— Что с ним?
Лэйд поколебался. Едва ли он выдал бы этим Розенбергу какую-то важную информацию, просто ему требовалось несколько секунд, чтобы сформировать из мыслей слова.
— Он превратился в кота.
К его удивлению Розенберг хмыкнул. Будто в самом деле услышал нечто забавное.
— Ну конечно. Старый добрый мистер Лейтон. Можно было предположить, что его любопытство сыграет с ним злую шутку. Раз уж вы здесь, могу я предположить, что он мёртв?
— Можете. Он мёртв. А Коу, может, буль-энд-терьер, но явно не настроен исполнять ваши грязные поручения. Ваша затея сорвалась, в чём бы она ни заключалась. Всё кончено.
По кабинету пронёсся шелест. Он исходил из дальнего угла, того, где прежде располагался письменный стол Розенберга. Лэйду непросто было ориентироваться в оплетённом паутиной помещении, но направление он поймал верно. Розенберг там. Ждёт. Ждёт его, Лэйда Лайвстоуна. И скоро дождётся, потому что Лэйд Лайвстоун, Бангорский Тигр, уже идёт к нему, готовый вытряхнуть из него правду, чего бы это ни стоило. Даже если демон наградил его обликом и свирепостью африканского каймана.
— Выходите, Розенберг. Расскажите мне всё, что вам известно. Я не обещаю, что это спасёт вам жизнь, но даю слово Бангорского Тигра, я сделаю всё, чтобы…
Розенберг засмеялся. Смех у него был трещащий, точно в глотке застрял ворох осенних листьев. И, кажется, презрительным.
— Чему вы смеётесь?
— Я смеюсь над вами, Лэйд. Простите меня, но вы дурак. Когда-то это казалось мне просто досадным, но сейчас… Сейчас это кажется мне вопиюще несправедливым. Есть нечто нечестное в том, что человек, вовлечённый в тайные науки, получивший возможности, подобные вашим, настолько слеп, косноязычен и глуп.
Лэйд не ощутил себя уязвлённым. Был слишком занят тем, чтобы разглядывать обстановку, пытаясь определить, с какой стороны может грозить опасность. Благодарение Богу, хотя бы не приходилось думать о том, как бы потише передвигаться — укрытый толстым слоем паутины пол скрадывал звуки лучше, чем самый густой персидский ковёр.
— Вот как?
— В вас нет прозорливости, — произнёс невидимый Розенберг с горечью, — Нет гибкости мышления. Нет тех черт, которые делают из талантливых аматоров настоящих профессионалов своего дела. В глубине души вы лавочник, Лэйд. И обречены им оставаться до конца своей жизни.
— А вы бы, конечно, на моём месте сделались здешним светилом, — огрызнулся Лэйд, невольно задетый, — Не так ли?
И сам понял — с опозданием — да, сделался бы.
Если бы человек, подобный Розенбергу, с его мощным аналитическим разумом, легко управляющимся в сложнейшем переплетении факторов и обстоятельств, обрёл те возможности, которыми владел вопреки желанию сам Лэйд… Уж точно он не стал бы владельцем захудалой бакалейной лавки, затерянной в глубинах Миддлдэка.
О, Розенберг добился бы многого. Очень многого. С его хваткой, его амбициями, его вечно снедающим голодом… Он вынужден был отдать свой гений в услужение сперва чудаку Олдриджу, потом узурпатору Крамби, но если бы он был свободен, о, если бы он был свободен!..
Он сделался бы гроссмейстером какой-нибудь могущественной кроссарианской ложи, пожалуй, и это самое малое из того, чего он мог бы добиться. Живым святым у китобоев. Сакральным мудрецом, чьё имя посвящённые в тайны Левиафана произносят лишь шёпотом, как некоторые имена, наделённые мощной силой. Пожалуй, можно даже представить, чтоб Розенберг в конце концов возвеличился до такой степени, что сам сделался бы одним из Девяти Неведомых. Безумие, конечно, но отчего бы и нет? Вот только… Лэйд усмехнулся. Вот только он оказался неспособен противостоять чарам острова, запершим его в кабинете и медленно выдавливающим жизнь. Недалёкий лавочник прожил дольше самоуверенного мудреца, как это обыкновенно и бывает в жизни.
Обломки арифмометра лежали на прежнем месте, но от Лэйда не укрылось, что остатки сложного механизма изувечены ещё больше, а мелкие осколки разметены по полу. Кто-то явно вымещал на несчастном аппарате злость. Как и на многих других предметах обстановки. Картины сорваны со своих мест и разодраны в клочья, рамы разбиты. Обшивка кушеток распорота, а сами они покрыты толстым слоем шевелящейся паутины, местами блестящей, точно сгустки слюды. Прежде чем Розенбергом овладел дух саркастичного фатализма, он явно пребывал в ярости и безжалостно громил обстановку собственного кабинета.
Надо заставить его говорить, подумал Лэйд. Я должен знать, где он находится, чтобы он не подкрался и не удушил меня, а то и чего похуже. Пусть болтает. Пусть тешит свою самонадеянность.
— Признайтесь начистоту, старина, ни черта не знаете о демоне и его планах. Вы просто захотели в последние часы своего существования уничтожить человека, которого презирали все эти годы. Крамби. Вы завидовали тому, что он, а не вы, стал во главе компании.
Розенберг отчётливо захрипел. Отделённый от Лэйда стеной из затянутой паутиной мебели, он явно воспринял эти небрежно брошенные слова всерьёз.
— Нет. Я понял. Сообразил, что к чему в этом деле. Я ведь не идиот и не слепой. «Фолкс и Данхилл» предлагают мне…
Лэйд кивнул.
— Должность управляющего с окладом в сто пятьдесят тысяч фунтов в год. Я помню. Но сомневаюсь, что их предложение сохранит свою силу, если они увидят вас сейчас.
Голос Розенберга поник.
— Вы правы, — пробормотал он, — Слишком поздно. Впрочем, какая разница… Отчасти вы правы, я не всё знаю. Я не знаю, что представляет из себя демон, это не та материя, с которой я привык работать. Но я доподлинно знаю, к чему он стремится.
Лэйду пришлось остановиться и несколько секунд простоять неподвижно. Если Левиафан наделил Розенберга в его новой ипостаси чутким слухом, тот мог услышать приближение Лэйда по ударам его сердца, сделавшимся тягучими и громкими. Пришлось немного помедлить.
— Как вы догадались?
Невидимый ему Розенберг усмехнулся.
— У меня есть некоторые соображения на этот счёт. Но я привык считать себя деловым человеком, Лэйд, и мыслить как деловой человек. Делиться информацией, тем более такой важной, не получая ничего взамен, претит моей натуре. Допустим, я расскажу вам кое-что. Немногое, но то, что знаю доподлинно. А вы со своей стороны…
— Да? — осторожно произнёс Лэйд, — Чего вы хотите взамен? Чашку кофе? Булавку для галстука? Запонки?
— Запонки… Едва ли они мне пригодятся. Не беспокойтесь, я не потребую от вас ничего чрезмерного. Только лишь небольшую и не очень обременительную услугу. Она не потребует у вас много сил, лишь толику времени, не большую, чем требуется для пары ударов сердца. Вы согласны на такого рода сделку?
Лэйд помедлил, ощущая, как тяжело и хрипло дышит Розенберг.
Согласившись оказать ему услугу, в чём бы она ни заключалась, он ставит себя в зависимое положение, подчиняет чужой — и явно недоброй — воле. С другой стороны… Разве он не исчерпал все средства, пытаясь играть самостоятельно? Разве не отчаялся, применив все свои таланты и способности, не получив ничего в ответ?
— Согласен, — произнёс Лэйд, — Я окажу вам услугу, если она не будет противоречить моим интересам и интересам прочих уцелевших. Только на таких условиях.
— Годится, — легко согласился Розенберг, — Итак, вы хотите знать…
— Хочу знать, как вы догадались, — резко произнёс Лэйд.
— Я не догадался. Я лишь сопоставил факты, вспомнил детали, обозначил тенденции. Я ведь именно этим и занимался по долгу службы, Лэйд, сопоставлял, обозначал, прогнозировал. В конце концов, Крамби платил мне за это жалованье, и весьма неплохое. Но догадался не я. Один человек подсказал мне. И вы не поверите, когда узнаете, кто это был. Лейтон.
Лэйд едва не споткнулся на ровном месте.
— Он?!
— Иронично, неправда ли? Никто не считал Лейтона большим умником, он и не был им. Самовлюблённый дурак, никчёмный манипулятор и интриган. Но он сообразил первым. Не понял, но почуял верное направление. И поделился со мной своими подозрениями. Это было давно. Вы в ту пору ещё бродили по зданию, ища невесть какие знаки, и бормоча себе под нос.
— И Лейтон пошёл к вам.
— Не потому, что испытывал ко мне нежные чувства, — хмыкнул Розенберг, — Думаю, хотел набиться ко мне в союзники. Он всегда был расчётливым мерзавцем. Но я был слишком потрясён, чтобы раскинуть мозгами. Клерки ещё не закончили выгребать из разгромленного обеденного зала обрывки слизких щупалец. То, что осталось от бедняги Кольриджа…
Голос Розенберга прервался, сменившись неприятными хлюпающими звуками, перемежаемыми шелестом бумаги. Лэйд замер, приникнув к опрокинутому шкафу. До Розенберга оставалось каких-нибудь десять футов. Он ощущал его присутствие, как ощущал и усилившийся запах — кисловато-сладкий, едкий. Напоминающий ему запах, что царит обыкновенно в подполе изъеденного термитами дома.
— Семя, брошенное Лейтоном, упало на благую почву. Начав размышлять о сказанном им, я быстро заметил закономерности и связь. Биржевые торги, в сущности, тоже основаны на сокрытых закономерностях и не выявленных связях. Но если уж научился постигать эту науку…
Розенберг работает с цифрами, а я работаю с людьми, вспомнил Лэйд, так сказал Лейтон.
«Я сразу понял. Едва только увидел, как старина Кольридж превращается в чертового кальмара. А мог бы догадаться ещё раньше. Когда никчёмная дура рассталась с собственным лицом. Когда выпивоха, которого я держал на работе из лучших побуждений, влил себе в глотку кислоту…»
«Я работаю с людьми».
Люди, подумал Лэйд, что-то, связанное с людьми. Всё это время я искал демона, а надо было…
Но мысль оборвалась, запуталась, свилась затягивающимися кольцами, точно неправильно уложенная на дно лодки бечёвка, мгновенье, и Лэйд потерял её хвост. Осталось только слово «люди», которое он бессмысленно повторял раз за разом.
Люди, люди, люди, люди…
— Вздор, — выдохнул Лэйд, — Демону не нужны закономерности и связи, он получает удовольствие, измываясь над нами и казня самыми изощрёнными способами.