[252], контурами напоминающие не то обглоданные кости, не то переломанные пальцы. Кое-где — туры[253] из нагромоздившихся камней, каждый из которых напоминал обсидиановую бусину, отполированную и источающую раскалённый пар. Иногда встречались настоящие статуи, но их Лэйд старался избегать, строя путь так, чтобы держаться от них подальше.
В одной, вытесанной из дымчатого, цвета крови, циркона, отчётливо угадывались контуры человека, разрывающего себе грудь. Другая, не столь детализированная, созданная не то из камня, не то из плотного серого дерева, изображала непомерно раздувшееся человеческое тело, больше походящее на пузырь из жира и норовящее вот-вот лопнуть. Были и более жутковатого свойства. Угловатые, серые, острые, будто и не выточенные, а выгрызенные миллионами крошечных зубов из гранита, они не изображали людей, они изображали существ, которые обладали лишь условной человекоподобностью, и одного взгляда, брошенного на их распахнутые треугольные пасти было достаточно, чтобы стараться впредь их не замечать.
Но лестница была не единственным препятствием. Комнаты, которые они миновали на пути к кабинету Розенберга, тоже поддались изменениям, иногда причудливым, иногда — и куда чаще — пугающим. Забавно, подумал Лэйд, стараясь глядеть лишь себе под ноги, если бы демон в самом деле захотел запереть нас, ему потребовалось бы на это не так уж много усилий. Он мог вырастить на нашем пути бездонные пропасти и провалы с шипами, крепостные стены и наглухо запертые ворота. Мог в конце концов заставить камень срастись, так легко, будто это человеческая плоть. Но, кажется, это не входит в его планы. Он не хочет запереть нас. Он, точно опытный антрепренёр, лишь демонстрирует, что нас ждёт, терпеливо выстраивая новую ткань мироздания. Точно хочет, чтобы мы были готовы к последнему, и самому страшному, превращению…
Мисс ван Хольц и сама, кажется, с трудом узнавала путь. Она шла уверенно, увлекая за собой Лэйда, но иногда заметно колебалась, выбирая дорогу, а иногда, кажется, и вовсе двигалась наугад. Тяжелее всего ей пришлось в небольшом фойе на третьем этаже, где фантазия демона создала настоящий атриум, бурно разросшийся во все стороны и оттеснивший прочие помещения. Даже находиться здесь было непросто — геометрические формы, из которых он был создан, лишь на первый взгляд казались беспорядочным нагромождением кривых и углов. Достаточно было провести здесь минуту, чтоб человеческий глаз начинал распознавать страшную симметрию, сокрытую в сросшихся друг с другом камне и дереве, дьявольский узор, медленно сводящий с ума и вытесняющий из груди дыхание.
Не смотреть, приказал себе Лэйд уже в которых раз. Этого он и добивается. Смутить, соблазнить, напугать, свести с ума. Просто не смотреть и…
Потолок поднялся невероятно высоко и изогнулся чудовищным куполом, внутреннюю поверхность которого покрывало бесчисленное множество ртов с лоснящимися пухлыми губами. Колонны превратились в подобие огромных гнилых пальцев, поддерживающих кровлю, раздувшихся в суставах и зловеще поскрипывающих. Сверху, негромко дребезжа в порывах несуществующего ветра, свешивались конструкции, которые Лэйд сперва принял за медных дверных колокольцев. Пожалуй, доктор Фарлоу прав, ему стоит подумать о том, чтобы заказать очки или, по крайней мере, монокль. Это были не колокольцы, это были грозди из чьих-то рёбер, серебряных и, кажется, оловянных.
— Не смотрите, — приказал Лэйд, беря мисс ван Хольц под руку, — Здесь не на что смотреть.
— Я знаю, — она попыталась отстраниться, Лэйду пришлось немного тряхнуть её за плечо, — Я смотрю на… на…
Он поймал её взгляд, устремлённый не вверх, но вправо, к одному из коридоров, который медленно превращался в пульсирующую кишку из чего-то мягкого, не то из воска, не то из прорезиненной ткани. Там шевелился незамеченный Лэйдом человеческий силуэт, сливавшийся с жуткими статуями до такой степени, что с первого взгляда казался одним из них. Но это было не изваяние, рождённое демонической фантазией из небытия, это был человек. Или, по крайней мере, что-то, что некогда было человеком.
Женщина. Она стояла на четвереньках и судорожно хрипела, нечеловечески широко раскрыв рот. Её челюсти распахнулись так широко, что Лэйд почти слышал треск лопающихся костей. Между трещащими зубами свешивалось нечто жуткое, огромное, раздувающееся, покрытое влажными язвами, похожее на огромного слизняка, ожесточённо стегающего хвостом из россыпи сросшихся шипов. Страшная тварь, должно быть, проникла ей в рот и теперь, не обращая внимания на её жалкие попытки, медленно ввинчивалась внутрь, медленно разрывая глотку.
— Её язык, — мисс ван Хольц пошатнулась, безотчётно впившись в рукав Лэйда, — Это ведь её язык, да?
Да, подумал Лэйд. Это её язык. Невероятно раздувшийся, вывалившийся из разорванного рта, стелющийся по земле и превратившийся в жуткую тварь. Её собственный язык.
— Возможно. В любом случае, мы бессильны ей помочь. Надо продолжать путь.
Мисс ван Хольц стиснула зубы. Так крепко, будто боялась, что её собственный язык учинит нечто подобное. Даже рефлекторно ощупала губы дрожащими пальцами.
— Это Офия. Помощница и стенографистка Розенберга. Он даже её не пустил в кабинет. И вот… Бедная маленькая Офия. Она никому не желала зла. Никогда не крала скрепок, не наушничала, не интриговала, не портила впустую бланков, не занимала телефонный аппарат личными беседами. Единственное, за что я корила её, за любовь к сплетням. Однажды я сказала ей, что… что… что её язык не доведёт её до добра. И она… Её…
Лэйду пришлось хлопнуть мисс ван Хольц по щеке.
— Не вы учинили с ней это, — тихо и внушительно произнёс он, — Не вы в ответе.
Мисс ван Хольц вяло трепыхнулась в его руках.
— Вы не понимаете, — пробормотала она, — Я подумала о другом. Её убивает собственный язык. Синклера разорвало на части, а он был малодушен и часто подстраивался под чужое мнение, пытаясь сойти за своего. Кольридж с его кальмаром…
Лэйд не знал, о чём она думает, но знал, что эта мысль, ворочающаяся в её мозгу, разрушительна и, скорее всего, может свести её с ума.
— Розенберг, — сказал он, — Мы должны добраться до Розенберга во что бы то ни стало. Всё остальное не имеет значения. Уже не имеет.
— Да. Розенберг, — она судорожно втянула воздух сквозь плотно сжатые зубы, — Вы правы. Надо думать об этом. Мы уже почти пришли. Его кабинет за этим углом.
К облегчению Лэйда, эта часть этажа оказалась меньше затронута демонической скверной. По крайней мере, паркет ещё выглядел паркетом, а стенные светильники, хоть и погасли, не пытались зацепить их шевелящимися медными пальцами, как прочие, внизу. Если что-то и говорило о том, что эта область пространства медленно изгибается под демонической волей, так это лёгкий неестественный запах, разлитый в воздухе, который Лэйд сперва принял за лёгкий аромат фенхеля.
Нет, что-то другое, но лучше не задумываться на этот счёт, чтобы не позволить демону забраться ему в голову. Он властен над всем в этом здании, но только не над Лэйдом Лайвстоуном. Пока ещё нет.
Дверь кабинета была закрыта. Прежде чем коснуться её костяшками пальцев, Лэйд машинально оценил её прочность, как это сделал бы опытный медвежатник. И вынужден был разочарованно присвистнуть.
Хорошая, основательная дверь. Такой впору украшать не кабинет начальника финансовой службы биржевой компании, а банковскую кассу где-нибудь в Майринке. Внешне не очень выдающаяся, даже изящная, она скрывала под лёгкими деревянными панелями стальные полосы толщиной самое меньшее в половину дюйма, а петли её были укреплены в достаточной степени, чтобы противостоять лому или монтировке. Замок очень мощный, наверно, американского образца, такой не открыть шпилькой или карандашом.
Лэйд поскрёб затылок. Если им потребуется силой вытащить мистера Розенберга из его раковины, не обойтись без тяжёлого инструмента. Тут потребуется дрель с алмазным сверлом и прорва времени. Или пара шашек динамита. Досадно, что ни того, ни другого в карманах его висящего тряпкой пиджака не было.
В следующий раз я непременно учту это, решил Лэйд. Отправляясь на торжественный ужин, прихвачу с собой динамит, дрель, ружьё для охоты на буйволов, запас консервов, компас, непромокаемые спички, рюкзак, бочку с водой, перевязочные пакеты, походный тент, сигнальную ракету, спальный мешок, запасные ботинки, котёл, макинтош, запас соли… Возможно, это будет стоить мне некоторых затруднений в общении, особенно в те минуты, когда я попытаюсь сдать всё это швейцару или устроить на стойке для зонтов, но, по крайней мере, я буду во всеоружии…
Он постучал в дверь — четыре быстрых выверенных удара один за другим. Не так, как стучат посыльные и курьеры, осмелившиеся побеспокоить хозяина, несмело и робко, не так, как стучат заезжие коммивояжёры, спешащие сбыть вам лосьон для волос и патентованные пилюли от бессонницы, сухо и деловито. Постучал так, как одному джентльмену пристало стучать в дверь другого, степенно и уверенно.
— Мистер Розенберг! — Лэйду пришлось повысить голос, толстая дверь наверняка неважно пропускала звуки, — Вы здесь?
Нет, подумал он, досадуя, что за время пути был слишком поглощён, рассматривая жуткое окружение, и не удосужился загодя придумать подходящей реплики. Разумеется, не здесь, садовая твоя голова! Спешно отбыл на Эпсомское дерби[254], оставив дела секретарю!
Лэйду показалось, что из кабинета мистера Розенберга доносится шорох. Негромкий, едва слышимый. Что-то вроде того шороха, который издаёт осторожно перебираемая рукой бумага. Ничего удивительного, в кабинете Розенберга, насколько он помнил, было до черта бумаги. Договора, потерявшие не только юридическую силу, но и смысл своего существования. Просроченные векселя, которые уже никто и никогда не предъявит к оплате. Привилегированные и простые акции, платёжные сертификаты, хитро составленные римесса