— Что вам угодно, мистер Лайвстоун? — зубы Лейтона разошлись, чтобы сомкнуться с мягким гипнотизирующим клацанием. И Лэйд невольно подумал о том, что окажись между ними в этот миг его собственная рука, он не досчитался бы куда большего количества пальцев, — Как и полагается радушному хозяину, я бы охотно угостил вас, да видите сами…
Он стиснул консервную банку в ладони, отчего та, хрустнув, смялась в жестяной ком, исторгнув наружу сгустки оранжевой кашеобразной жижи.
Кажется, он сам не понимал, до чего сильно изменилось его тело. Лишившись союзников, отгородившись от мира, Лейтон, кажется, в последнее время был слишком поглощён муками голода, чтобы ощущать всю серьёзность произошедших с ним изменений. Он ещё пытался двигаться по-человечески, не замечая, что его новый скелет противится этому, а конечности гнутся совсем не в тех местах, где это естественно для человеческой природы. Не замечал, верно, и многого другого — удлинившейся пасти, слезающей с остатков лица лохмотьев кожи, обострившегося обоняния…
Может, ему и не суждено заметить, подумал Лэйд. Может, остатки человеческого растают в нём слишком быстро, чтобы он сам смог заметить… Надо перейти к делу, подумал он, стараясь не глядеть ни на зубы Лейтона, ни на его когти. В нём, очевидно, уцелело человеческое зерно, а значит, и остатки логики. Надо дать ему понять, что мы не враги, мы единомышленники, пусть собранные не взаимной симпатией, а волей обстоятельств. Только вместе мы можем спастись. Он должен понять. Он не во всех отношениях приятный джентльмен, но не дурак — далеко не дурак.
Лэйд кашлянул в кулак.
— Нам с мисс ван Хольц стало известно, что вы не так давно получили письмо от мистера Розенберга.
— Письмо? — Лейтон тяжело повёл головой, — Ах да, письмо… В самом деле, я получил письмо. И весьма любопытное. Кажется, мисс ван Хольц не смогла удержать свой миленький носик вдали от него?
Собственный нос Лейтона задрожал, пучки усов беспокойно зашевелились.
Нет, не тигр, определённо. Скорее… Лэйд вдруг понял, что ему напоминает видоизменившаяся морда Лейтона. Но сейчас это уже не имело значения. Скорее всего, не имело.
— Боюсь, дело зашло слишком далеко, чтобы мы могли позволить себе уделять должное отношение приватности, — заметил он, — И дело может зайти ещё дальше, если мы, последние здравомыслящие люди в этом здании, не сможем объединиться.
Лейтон сделал несколько мягких не совсем уверенных шагов. Кажется, его тело принуждало его двигаться на четырёх конечностях, но человеческая часть сознания ещё противилась этому, оттого движения и выглядели неуклюжими.
— Объединиться… — Лейтон задумчиво кивнул, уронив с морды клочок съёжившейся кожи, покрытый пудрой. Кости его вытянувшегося черепа зарастали новым покровом, уже не человеческим, полупрозрачным и розовым, в некоторых местах уже пронизанным молодой ворсистой щетиной неопределённого цвета, — Знаете, когда-то я потратил много времени и сил, убеждая наших работников в том же. Только объединение позволит коллективу работать сплочённо. Сделаться одной единой семьёй. Но разве меня слушали? Разве меня слушали, мистер Лайвстоун?..
Он двинулся по разгромленному помещению, переступая через зловонные лужи, выпущенные смятыми банками, и обходя стеллажи. Несмотря на некоторую неуклюжесть, движения его были мягки и почти беззвучны, как и полагается большой кошке. Лейтон опирался руками о пол, но, видно, ещё не овладел искусством втягивать когти. Его раздувшиеся кисти, превратившиеся в комья поросшего жёстким волосом хрящеватого мяса, скрежетали когтями по полу.
— Мистер Крамби никогда не слушал меня. Ему довольно было того, что арифмометры щёлкали, а чай подавался горячим. Он никогда не думал о том, как важно сплотить всех воедино! Меня же считал одержимым сплетником, вечно разнюхивающим и шпионящим за его людьми. И поглядите, к чему это нас привело!
Лэйд старался держаться так, чтобы оставаться к нему лицом. Он не собирался позволять Лейтону завлечь себя в бессмысленный разговор.
— Письмо, — произнёс он спокойно, — Письмо Розенберга. Мы полагаем, ему что-то известно. У него есть какие-то соображения на счёт того, как выбраться из ловушки, в которой мы оказались. И мы с мисс ван Хольц будем очень благодарны, если…
— Письмо! — Лейтон засмеялся своим новым потрескивающим голосом, и от этого смеха волосы на спине Лэйда зашевелились, точно по ним пробежал лёгкий гальванический разряд, — Ну конечно. Письмо. Вот, что привело вас. Желание спасти свои жизни — и ещё любопытство. Забавно…
Лейтон поднял свою руку к ощерившемуся зубами лицу, точно только сейчас её увидел. Он попытался пошевелить пальцами, но не возымел успеха — его пальцы превратились в скрюченные багровые отростки, почти сросшиеся между собой и укрытые клочьями бесцветной шерсти. Когти со скрежетом втянулись на дюйм или два.
— Забавно, — повторил он задумчиво, увлечённый этим зрелищем, словно бы и позабыв про Лэйда, — Мне самому любопытство всегда ставили в вину. Даже Крамби считал, что я перегибаю палку. Что ударяюсь в шпиономанию, что мой интерес к его работникам нездорового свойства… Посмотрел бы он сейчас на меня! Жалкое ничтожество. Я уверен, это он свёл в могилу старика. Он всегда его презирал, ждал не дождался, когда тот бросит штурвал. О, если бы вы знали про него и Коу всё, что известно мне… Впрочем, сейчас уже, конечно, неважно.
Лэйд не собирался вслушиваться. Вопрос взаимоотношений между Крамби и Олдриджем давно отошёл на задний план, тем более, что подноготная этих отношений уже сделалась ему ясна. Как говорил мистер Хиггс, величайший знаток человеческих отношений, «Всякий раз, вздумав изобрести рецепт нового соуса, сперва подумайте — а не изобретёте ли вы его во второй раз?..»
Ревность. Жадность. Нетерпение. Самоуверенность. Гордыня. Зависть. Все эти соусы были ему хорошо знакомы. Все они давно стали завсегдатаями на кухне всего человеческого рода. Даже Левиафан бессилен придумать что-то новое.
— Если вы что-то знаете, вы должны поделиться этим с нами. Спасение — наше общее дело. И я…
Лицо Лейтона скривилось от отвращения. По комнате пронёсся хруст — мимические мышцы, уже не бывшие мышцами человека, сдавили не успевшую затвердеть костную и хрящевую ткань черепа. Должно быть, эта гримаса причинила ему самому боль, потому что заговорил он не сразу.
— Вы называете себя демонологом, — процедил он, помотав головой, — А сами между тем ни черта не понимаете в природе того существа, в чьей власти мы оказались. Он жесток? Да, без сомнения. Он изобретателен? О да! А ещё он не человечески ироничен. Мне много раз предрекали, что моё любопытство меня погубит, но я не думал, что демон воспримет это столь буквально… В некотором роде это даже забавно. Точнее, я счёл бы происходящее забавным, если бы не понимал, что именно сейчас происходит.
— А Розенберг понимает? — наугад спросил Лэйд.
— Розенберг умён, — Лейтон склонил голову, отчего в буфетной раздался негромкий треск, наверно, хрящи его хребта ещё не срослись друг с другом должным образом, — Он всегда был умён, мерзавец. Не так, как старик, но тоже дьявольски догадлив. Он сообразил. Но знаете, я догадался ещё раньше. Он работает с цифрами, а я работаю с людьми. Я сразу понял. Едва только увидел, как старина Кольридж превращается в чертового кальмара. А мог бы догадаться ещё раньше. Когда никчёмная дура рассталась с собственным лицом. Когда выпивоха, которого я держал на работе из лучших побуждений, влил себе в глотку кислоту…
Лэйд не отступил, когда Лейтон шагнул в его сторону. Остался на месте, вперив в него взгляд. На людей этот взгляд действовал почти всегда должным образом, но мистер Лейтон уже был не вполне человеком. И это становилось отчётливо заметно с каждой минутой. Он всё сильнее припадал на передние руки, выворачивающиеся под странным углом. Голова всё сильнее клонилась к земле. Костюм трещал по всем швам, покрываясь буграми и скрывая многочисленные трансформации тела.
Лэйд заставил себя не замечать этих преображений. Вернуть мысль в рабочий контур, занять делом, заставить её искать ответ.
Женщина, которой отсекло лицо стеклом. Переломавший руки техник. Водитель, разбившийся на служебном локомобиле. Рассеянный клерк, выпивший отраву. Они не были жертвами трагической случайности, как и подозревал Крамби. Демон дотянулся до них. Ещё тогда, прежде чем увлечь набитое людьми здание в адскую бездну. Но…
— Те четверо, которые угодили под расправу первыми. Демон не убил их. Почему?
Лейтон усмехнулся — жутковатое зрелище. Язык у него сделался широким, как лопата, и бледно-розовым, но ещё страшнее было то, что он был покрыт полупрозрачными острыми шипами, тончайшими и загнутыми, точно рыболовные крючки.
— Потому что не мог. Не вошёл в силу. Но сейчас…
— Что? — спросил Лэйд с нехорошим чувством, — Что сейчас?
— Сейчас он в полной силе. Он вступил в свои права, если ты понимаешь, о чём я говорю. В полном объёме. И я — живое тому подтверждение.
Лейтон зашипел. Росшая пучками шерсть на его мясистом загривке вздыбилась, розовая мякоть обрамлявших пасть губ приподнялась, обнажая острейшие костяные кинжалы. Глаза его набухали в глазницах, делаясь всё больше, но чем сильнее они росли, тем сквернее было ощущать на себе их взгляд — взгляд двух щербатых янтарных лун с вытянутым вертикальным зрачком посерёдке.
— Вам страшно? Вам омерзительно? Противно? Зря. Скоро со всеми нами произойдёт нечто подобное. Может, ещё более жуткое. Кольридж, Синклер, Коу, я, Розенберг… Даже хорошенькая мисс ван Хольц. И поверьте, то, что случилось с нами, не сравнится с тем, что ждёт её саму. О, я бы хотел на это посмотреть…
Лэйд услышал, как где-то за стеллажами всхлипнула мисс ван Хольц. Она слышала их разговор, каждое их слово.
— Она не входит в оперативный совет, — твёрдо произнёс Лэйд, не позволяя вниманию Лейтона переключиться на кого-то другого, — У демона какие-то счёты к окружению Крамби, не так ли? Он уничтожает вас по какой-то причине. Вы что-то сделали, прогневав его, или…