ышно насвистывал мотив, который показался Лэйду знакомым — кажется, «Трёх слепых мышек». Оборванная штора, свисавшая с карниза, шевелилась и…
— Не смотрите, — обронила мисс ван Хольц, сама глядевшая лишь под ноги, — В некоторых местах это проявляется сильнее, к ним лучше не подходить. И не разглядывайте их слишком долго, от этого можно повредиться в уме. Не хочу, чтобы вы выбросились из окна, как другие несчастные.
В этом совете был резон. Ни к чему разглядывать эту дрянь, пока та не представляет опасности. Это то же самое, что смотреть на дрожащие ветки во время грозы или пялиться на мятущуюся траву. Всего лишь внешние проявления той силы, которая им противостоит. Может, эта сила их даже не контролирует, как человек не контролирует собственное дыхание и температуру.
Люди, изредка попадавшиеся им на пути, не пытались ни воспрепятствовать им, ни помочь, очень скоро Лэйд привык воспринимать их как часть окруживших его чудовищных декораций, не опасных, но таких, к которым лучше не прикасаться даже взглядом.
Глухо рыдающая женщина, забившаяся в угол. Лэйд машинально шагнул к ней, желая проверить, не нужна ли ей помощь, но мисс ван Хольц в который раз предупредительно взяла его за рукав. И он увидел, что правое ухо у женщины поросло гроздью маслянисто блестящих грибов, а пальцы стиснутых в замок рук срослись между собой.
Мужчина средних лет, исподлобья взирающий на них и не делающий даже попытки заговорить. Висящая клочьями рубаха, во многих местах перепачканная кровью и бесцветной слизью, не скрывала никаких видимых уродств, но Лэйд, подчинившись не то инстинкту, не то всё той же руке мисс ван Хольц, предпочёл обойти его стороной.
Двое мужчин, постарше и помоложе. Сидят в углу, соорудив никчёмное подобие баррикады, больше похожее не столько на препятствие, сколько на крепость, сооружённую детьми из подушек в гостиной. Оба держат десертные ножи и стараются оставаться невидимыми, не подозревая, очевидно, что полумрак более не укрывает их.
Старик, хнычущий за перевёрнутым шкафом и баюкающий сломанную руку. Мистер Госсворт?.. Нет, показалось. Просто похож. Проходя мимо, Лэйд невольно рассмотрел то, чего рассматривать ему вовсе не хотелось — сломанная рука, вывернутая под неестественным углом, заворачивалась в спираль, медленно, но под отчётливо слышимый тихий треск кости. Его тело ломало само себя, образуя под тканью костюма острые бугры.
Ещё одна женщина, лежащая без чувств на уцелевшей кушетке. Ещё один мужчина, скулящий от ужаса, тщетно пытающийся вжаться в стену. Джентльмен средних лет, истерически смеющийся, пытающийся запихнуть в глотку серебряные часы на цепочке…
Никто из них при виде Лэйда не бросался ему навстречу, жадно задавая вопросы. Никто не величал «мистером демонологом», не пытался заручиться его расположением, не угощал сигаретой или крекером. Напротив, стоило ему показаться, как уцелевшая жизнь спешила убраться прочь или, по крайней мере, сделаться невидимой, бесплотной.
Они боятся меня, понял Лэйд. Должно быть, на меня сошла часть страшной славы демона, окутав аурой грифа-падальщика. Неудивительно. Я измождён, но не ранен, моё тело всё ещё принадлежит мне и не изувечено по прихоти демона. Не удивлюсь, если многие из них втайне подозревают меня в сговоре с ним. Чёрт, пожалуй, надо внимательнее смотреть по сторонам. Не удивлюсь, если кто-нибудь из них попытается пырнуть меня в бок десертным ножом или пишущим пером…
— Вы ведь знаете, где Лейтон?
— А похоже, будто я иду вслепую? — огрызнулась она, — Он в буфетной на втором этаже. По крайней мере, был там, когда я отправилась к вам.
— Почему не в своём кабинете? — удивился Лэйд, — Я думал, у него есть свой кабинет.
— Не все твари подобно Розенбергу спешат укрыться в собственных норах, — отозвалась она, морщась при виде того, как торчащий из стены обрывок гальванического кабеля, приобретший отчётливо фаллическую форму, спорадически набухает и сдувается, бесконечно продолжая эту цепь отвратительных итераций, — Его собственный кабинет пострадал в числе первых. Сперва там распространился сильнейший запах кориандра, потом расплавились сами собой все подсвечники, а софа…
— Без деталей, — приказал Лэйд отрывисто, — Не хочу знать. Значит, он тоже решил удалиться от дел?
Мисс ван Хольц фыркнула.
— Вы плохо его знаете. Мистер Лейтон не из тех, кто сидит на диване, пока вокруг разворачиваются основные события. Он человек большого энтузиазма и работоспособности. Проведя инвентаризацию провизии, он не забыл сделать четыре тайника, выбрав наиболее сохранившиеся и вкусные её части. Не доверил никому из подчинённых, всё сделал сам. И, кстати, совершенно напрасно — вся спрятанная им еда протухла или превратилась в… Не буду говорить. После этого мистер Лейтон ударился в дипломатию. Вы же не думаете, что были первым, с кем он имел беседу? Он посетил всех — Крамби, Коу, Синклера, Розенберга… И многих других служащих высшего звена. Некоторые беседы велись за столь плотно закрытыми дверями, что содержание их мне неизвестно, но уверена, что во всех из них речь шла об одном. Мистер Лейтон заверял в своей преданности и надёжности, слабых запугивал, перед сильными заискивал, колеблющихся соблазнял…
Лэйд вспомнил скользкую банку оливок, принятую из рук Лейтона. Так отчётливо, что ему невольно захотелось вытереть ладони о сукно.
— Ваша осведомлённость начинает пугать меня, мисс ван Хольц. Одно из двух, либо Лейтон по простоте душевной посвящал вас во все свои планы, либо…
Она негромко рассмеялась.
— Помните, пусть я не вхожу в оперативный совет, у меня тоже есть маленькая толика власти в этом здании.
— Ваши машинистки?
— Конечно. Люди вроде Лейтона так привыкли к их присутствию, что воспринимают их как предмет обстановки. Не подозревая о том, сколь многое находится у них на виду. Они и докладывали мне о большей части происходящего. Впрочем, даже без них я могла бы догадаться, чем занимается Лейтон. Тем, что удаётся у него лучше всего. Пытается заручиться всеобщей помощью, заключает тайные союзы, устраивает сговоры, наушничает, доносит, лжёт… Наверняка он пытается стравить нас всех между собой.
— Зачем? — вырвалось у Лэйда, — Какой безумец будет устраивать драку на палубе тонущего корабля?
— Тот, кто хочет прибиться к сильнейшему. С вами он не сладил, потому наверняка сделал всё, чтобы сделать вас врагом в глазах других. Я знаю, что Коу не стал его слушать, выставил вон. Представляете? Даже чудовище оказалось слишком чистоплотным, чтобы заключить с ним союз. Разговор с Крамби длился совсем недолго, всего несколько минут. С Синклером он и поговорить не успел… После бойни в лазарете он некоторое время мелькал на всех этажах, но мне показалось, что это сродни движениям обожжённого мотылька. Мистер Лейтон начал паниковать, видя, что игра не складывается, а ставки неуклонно возрастают.
— И Розенберг решил, что найдёт в нём надёжного союзника?
— О чём думает мистер Розенберг никому неизвестно. Но если он что-то и сохранил с лучших времён, так это свой ум. Если ему нужен Лейтон, мы должны узнать, зачем.
— Как он вёл себя, когда вы передали ему письмо?
— Приоткрыл дверь и молча выдернул его у меня из рук.
— Не очень-то по-джентльменски, — пробормотал Лэйд.
— О, не беспокойтесь. Мистер Лейтон никогда не претендовал на то, чтобы быть джентльменом, а уж сейчас-то…
— Тяжёлые времена обнаруживают всё самое дурное в человеке, — согласился Лэйд, — Как нож для мяса обнаруживает…
— Ох! Избавьте меня от очередной кулинарной аллюзии, пожалуйста! Если я услышу ещё одно мудрое изречение мистера Хиггса, то точно выйду из себя. Вы не поняли меня, мистер Лайвстоун. Я на мгновенье увидела его руку, когда он взял конверт. И могу со всей уверенностью заявить — мистер Лейтон уже совершенно точно не джентльмен — ни внутри, ни снаружи.
Лэйд вспомнил помещение буфетной — он проходил через него во время своей инспекции и успел изучить, хоть и мельком. Приятное место. Во всех буфетных комнатах есть, пожалуй, что-то роднящее их, какая-то общая атмосфера умиротворения, которая царит внутри. Здесь никогда нет людской сутолоки, гомона голосов, надсадных трелей телефонных аппаратов. Здесь не решаются срочные дела, не шелестят на столах важные документы, здесь не решаются судьбы мира и не кроится политика. Здесь терпеливо, ожидая своего часа, хранится пища — в ящиках, пакетах, свёртках и россыпью, оттого внутри всегда приятно, особенным образом, пахнет. Не так, как в ресторанах, где пища уже приготовлена, подогрета и благоухает, но всё же весьма умиротворяюще.
Лэйд сомневался, что мистер Лейтон избрал буфетную своим убежищем, подчиняясь подобным соображениям. Скорее всего, он исходил из других предпосылок. Достаточно очевидных, чтобы Лэйд посчитал необходимым произносить их вслух.
Запас провизии.
Лейтон выбрал буфетную только потому, что это позволяло ему контролировать оставшиеся запасы съестного. А тот, кто распоряжается съестным во время голода, вправе ощущать себя королём — и неважно, что подданных делается меньше с каждым часом, а замок шатается со всех сторон…
Чем ближе они были к буфетной, тем больше людей встречалось им по пути. Эти уже не норовили броситься прочь, едва ли завидев Лэйда, лишь испуганно вжимались в стены. Им было, что терять. Испуганные, налитые крысиной желтизной глаза молча провожали его. Молодые мужчины, которые когда-то, наверно, были хороши собой, чисто выбриты и самоуверенны — сейчас они походили на грязных бродяг, съёжившихся от непосильного труда и серых от голода. Юные женщины, которые когда-то, пожалуй, были красавицами, но теперь выглядели всхлипывающими старухами, кутающимися в обрывки некогда прекрасных вечерних туалетов. Многие из них имели перевязанные импровизированными бинтами раны, но некоторые прятали под грязным тряпьём куда более тревожные знаки, знаки, которые Лэйд разбирал машинально, всякий раз внутренне ёжась от отвращения.