ившие тонкие шевелящиеся ростки, но Лэйд предпочёл не присматриваться.
Лейтон зарычал, отшвырнув жестянку в стенку. Судя по груде разорванных банок и перепачканным обоям, это была далеко не первая его добыча за сегодня. Он вытащил следующую банку — «баранина с пряностями» — и одним злым движением когтей разорвал её пополам. Этикетка лгала, это оказалась не баранина. Скорее, что-то вроде мумифицированной лягушки, на костях которой сохранилась лишь малая толика плоти. Лейтон, поколебавшись, сунул кусок в рот и несколько раз шевельнул челюстью, словно пытаясь распробовать. И глухо заворчал, сплёвывая на пол.
— Испорчено.
Следующая банка была пузатой, как трёхдюймовый снаряд. Сливовый сок. Лейтон одним махом оторвал у неё верх, точно это была не жесть, а писчая бумага, и запрокинул банку над распахнутым ртом. Жижа, хлынувшая из банки, цветом напоминала отвар моркови, а запахом — какие-то аптечные химикалии. Лейтон взвизгнул от злости, уронил банку и растоптал её, вмяв в поросший чешуёй пол.
— Испорчено!
Пакет с сухими хлебцами, выхваченный им из груды, выглядел вполне неплохо, по крайней мере, обёрточная бумага казалась неповреждённой. Но стоило Лейтону вспороть её когтями, как наружу высыпалась горсть извивающихся мясистых гусениц.
— Испорчено!
Он изменился. И прежде долговязый, он, кажется, сделался ещё длиннее, а его руки прибавили самое малое по семь дюймов[247] длины. Ноги, напротив, сделались короче и, судя по тому, как облегала их чудом уцелевшая ткань, выгибались теперь в другую сторону.
— Испорчено! Испорчено! Испорчено!
Он сильно сутулился, нависая над своей грудой никчёмных сокровищ, спина его выгнулась горбом, так, как не смогла бы выгибаться, будь в ней человеческий позвоночник. Но он, кажется, этого не замечал. Всё его внимание было приковано к жестянкам и пакетам, которые он алчно потрошил.
— Испорчено. Испорчено. Испорчено.
Костяные серпы мелькали в воздухе, с равной лёгкостью разрывая бумагу, жесть и дерево. Даже наблюдать за этим было жутко. Не человек, а жатвенная машина Белла в человеческом обличье, подумал Лэйд, пытаясь вызвать хоть какие-то мысли, чтобы спрятать за ними собственный страх. Такой, пожалуй, мог бы убрать три акра[248] пшеницы за час…
Голова Лейтона сильно увеличилась в размерах и, пожалуй, превосходила своими габаритами спелую тыкву сорта «Уэльская красная». Лэйд видел, как она покачивалась на плечах и, хоть мог видеть только затылок, по жадному хрусту челюстей заключил, что и лицевая её часть претерпела значительные изменения. И он догадывался, в каком направлении.
Уши мистера Лейтона перебрались наверх, при этом сильно разрослись и поднялись, превратившись в высокие треугольные хрящевые наросты, покрытые влажной розовой кожей. Кое-где её пробивала рыжая поросль — стремительно растущая шерсть. Собственные волосы мистера Лейтона превратились в грязный колтун, болтающийся где-то на затылке, взамен них его разросшийся череп покрывался новыми, рыжими как ржавчина. Сквозь тонкую розовую кожу Лэйд видел контуры разросшегося черепа, вытянувшегося в длину, с узкой нижней челюстью, так отчётливо, что можно было угадать даже швы черепных костей.
— Испорчено!..
Стеклянная банка с маринованными томатами лопнула, ударившись о стеллаж, усеяв пол воспалёнными алыми фурункулами, перекатывающимися, точно ёлочные игрушки.
Он нужен мне, напомнил себе Лэйд, борясь с желанием достать своё никчёмное оружие. По сравнению с костяными кинжалами, торчащими из запястий Лейтона, лезвие ножа выглядело не опаснее зубочистки. Мне — и всем выжившим. Я должен знать, что ему известно. Если это страшное существо владеет кусочком тайны, мне во что бы то ни стало надо завладеть им.
— Мистер Лейтон.
Лейтон глухо заворчал. Он тряс головой, пытаясь избавиться от застрявшего в зубах куска жести, но, услышав своё имя, щёлкнул зубами. Судя по звуку, эти зубы были достаточно мощны, чтобы перекусить тело Лэйда в любом месте.
— Мистер Лайвстоун? Это вы?
Голос у него изменился, стал ниже, обретя дополнительные обертоны, не свойственные для человеческих голосовых связок. Низкий, тяжёлый, грудной, он словно потрескивал в груди, приобретая жутковатые, почти мурлыкающие, интонации.
— Да, это я. Мы с мисс ван Хольц хотели бы поговорить с вами, если вы… — Лэйд покосился на груду обезображенных банок, вспоротых, вывернутых наизнанку и раздавленных, — если вы не заняты.
Лейтон рассмеялся — жуткий звук, похожий на перхание огромного мотора. Он стал большим, подумал Лэйд, действительно большим. Если бы он смог выпрямиться по весь рост, пожалуй, упёрся бы своей разросшейся головой в потолок, а ведь до того было восемь футов[249], не меньше. Впрочем, ещё раньше он коснулся бы его своими растопыренными треугольными ушами, обтянутыми тонкой розовой кожей.
— Удостоили меня визитом, значит. Это приятно. Приятно, мистер Лайвстоун. И мисс ван Хольц. Жаль, что вы не предупредили меня заблаговременно. Мой костюм в ужасном состоянии, я бы переоделся ради такого случая.
— Нет нужды, — заверил его Лэйд, — Мы и сами не вполне презентабельно одеты. Это не официальный визит. К тому же, вы и так превосходно выглядите.
Он видел, как по спине Лейтона прошла короткая дрожь. Ткань пиджака затрещала, и от одного этого треска ему захотелось попятиться. Броситься прочь из буфетной, захлопнув за собой дверь. Оставить это существо, ещё недавно бывшее Лейтоном и сохранившее его голос, наедине с обезображенными банками, полными зловонных помоев.
Лейтон стал разворачиваться к нему, переступая ногами на месте — его голова сидела на столь широкой и плотной шее, что потеряла возможность поворачиваться. Движения у него были странными, Лэйд не встречал таких среди чудовищ, которые попадались ему на жизненном пути. Тяжёлые, неспешные, они казались в равной степени грациозными и неуклюжими одновременно. Даже немного вальяжными.
— Вы неизменно великодушны, мистер Лайвстоун. Но не вполне честны. Я-то знаю, что выгляжу не лучшим образом. Все эти нервные потрясения, которые мы пережили за последнее время, не могут не сказаться на внешности, так или иначе. Все эти напасти, стрессы… Они ужасно воздействуют на кожу.
Он зря переживал по поводу кожи, подумал Лэйд, едва лишь увидев лицо мистера Лейтона. Кости его черепа разрастались столь быстро, что кожа попросту не успевала за ними. Лопнув, точно обивка на старом диване, она свисала с его вытянувшейся морды отслоившимися лоскутами, уже подсохшими и заворачивающимися по краям. Должно быть, какое-то время он пытался остановить этот процесс или, по крайней мере, скрыть по мере возможностей — во многих местах его треснувшее лицо с чудовищно удлинившейся челюстью, покрытое струпьями лопнувшей кожи, было обильно покрыто пудрой.
Никчёмная, безнадёжно запоздавшая попытка. Смешавшись с его собственной подсохшей кровью, пудра не скрыла произошедших с лицом чудовищных трансформаций, ни их страшных последствий. Превратившись в жирные потёки спелого розового цвета, блестящие поверх кости и клочьев кожи, она смотрелась бы даже комично при других обстоятельствах — как если бы мистер Лейтон упал лицом в торт, щедро покрытый клубничным кремом.
Но Лэйд отчего-то не испытывал желания смеяться. Потому что отчётливо видел под слоем пудры и крови те черты мистера Лейтона, которые внушали ему самые недобрые предчувствия.
Лицо Лейтона удлинилось, превратившись в морду и если в ней ещё оставалось сходство с человеческими чертами, то только лишь потому, что изменения ещё не полностью вступили в свою силу. Судя по тому, как он безотчётно тёр облезший череп костяшками пальцев, костная ткань всё ещё росла, причиняя, должно быть, своему владельцу немилосердный зуд. Это было хуже, чем сто одновременно растущих зубов.
Зубов… Лэйд поёжился, едва лишь взглянув на тот комплект, которым обзавёлся мистер Лейтон. Весьма недурной набор для мужчины его возраста, никогда особо не следившего за зубами, к тому же, курильщика. Зубы удлинились, сделавшись тонкими, острыми и немного загнутыми. А ещё белоснежными, как осколки сахара — не местного, коричневатого, из сахарного тростника, а того, что доставляют кораблями из Германии и России, белого, как снег. Особенно увеличились в размерах клыки. Блестящие, такие же белые, изогнутые, похожие на две пары пещерных сталактитов и сталагмитов, они выглядели так, будто созданы были для того, чтоб глубоко погружаться в мясо — несомненный признак хищника, будто всех прочих было мало.
Зубы не такие мощные, как у собаки, машинально отметил Лэйд. И уж точно не похожи на лошадиные. Эта узкая челюсть, клыки и строение черепа… Эти черты, уже явственно нечеловеческие, но ещё находящиеся в стадии трансформации, неоконченные…
Нос мистера Лейтона съёжился и растёкся по лицу, превратившись в кожистую бородавку, плотную и пористую, напоминающую сухой тёмно-розовый бархат. Из этой бородавки росли жёсткие белёсые пучки усов, которые дрожали в воздухе, точно тонкие гибкие антенны. Глаза мистера Лейтона разъехались в стороны и утопали в глазницах, которые сделались чересчур глубоки и велики для них. Разделённые монументальной тяжёлой переносицей, они были бы человеческими — почти человеческими — если бы не жутким образом расплывшаяся радужка, внутри которой дрожал вытянувшийся, ставший почти вертикальным, зрачок.
Что-то кошачье, подумал Лэйд. Без сомнения, новая природа мистера Лейтона тяготеет к фелидам[250]. Интересно, к какому конкретно виду? Пантера? Ягуар? Пожалуй, будет вдвойне забавно, если тигр, вот только многие ли из присутствующих смогут оценить в должной мере всю иронию?..
Нет, подумал он секундой позже, всё-таки не тигр. У тигров уши едва выступают и полукруглые по форме. У Лейтона же они непомерно разрослись, превратившись в пару островерхих парусов на макушке. Должно быть, у него необычайно острый слух, которым можно обнаружить его собственное, Лэйда Лайвстоуна, порывистое дыхание, как и натужное биение его сердца.