымного пороха, — В следующий раз пусть твой хозяин пошлёт за мной Панча[71].
Кукла встала, быстро и почти бесшумно. Свет керосиновой лампы отразился в мёртвых стеклянных глазах. Её собственные восковые губы были недвижимы, но Лэйду вдруг показалось, будто на них мелькнула усмешка.
Клац-клац-клац.
Он выстрелил. Рука дрожала, но расстояние в несколько футов не предполагало промаха. Мир снова на миг рухнул в звенящую ослепительную бездну, а когда вынырнул из неё, Лэйд с облегчением убедился, что не промахнулся. Пуля проделала в левой части лба куклы чистое оплавленное отверстие, не оставив в податливом воске даже свинцовых фрагментов. В этот раз кукла даже не упала. Отпрянула прочь, но не упала.
Оно было живо, это нелепое и страшное подобие человека. Несмотря на сквозную дыру в голове. Желтоватые зубы несколько раз сошлись и разошлись, точно челюсти мышеловки.