— Но здесь никого нет!
— Вот именно, — согласился Лэйд, ощущая себя чертовски скованно и неуютно, — Это ещё хуже. Взгляните сюда.
— Что там? — голос Уилла едва заметно дрогнул, — Ещё зубы?
— Нет, не зубы. Смотрите внимательнее! На полу. И тут, на мебели. У двери. На лестнице.
Уилл прищурился.
— Я… ничего не вижу.
— И я не вижу, — согласился Лэйд, — А должен был бы видеть. Догадайтесь, что. Пыль! Пыль, Уилл! Неужели вы не замечаете её отсутствия? В доме, который стоит заколоченным двадцать лет, всегда до черта пыли, целый палас. А тут… Этот дом лишь кажется безжизненным. Возможно, у него нет жильцов, но есть визитёры, и это меня тревожит. Я бы не хотел столкнуться с кем-то из них.
Это было сказано зря — в глазах Уилла вновь появился знакомый ему блеск.
— Вот видите! Они живы, я знал это! Знал, мистер Лайвстоун!
— Не кричите вы, чёрт бы вас побрал! — он и сам невольно повысил голос, — Здесь нет и не может быть никого из числа тех, кого вы намереваетесь найти!
Опять этот чёртов блеск. Отблеск пламени, горящего в чужой душе, душе странно устроенной, беспокойной, вздорной и самоуверенной. Кажется, когда-то он видел такой же блеск в отражении зеркала. Ещё в те времена, когда никто не звал его Тигром. Когда его звали другим именем, тем, что он почти забыл, но которое хранилось в выдвижном ящике шкафа воспоминаний, пересыпанное сухим флёрдоранжем, как давно не надеваемый костюм.
— Они проиграли битву, но они не смирились. Так ведь, мистер Лайвстоун? Именно поэтому вы не хотели вести меня сюда. Вы знали, что стоит мне их увидеть, как пропадёт весь эффект от вашей истории, эффект, который вы так долго выстраивали, силясь вселить в меня ужас перед Его коварством. Эти люди не погибли, вы сами это признали. Да, им не суждено было добиться своего, но они совершили то, что было немыслимо для Бангорского Тигра, первобытного хищника, погрязшего в своей вечной охоте на улицах Нового Бангора.
Лэйд не позволил злости вырваться наружу. В этот раз — нет. Кроме того, царящий в «Ржавой Шпоре» запах, так до конца и не распознанный им, требовал сохранять ясный ум и спокойствие. Где-то он уже чувствовал этот запах. Не совсем этот, иной, но родственный ему…
Сотканная из этого запаха тревожность вкупе с мёртвым, присыпанным пылью и украшенным человеческими зубами интерьером действовали на нервную систему раздражающе. Лэйд ощутил желание поднять револьвер и выстрелить, невзирая ни на что, просто чтобы разогнать эту удушливую тишину. Сердце ёрзало на своём месте, точно пытаясь найти удобное положение и не находя его.
— Эти люди жестоко заплатили за свою самоуверенную попытку превзойти Его, — холодно произнёс он, — Я знаю, о чём говорю.
— Они проиграли битву, но не смирились. И они приходят сюда — время от времени. Как старые воины приходят на место проигранной много лет назад битвы, чтобы окинуть её взглядом, вспоминая события многолетней давности, павших товарищей и пролитую там кровь…
— Стойте!
Он знал, что Уилл не послушает. Видел по блеску в его глазах. Этому проклятому блеску, который заставляет людей совершать необдуманные поступки, виденному им множество раз. Блеску, противостоять которому не могут даже самые выверенные доводы и слова.
— Наверх! — Уилл бросился к лестнице, опережая его, — Если они были здесь, мы найдём следы. Может, даже больше. Что-то, что они оставили, надеясь связаться друг с другом или с Доктором Генри. Записки, подсказки, условные знаки…
Уилл был куда проворнее него и знал это. Легко увернувшись от руки Лэйда, он одним гибким прыжком преодолел сразу две ступени и, не обращая внимания на скрип дерева, устремился вверх.
— За мной, мистер Лайвстоун!
Лестница оказалась недлинной, всего пара небольших пролётов. Здесь, в Скрэпси, потолки были низкими и «Ржавая Шпора» не была исключением. Но то препятствие, которое Уилл преодолел в считанные секунды, заняло у Лэйда добрых полминуты. Ступеньки были крутыми, как у корабельного трапа, они трещали и прогибались под тяжёлыми сапогами, отчего у Лэйда возникло ощущение, будто он взбирается по сухим позвонкам китовой туши. И этот запах, делающийся всё сильнее, отравляющий воздух… Дыхание клокотало в груди, вырываясь через зубы злыми прерывистыми всхлипами.
Хватит, подумал он, силясь преодолеть сопротивление собственного тела, тяжёлого и непослушного. Хватит с меня. Догнать — и сразу прямой короткий в челюсть. Чтоб враз обмяк. Схватить за шкирку, взвалить на плечо — и в порт. Погрузить на «Мемфиду» как багаж. И плюнуть вослед. Хватит с меня этих бессмысленных крысиных игр, этого сумасбродного юношеского азарта, этой погони в лабиринтах дьявольского сада, этого…
На втором этаже Уилла не было. Лэйд оказался в длинном узком коридоре, по обе стороны которого виднелись распахнутые двери. Всё верно, здесь должны располагаться комнаты для постояльцев «Ржавой Шпоры». Совсем дешёвые каморки по паре пенсов за день, размером немногим более платяного шкафа, комнаты побольше, для состоятельных клиентов, которых невесть как занесло в Скрэпси, и даже весьма просторные апартаменты. Комнаты эти были пусты, Лэйд машинально окидывал их взглядом, проходя мимо. Та же атмосфера запустения, что и внизу. Будто из дома в мгновение ока моровым полуночным ветром выдуло всю жизнь, оставив лишь вещи и серый налёт на стенах. Кое-где виднелись сложенные из неровных костяных бусин узоры — сигилы, трикветры, одалы, альгизы, кханды. Встречались и куда более сложные, выглядящие неброско, но от которых, стоило лишь взглянуть, во рту возникал металлически-маслянистый привкус.
— Уилл!
Тишина мягко обступала его, точно он был путником в ночном лесу, скрадывая отзвуки шагов и свист клокочущего в груди дыхания.
— Уилл! Чтоб вас! Куда вы запропастились?
Все двери в «Ржавой Шпоре» походили друг на друга, но ноги, даже не получив приказа, понесли его вперёд, к той, что виднелась, распахнутая, посредине коридора. Револьвер оттягивал руку, то и дело цепляясь за истлевшую бахрому занавесей и острые углы цветочных кадок. Лэйд сам не заметил того момента, когда взвёл курок, но, несомненно, сделал это — на подушечке большого пальца остался болезненный отпечаток от прикосновения к острому стальному зубцу. Тело хитрее разума, оно действует безотчётно и на опережение, пока разум всё ещё силится разобраться, понять, проникнуть…
Вот почему тигры никогда не используют разум, у них есть древние инстинкты, руководящие ими на охоте и превращающие их в смертоносные механизмы. Вот почему люди, полагающиеся на разум, неизбежно проигрывают, вступая в схватку с превосходящими их силами — разум, получая ложные сигналы и команды, быстро превращается в обузу, в тянущий ко дну груз, в смертельно опасный балласт…
— Уилл!
Он стоял посреди комнаты, опустив руки вдоль тела, безвольный, как манекен из витрин Айронглоу. На миг Лэйду показалось, что в его теле тоже не осталось жизни, оно сделалось таким же серым и угловатым, как здешняя мебель. Что стоит к нему прикоснуться — оно беззвучно лопнет и осядет серым пеплом на пол.
Но Уилл был жив и в сознании. Только блеск в его широко распахнутых глазах уступил место чему-то новому. Чему-то, чего в его взгляде прежде никогда не было.
Большая комната — это отметил не разум, это отметил инстинкт, привыкший расценивать любое пространство как поле боя. Большая просторная комната, должно быть, лучшие апартаменты во всей «Шпоре». Инстинкту не было дела до обстановки, для него большой стол посреди комнаты и расставленные вокруг него стулья служили лишь препятствиями, про которые надо помнить и которые надо учитывать при стрельбе. Но он знал, что этих стульев ровно пять — знал ещё до того, как получил возможность пересчитать.
Но коснувшись стены, инстинкт, безошибочный инстинкт Тигра, вдруг дал сбой. Точно в невидимые, сопряжённые друг с другом, шестерни, вдруг попал какой-то посторонний предмет, замкнув их и вынудив остановиться впервые за много лет.
Стена. Сперва ему показалось, что она украшена гобеленом. Пёстрым гобеленом, в котором преобладали оттенки разворошённого кострища — чёрные, тёмно-багровые, алые и серые. С этим гобеленом что-то было не в порядке, из него выдавались бугры — словно кто-то подвесил к стене через равные промежутки множество тряпичных свёртков. И эти свёртки были…
Уилл сделал шаг назад. Тяжёлый, неуклюжий, будто ноги перестали слушаться его. Потом ещё один. Лэйду пришлось прикоснуться к его плечу, чтобы тот не налетел на него, пятясь к выходу.
— Мистер Ла…
— Тихо.
— Это же…
— Тихо, я сказал, — Лэйд перенёс вес на левую ногу, чтобы пригвоздить Уилла к полу, — Спокойно. Дышите.
— Это…
Ему должно было быть непросто. У него не было инстинкта, который позволил бы ему выживать в Новом Бангоре так долго, у него был лишь разум. Хрупкая структура неустойчивых связей, которая мнит себя сложным инструментом познания и которая способна уничтожить саму себя, столкнувшись с тем, что называется Новым Бангором, и его единственным полновластным хозяином.
— Это тела, Уилл. Мёртвые тела, только и всего.
— Но они… они…
Нет, приказал себе Лэйд, не думать. Не воспринимать это разумом, напротив, спрятать его подальше, оставив снаружи лишь тигриный оскал не рассуждающих инстинктов. Иначе мгновенно закружится голова, навалится слабость, выскользнет из груди и так слабое дыхание.
— Выпотрошены, как индюки. И, по всей видимости, довольно давно. Теперь ясно, что это за запах… Единственное, что вы можете сейчас сделать, чтоб не ухудшить нашего положения, это сохранять спокойствие.
Много, несколько десятков. Двадцать? Тридцать? Возможно, и больше, он не хотел считать. Не тела — торсы, лишённые конечностей и голов. Вот почему он не сразу понял, на что смотрит, приняв эти изувеченные останки за части гобелена.
Все вскрытые, напоминающие вывороченные наружу мясистые бутоны какого-то огромного цветка, только лепестки не яркие, как у каланхоэ или хлопчатника, а серые, сухие — лепестки из человеческой кожи, растянутые на небольших вбитых в стену гвоздях. Под этими лепестками видны были пожелтевшие тонкие кости — ажурные клетки рёбер, вытянутые тростинки позвонков, искривлённые пластины тазов, расщеплённые на острые листовидные осколки.