Чёрт, ну и странная же здесь собралась компания!
Пёстрая, непривычная и, по меньшей мере, чудная.
Взгляд Лэйда оббежал стол по окружности, как часовая стрелка оббегает циферблат,
вернулся в отправную точку и завертелся на месте, не зная, в какую сторону ему устремиться дальше.
Лэйд не знал, какими достоинствами наделён мистер Гёрни, но одного у него нельзя было отнять — кажется, он сумел собрать в своей гостиной весьма странную публику. Эти шестеро определённо не относились к числу его сослуживцев, которых он вознамерился угостить хорошим обедом по случаю удачного завершения финансового квартала. Ещё меньше они походили на дружескую компанию, собравшейся на небольшую пирушку, очень уж обособленно восседали за столом, не переговариваясь и даже не глядя друг на друга — поведение не старых приятелей, но незнакомцев.
Возможно, банкиры из Редруфа любят дурачиться таким образом, подумал Лэйд, возможно, это что-то вроде их излюбленного развлечения. Они выбирают из числа жителей Нового Бангора семерых наиболее странных, приглашают их к себе домой, после чего выбирают из них короля чудаков, которому предстоит царствовать ещё целый год. Если так, акции Лэйда Лайвстоуна в этом свете должны стоить не так и мало — поменьше, чем у Безжалостной Красавицы[79] или мистера Моисея, но побольше, чем у старика-полли…
— Какой удивительный спектр!
— Простите, — вырвалось у Лэйда, — Что вы сказали?
— Поразительно! — мужчина в тяжёлом шлеме, оснащённом множеством линз, подался вперёд в своём кресле, — И как странно! Я говорю о вашей фигуре, она…
— Полегче, приятель, — пробормотал Лэйд, выставляя вперёд руки, — Моя фигура несовершенна, как несовершенны многие вещи в мире, но лишь один-единственный человек в мире имеет право критиковать её — это мой портной.
— Я не об этом, — мужчина в шлеме даже привстал от волнения, — Ваша аура… Этот спектр, эти линии… Поразительно. Никогда прежде не встречал такого рисунка. Словно… словно полосы, скользящие по телу, и какие яркие!..
Лэйд машинально провёл ладонями по животу, будто смахивая пыль с жилета.
— Хотите сказать, вы видите мою… ауру? Наверно, через эту штуку у вас на голове?
Мужчина дёрнул острым подбородком.
— Эти линзы испускают невидимые N-лучи, пронизывающие пространство на всех уровнях, от молекулярного до уровня торсионных колебаний. Эти ваши полосы… В жизни не видел ничего подобного! Они скользят, переливаются…
Пора совершать ретирадный манёвр, подумал Лэйд. Улыбнуться, сделать извиняющийся жест шляпой и оставить эту чёртову гостиную так быстро, как позволяют правила приличия в хорошем доме. Извините, дамы и господа, произошла ошибка. Дурак-слуга напутал с визитными карточками, не стоит беспокоиться, я уже удаляюсь. Доброго вам вечера, передавайте привет мистеру Гёрни!
Возможно, он так и поступил бы, если бы не замялся в дверях, ощутив…
Запах.
Старый тигр может ослабеть с годами, его когти станут немощны, его шкура выцветет, сделавшись похожей на старый линялый ковёр, но обоняние изменит ему в последнюю очередь, может, лишь только перед самой смертью.
Запах. Этот чёртов запах…
Наверно, что-то подобное можно ощутить, оказавшись в комнате, набитой клерками из Канцелярии в их траурных чёрных костюмах. Сколько бы они не сбрызгивали себя туалетной водой, сколько бы ни смазывали патентованными лосьонами бесцветные волосы, за цветочной отдушкой всегда будет ощущаться тонкий запашок тухлятины — запах крысиного пиршества, вечно сопутствующий им и их делишкам…
Вот и здесь что-то похожее.
Запах, который ему уже доводилось встречать. Но не в роскошных гостиных Редруфа. В других местах. В зловещих распахнутых подворотнях Скрэпси, кажущихся ощерившимися колючими пастями. Среди покосившихся серых бараков Лонг-Джона, напоминающих серую равнину, усеянную тушами мёртвых разлагающихся китов. В чадящих ядовитым смогом исполинских громадах Коппертауна, дробящих руду вперемешку с людьми…
И вот теперь — здесь.
Он ощутил этот аромат едва лишь зашёл в гостиную. Тонкий, едва ощутимый, почти сокрытый за запахами грязной овчины, духов и табака. Они все издавали его, все шестеро. Вот почему его взгляд так медленно двигался вокруг стола, увязая на каждом лице. Они все… Вот чёрт!
— Чу! — один из гостей, импозантный джентльмен с роскошной седой бородой потёр пальцем кончик носа, — Вы чувствуете этот запах, господа? Такой тонкий аромат, похожий на… Да, словно запах завонявшего сыра, касторки и плесневелых сухарей? Это же… Чёрт возьми, так я и думал! Только один человек на этом острове может так издавать подобное амбрэ. Лэйд? Лэйд Лайвстоун?
Джентльмен с роскошной седой бородой приподнялся на своём месте. Он делал вид, что близоруко щурится, но Лэйд знал, что его ясные голубые глаза превосходно видят. Их взгляд едва не пригвоздил его к полу.
Дьявол. Слюна под языком сделалась горькой, точно он рассосал целый пакетик хинного порошка из аптеки доктора Фарлоу, Лэйд едва удержался от того, чтобы сплюнуть на пол, подтвердив дурные манеры обитателей Миддлдэка.
Ретирадный манёвр опоздал на секунду с четвертью и сделался бессмысленным. Ну и тюфяк же ты, Лэйд Лайвстоун, ну и бестолочь…
— Здравствуй, Ледбитер, — холодно произнёс он, — Смотрю, ты завёл себе бороду? Неплохо. Немного напоминает дохлого кота, но тебе к лицу.
Джентльмен улыбнулся.
— Ну, друзья мои, видимо наш несчастный остров в самом деле грозит разразиться извержением и уйти на дно морское, раз уж мистер Лайвстоун выбрался из той дыры в Миддлдэке, которую он называет своей лавкой, почтив скромный Редруф своим присутствием!
— Ничуть не удивлён тебя здесь увидеть, Ледбитер. Насколько я помню, ты всегда испытывал слабость к хорошо обставленным гостиным. Это ведь твоя естественная среда обитания, насколько я помню?
Седой джентльмен рассмеялся, скрестив руки на крепкой груди. У него и фигура была крепкая, основательная, как у человека, привыкшего работать руками, прожитые годы не согнули её, как это бывает с некоторыми здоровяками, не высушили, лишь обветрили немного лицо, обнажив многочисленные морщины. Но среди этих морщин располагались знакомые Лэйду глаза — смеющиеся чистые глаза семидесятилетнего юноши.
— Ах, Лэйд… Когда тебе стукнет сколько мне, поверь, ты тоже будешь рад бросить свои сырые углы и пристани, чтоб перебраться в сухие и хорошо обставленные гостиные. Подагра, знаешь ли, великий мастер уговаривать людей. Не будем вспоминать старые обиды, мой полосатый друг. Пожмём друг другу руки — и присаживайся за стол. Здесь, веришь ли, образовалась интереснейшая компания, которой я обязан тебя представить. Кроме того, здесь подают отменное вино. Дамы и господа! — Ледбитер поднял руку, точно заправский конферансье, не хватало разве что цилиндра, — Впервые на нашей арене! Поприветствуйте его, но старайтесь не хлопать слишком громко, некоторые старые тигры не выносят резких звуков!
Они разглядывали его — все шестеро. Кто с опаской, кто с недоумением, кто с вялым интересом. Так разглядывают неважно набитое чучело, водружённое в гостиной по странной прихоти хозяина. Лэйд ощутил, как под дешёвым костюмом на его теле раскаляются невидимые тигриные полосы.
Душно здесь, подумал Лэйд, борясь с желанием оттянуть воротник. Ну и духота…
Обстановка в доме была самая современная, не тяготеющая к старомодным формам, но дом, верно, строился ещё в георгианскую эпоху, когда широкие окна на фасаде считались непристойными, почти развратными — как вырезы на груди дамского платья. Может, потому в гостиной было всего одно окно, и то узкое, поднятое несуразно высоко над полом, вдобавок забранное толстой кованной решёткой. Недурная защита от взломщиков и ночных воришек, но боги, мажордому следовало хотя бы изредка открывать его, чтобы впустить внутрь толику свежего воздуха. Может, тогда досаждающий ему запах сделался бы немногим слабее…
— Если старые тигры чего и не выносят, так это шарлатанов и пустозвонов, — пробормотал Лэйд, борясь с желанием распустить галстук, и ещё прищурить глаза, будто в него в самом деле ударили лучи цирковых софитов, — А ты всё ещё числишься первым среди них, Арльз Эбстер Ледбитер.
Седобородый хмыкнул.
— Вижу, годы не сделали тебя мягче.
— Годы делают мягче только Камамбер[80].
— Ты всё же сварлив, как и прежде, Лайвстоун.
— А ты, как и прежде, напыщенный дурак, Ледбитер. Что, всё ещё работаешь на ярмарке папаши Вудмана?
Голубые глаза Ледбитера сверкнули, точно начищенные бирюзовые запонки. Они были способны испускать не только мягкий свет, но и опасное предгрозовое свечение.
— С твоего позволения, общество, к которому я принадлежу, именуется Герметическим орденом Золотой Зари, — произнёс он, и тон его голоса сделался таким же ледяным, как и глаза, — Уж извини, если это название кажется тебе слишком сложным для разумения, я и забыл, что в голову лавочника обыкновенно не умещается более трёх слов подряд.
Лэйд пренебрежительно махнул рукой в ответ.
— Как по мне, так хоть Орденом тухлой селёдки. Ну и какое положение ты в нём занимаешь на данный момент? Всё ещё числишься младшим полотёром или старик Вудман уже разрешает тебе стирать его носки?
— Блестяще. Смотрю, ты по-прежнему черпаешь свои остроты из того же ящика, в котором хранишь просроченные соленья. К твоему сведению, я уже достиг четвёртого уровня посвящения и состою в сане философа.
— Такие философы, как ты, стоят полпенни в базарный день, Ледбитер, за шиллинг можно взять сразу пучок…
— Очаровательно, — женщина в чёрном бархате наградила их обоих неприязненным взглядом, — Вы щебечете как парочка влюблённых пташек, но от вашего щебета у меня скоро сделается мигрень. Что это с вами такое? Какая-то старая обида? Может, вендетта? Досадно, что вы оба не носите шпаг, но, полагаю, мы можем решить этот вопрос, если пошлём слугу мистера Гёрни за фруктовыми ножами, чтобы вы могли вскрыть друг друга прямо здесь к нашему всеобщему удовольствию.