— Многие владельцы рыбных притонов держат в подвалах небольшие колодцы, полные зловонной затхлой воды. Обычно там доживают свои дни люди, для которых наш мир стал ядовитой средой, а домом — прохладное море. Там, в темноте, подкармливаемые всякой дрянью, они окончательно превращаются в водных позвоночных. И сами попадают на стол к другим любителям рыбного зелья. Круговорот вещей в природе.
— Омерзительно.
— Пожалуй. Но если в вашей душе проснулся аболиционист[175], лучше сразу прикрутите ему фитиль. Я видел, как подобное существо откусило лицо прохожему, который склонился над ним, пытаясь помочь. Рыбам не свойственна жалость, Уилл, в большинстве своём это примитивные биологические автоматы с весьма простой жизненной программой. Любой живой объект меньше них по размерам определяется ими как корм и, поверьте, нежничать они с ним будут не больше, чем вы сами — с яичным сэндвичем.
Уилл поспешно отвёл взгляд от получеловека-полурыбы — Лэйд не знал, какую картину нарисовало тому его собственное воображение, и не хотел знать. И без того достаточно насмотрелся в Скрэпси.
— Мистер Лайвстоун…
— Чего?
— У меня есть одна просьба.
— Вернуться назад, пока не поздно? — одобрительно кивнул Лэйд, — Всё в порядке, я не удивлён. Это желание должно было у вас возникнуть ещё получасом ранее. Что ж, в таком…
— Могу я сам выбрать маршрут?
— Что-о-оо?
Не этой просьбы он ждал от Уилла. Совсем не этой.
— Я понимаю ваше намерение избавить меня от всех грозящих в Новом Бангоре опасностей, — Уилл даже голову склонил, ни дать, ни взять, школяр, смиренно ожидающий учительской трёпки за опрокинутый на перемене цветочный горшок, — Без сомнений, это в высшей степени благое намерение, выдающее в вас истинного джентльмена…
— Выкладывайте уж. Если слишком долго томить карамель на огне, она превращается в зловонный уголь, как утверждает мистер Хиггс. Вам не по нраву мои услуги экскурсовода?
Уилл рывком приложил к сердцу ладонь.
— Нет! Нет! Что вы! За всё время, что мы с вами знакомы, у меня ни разу не было повода усомниться в том, что вы выбираете наилучший маршрут, мистер Лайвстоун, сулящий максимально возможное количество впечатлений и наблюдений. Это были превосходные три дня, за которые я обогатился знаниями о Новом Бангоре сильнее, чем за неделю в обществе полковника Уизерса.
— Однако… — подсказал Лэйд, мрачно усмехнувшись.
— Однако, — послушно повторил Уилл, — насколько вы сами превосходный экскурсовод, настолько я, должно быть, беспокойный и неудобный экскурсант, способный причинять лишь неудобства. Последние три дня я невольно ощущаю себя собакой на поводке. Да, я знаю, у меня беспокойный нрав, я сам терплю из-за него множество неудобств. Но если вы не против…
— И вы решили взять в руки штурвал именно здесь, в Скрэпси? — уточнил Лэйд, не скрывая насмешки, — Не в Шипси, где самой большой неприятностью, подстерегающей джентльмена, издавна является герпес, не в каком-нибудь Редруфе, а тут? В месте, которое кишит всеми мыслимыми отбросами общества сильнее, чем гнилой остов — паразитами? Вы это всерьёз?
Уилл склонил голову, подтверждая сказанное. Если он хотел, чтоб это выглядело сухо и решительно, подумал Лэйд, то вполне добился нужного эффекта.
— О, я совсем не стремлюсь забраться в самые глухие и опасные подворотни. Я всё-таки ещё не выжил из ума. Но вы правы, я хочу взять штурвал в свои руки. В конце концов, до конца плавания осталось не так уж много, верно?
Сам виноват, угрюмо подумал Лэйд. Относился к нему как к мальчишке, забывая о том, что этот мальчишка доподлинно знает слабое место в тигриной шкуре. И теперь вознамерился, по всей видимости, взять своё. Он уже понял, что может диктовать мне правила — благодаря одной крохотной бумажке, лежащей у меня в кармане. И если раньше он не решался этого делать, то сейчас отбросил маскировку. Он понял, до чего мне важно вышвырнуть его с острова. Мерзавец. Сопливый и наглый мерзавец.
— Что ж, возможно, ваша идея не такая уж и безрассудная, — Лэйд сделал вид, будто тщательно обдумывает услышанное, даже потёр лоб большим пальцем, — Пожалуй, большой беды не будет, если я в самом деле ослаблю поводок. С единственным условием — вы по-прежнему выполняете все мои рекомендации и не суёте нос туда, куда не нужно. Одно моё слово — и вы беспрекословно берёте обратный курс.
— Идёт, — легко согласился Уилл и, не удержавшись, потёр руки, опять сделавшись мальчишкой, — Обязуюсь слушаться и подчиняться. Наш уговор всё ещё в силе!
Лэйд не находил Скрэпси уютным местечком даже в прежние времена, когда имел возможность передвигаться по нему собственноручно выбранным маршрутом, теперь же, когда управление взял на себя Уилл, и подавно погрузился в мрачное состояние, которое приходилось маскировать никчёмными шутками и неискренними смешками. Лишившись привычного штурвала и вынужденный озираться ещё более часто, пытаясь определить, с какой стороны может грозить опасность, он ощущал себя привязанным к мачте лоцманом на корабле, который под полными парами идёт сквозь ночь чертогами Великого Гудуинского Пожирателя Кораблей[176]. И это было чертовски неуютным чувством.
Против его опасений Уилл распорядился дарованной ему свободой скорее с любопытством хладнокровного исследователя полярных широт, чем с безоглядностью ветреного юнги. По крайней мере, не устремился тотчас в самые глухие и тёмные районы Скрэпси, как того поначалу опасался Лэйд. Он выбирал путь осторожно и рассудительно, разглядывая мало чем отличные друг от друга грязные улочки так пристально, будто речь в самом деле шла о жизненно важном выборе. Сосунок, презрительно подумал Лэйд, силясь сохранять безразличную гримасу на лице. Небось воображает себя первооткрывателем смертельно опасных земель. Ну что ж, если всё, что ему хочется совершить в Новом Бангоре напоследок это потешить своё самолюбие, я, пожалуй, окажу ему такую услугу…
— Может, расскажете что-нибудь? — внезапно поинтересовался Уилл, — Оказывается, за эти три дня я так привык к вашим рассказам, что мне теперь непривычно идти в тишине.
Только тогда Лэйд обнаружил, что в самом деле слишком долго молчит.
— Это Скрэпси, — он хмыкнул, — Самая глубокая помойная яма во всём Новом Бангоре. Не ожидаете же вы в самом деле, будто обнаружите на её дне жемчужины?
— Отчего бы вам не поведать мне о Карнифаксе? — предложил Уилл, — Мне прежде казалось, это один из самых мрачных и таинственных божеств здешнего пантеона.
Но Лэйд отчего-то не ощущал былой словоохотливости, напротив, язык определённо потяжелел, отчего даже ворочать им не хотелось.
— Было бы, что рассказывать, — неохотно отозвался он, — Мне кажется, даже жрецы Карнифакса, посвятившие жизнь бессмысленным ритуалам, сами не так-то много знают о своём повелителе. Отсюда вся та зловещая таинственность, которая окружает Кровоточащего Лорда. Иногда из-за его звериного нрава Карнифакса сравнивают с Танивхе, владыкой Клифа, но, как по мне, это никчёмное сравнение, выдающее профанов от кроссарианства. Танивхе, Отец Холодных Глубин, сродни гигантскому кальмару — этакое хладнокровное головоногое, видящие свои отвратительные сны на дне морском и плодящее отвратительных выродков себе в услужение. Карнифакс… О, это совсем другой зверь. Не рассуждающий, вечно голодный, находящий упоение лишь в том, чтобы терзать свою жертву. Многие даже сомневаются, присущ ли ему разум, поскольку многие его поступки свидетельствуют об обратном. Вполне может быть, он даже не губернатор, лишь бешенный пёс, стерегущий полную костей и смердящего мяса яму под названием Скрэпси, но мы, люди, в конце концов научились поклоняться даже ему.
— Это… это во многом похоже на то, что я прежде слышал, — Уилл качнул головой, — Говорят, если Карнифакс в чём-то и достиг мастерства, так это в своих изощрённых казнях.
— Я бы с этим не согласился. Казнь ознаменует собой какой-никакой, но процесс. Пусть даже жестокий, бесчеловечный или глумливый. Карнифакс же не знает судебного производства. Он не карает за грехи, настоящие или мнимые, он попросту получает удовольствие, терзая своих жертв. И в большинстве случаев ему плевать, кто это. Вот почему о нём так мало известно — знакомство с ним для любого его почитателя как правило заканчивается мучительной смертью. Согласитесь, при таком-то нраве непросто обзавестись многочисленной паствой и грамотным учением.
— Едва ли стану возражать.
— Скажите, не доводилось ли вам за время пребывания в Новом Бангоре видеть… кхм… джентльменов крайне плотного телосложения? Нет, я говорю не об обычных толстяках, мой собственный живот едва ли делает меня схожим с юной нимфой, что питается лишь цветочным нектаром. Я говорю о настоящих Гаргантюа, этаких грудах жира, которые весят больше тысячи фунтов[177] и если передвигаются по улице, то только в локомобиле.
— Возможно, — рассеянно согласился Уилл, — Кажется, мне и в самом деле приходилось видеть таких джентльменов. Их тела казались ужасно раздувшимися, отчего они напоминали такие, знаете, каучуковые груши. Я ещё подумал, что это следствие элефантиаза[178] или ещё какой-нибудь свирепствующей в Полинезии болезни…
— Сущие груши, — согласился Лэйд, — Только не медицинские, а вполне обычные, но перезревшие и того водянистого рыхлого сорта, что я терпеть не могу. Когда такой человек грузно идёт, его бока колышутся и трясутся, так, что неуютно даже находиться рядом. Невольно кажется, если эта туша упадёт или наткнётся на выпирающую щепку, то непременно лопнет, залив всё окрест своим содержимым. Кроме того, такие джентльмены как правило становятся источниками крайне неприятного запаха, так что их редко можно увидеть в компании.
— Да-да, в точности как вы описываете. Да, я действительно видел одного или двух, но… Почему вы об этом вспомнили?