— А если я откажусь? Будете пытать меня? — раздувшийся живот паука мелко затрясся и Лэйд понял, что это был смех, — Вы в самом деле считаете, будто способны причинить мне большую боль, чем та, которую я уже пережил? Впрочем… Как и всякий лавочник, вы слишком узко мыслите. Один из законов рынка гласит — если исполнитель отказывается с вами сотрудничать, всегда можно найти другого исполнителя. Не так ли, мисс ван Хольц?
Он не был единственным человеком, способным бесшумно ходить по толстому слою устлавшей пол паутины. Лэйд вспомнил об этом слишком поздно, лишь после того, как мисс ван Хольц, оказавшись у стола, положила руку на револьвер.
— Стойте! — приказал он, — Не вздумайте…
Но мисс ван Хольц даже не взглянула в его сторону. Она смотрела на огромного паука, скорчившегося в своём углу. Смотрела так, будто тот был оракулом, изрёкшим истину божественной, немыслимой силы, облечённую всего в несколько слов. Истину, размышлениям над которой можно посвятить годы.
— Так это правда? — спросила она. Револьвер был тяжёл для неё, ей пришлось держать его двумя руками, чтобы поднять и навести на Розенберга, — Это всё правда? Ах ты дрянной старый паук!.. Ты мог догадаться раньше! Мог предупредить! Мог…
Округлая голова Розенберга заворочалась на паучьем торсе.
— Поздно, — выдохнул он, исторгнув на грудь две струйки мутной жижи, — Знай я с самого начала, но… Крамби никому не сказал. Даже мне.
Лэйд хотел было шагнуть к мисс ван Хольц, чтоб мягко перехватить оружие, но это ему не удалось. У неё в самом деле был чертовски острый слух, а может, отчаянье обострило все её органы чувств до нечеловеческого уровня.
Револьвер мгновенно повернулся в сторону Лэйда.
— Стоять, — приказала она, — Иначе первая пуля, которую я выпущу, будет ваша.
Лэйд покорно остановился. Человеку, способному на вес определить качество виргинского табака в тюке и количество примесей в масле, не требуется прикладывать значительных усилий, чтоб отличить ложь от правды. Мисс ван Хольц определённо не лгала.
Отступив в угол кабинета, не обращая внимания на клочья паутины, липнущие к её платью, она взяла револьвер так, чтобы держать на мушке их обоих. Но Лэйд в данный момент не интересовал её как собеседник, только лишь как препятствие или угроза. Ей нужен был Розенберг. Только он.
— Это из-за тех монет? — спросила она, — Из-за тех чёртовых монет?
— Да. Они не были возвращены. А я узнал об этом слишком поздно.
— И мы… мы…
Револьвер в её руках задрожал, как дрожали паучьи лапки самого Розенберга.
— Да, — тихо произнёс он, — Крамби приговорил всех нас, сам того не зная. И теперь мы все во власти демона, мисс ван Хольц. Мы — его собственность. А вы знаете, как он распоряжается своей собственностью.
— Значит, и меня… и я… и…
Она давилась словами — подбородок прыгал, губы дрожали. Но револьвер в её руках даже не шевельнулся, точно в её руках осталось больше силы, чем во всём теле. Из огромных немного раскосых глаз беззвучно текли слёзы.
Глаза паука беспокойно зашевелились. У них не было зрачков, оттого Лэйд не мог определить, в какую сторону они смотрят.
— И вы тоже. До вас ещё не дошла очередь, но непременно дойдёт. Возможно, ваше тело уже начало меняться. Вы уже ощущаете пугающие изменения, но надеетесь, что он отступиться или что-то спасёт вас. Нет, мисс ван Хольц. Этого не случится. И я…
Пуля ударила ему в голову, отколов одну из хелицер, точно сухой лепесток. Голова Розенберга дёрнулась, шесть чёрных глаз выкатились из орбит, словно пытаясь разглядеть что-то, что заметили только в последнюю секунду его существования. Какую-то деталь, которую всё не было времени разглядеть, какую-то последнюю крохотную цифру, прятавшуюся среди прочих знаков и запятых в углу запутанного и сложного вычисления…
Вторая пуля ударила прямо в лоб, отчего голова Розенберга хлюпнула, будто гнойник, и бессильно повисла. Лопнувшие глаза превратились в пустые отверстия черепа, но те, что были украшены бесполезными очками, уцелели. И продолжали смотреть на Лэйда до тех пор, пока всё не было кончено.
Пули врезались в паучье тело почти не встречая сопротивления, как в мягкую подушку, заставляя его содрогаться и колыхаться, вминая в стену. Несколько перебитых паучьих лап упало на пол, в груди открылось истекающее гемолимфой отверстие, сквозь которое видны были какие-то опадающие и сдувающиеся жёлтые пузыри в обрамлении алых влажных отростков.
В какой-то момент тело Розенберга, точно сдувшийся мяч, опало за письменным столом. Надувшееся брюхо потеряло упругость, опало, грудь повисла, трепещущие лапки, бессмысленно цеплявшиеся за мебель, вытянулись вниз и остались недвижимы. Уцелевшие глаза Розенберга больше не были глазами — просто мёртвые чёрные бусины, ничего не видящие и ничего не выражающие.
Мисс ван Хольц обессиленно опустила револьвер. Её трясло, точно отдача крупнокалиберного револьвера только сейчас проникла в её тело и теперь искала выхода, заставляя дрожать все его члены.
— Зря, — только и сказал Лэйд, не делая попытки подойти, — Весьма поспешный поступок и весьма недальновидный. Я уверен, что смог бы найти способ заставить его говорить.
Мисс ван Хольц молчала, разглядывая ставший бесполезным револьвер. Точно удивляясь тому, как этот кусок металла смог учинить такие разрушения с телом Розенберга.
— Говорить… — пробормотала она, не глядя на Лэйда, — Вы так и не поняли, с кем связались, Лэйд. Он… Розенберг был прав, его власть необъятна. И я слишком хорошо представляю, как он ей распорядится. Это значит, и я…
Свободную руку она прижала к груди. Осторожно, как прежде прижимала самодельный бинт к ране Лэйда. Точно боялась обнаружить под тонкой перепачканной тканью платья что-то…
Что-то новое, подумал Лэйд, ощущая, как ему передаётся её страх, зудящий тысячами крохотных режущихся зубов под кожей. Что-то, чего прежде не было. Что-то, что…
«Её коллекция грехов необычайно богата, мне не терпится узнать, каким образом демон использует её».
— Сохраняйте спокойствие, — попросил Лэйд, — Какую бы участь это отродье не придумало для вас, уверен, мы придумаем, как её избежать. Ещё есть время, а время — главное оружие в нашем арсенале. Мы найдём… я найду… Я…
Мисс ван Хольц рассмеялась. Не тихо и мелодично, как этикетом позволительно смеяться в обществе для воспитанной дамы. Скорее, хрипло и устало, как смеются проститутки в Шипси, встречая очередной промозглый и сырой рассвет.
— О Господи! Время, время… Вы талдычите об этом, даже сами не веря в сказанное. Вы не понимаете главного, того, что пытался сказать Розенберг. Даже будь в нашем распоряжении века и тысячелетия, это ничего бы не изменило. Он всевластен здесь. Он неуязвим. Сожгите весь этот дом с потрохами, взорвите его, разнесите в клочья — плевать. Вам не найти у него слабой стороны, неужели вы не понимаете?
— У всего сущего есть слабая сторона, — тихо произнёс Лэйд, — Это закон бытия, совладать с которым не способен даже Левиафан. Демон вторгся в мир материального, но, как и всякий агрессор, он отнюдь не неуязвим. Должны быть тылы и коммуникации, должны быть уязвимые места и… Да перестаньте вы смеяться!
Мисс ван Хольц сотрясалась от тихого смеха, не выпуская из дрожащей руки разряженного револьвера, оборвавшего жизнь Розенберга.
— Вот где ваша ошибка, — пробормотала она сквозь этот болезненный, безумный, рвущийся из неё наружу смех, — Существо, с которым вы пытаетесь бороться, не агрессор, вторгшийся в чужой дом. Не узурпатор, чья власть основана на праве сильного. Оно полновластный и законный хозяин, который вступил в свои права. Права, которые распространяются и на нас всех. Господи, вы не поняли. Вы просто не поняли…
У неё срыв, подумал Лэйд. Нервный припадок. Не понимает, что говорит. Или… Или напротив, отчётливо понимает. И тогда…
Ствол револьвера поднимался словно и медленно, но как-то рывками, как это иногда бывает в синематографе, когда механик не может добиться от аппарата равномерного вращения плёнки. Удивительно, но в этот раз мисс ван Хольц держала оружие легко и уверенно, точно уже успела привыкнуть к его весу. И смотрело оно не в случайную точку пространства. Оно смотрело в лицо Лэйда.
— Мисс ван Хольц…
— С ним нельзя бороться. Розенберг был прав. С ним даже нельзя договориться. Его можно лишь попытаться задобрить. А значит…
Лэйд кашлянул в ладонь. Ну разумеется. Он догадывался, что укрывается за этим «значит». А может, не догадывался, а знал, знал лучше, чем сама мисс ван Хольц, едва только взявшая оружие в руки.
— Перестаньте. Опустите эту железяку. Мы союзники в этих обстоятельствах, помните?
Она покачала головой. Медленно и осторожно, так, чтоб ни на секунду не сводить с него взгляда. Похвальная предосторожность, подумал Лэйд.
— Я достаточно долго проработала под началом Крамби и прочих, чтобы понимать — любой союзник не более чем ресурс и, как всякий ресурс, имеет свою цену. Цена вашей головы, мистер Лайвстоун, может быть велика.
— Так уж велика?
— Голову Крамби мне, пожалуй, не добыть, — произнесла она задумчиво, — Он осторожен, как змея, кроме того, Коу всё ещё предан ему, а он один стоит армии. Но ваша… Ваша голова — весьма ценный дар. В этих обстоятельствах.
— Считайте, что я польщён, — пробормотал Лэйд, — Знай я, что головы станут таким ходовым товаром на острове, обязательно завёл бы парочку-другую в лавке для своих клиентов… Что ж, признаю, вы чертовски убедительно выглядите в роли Саломеи, вот только я едва ли сойду за Ионна Крестителя[256]. Для этого у меня сто лишних фунтов веса и весьма сумбурные представления о христианских добродетелях…
Она взвела курок. Таким лёгким и естественным движением, будто револьвер был ей привычнее печатной машинки. И хоть звук, произведённый небольшим куском металла, не отличался громкостью, Лэйд вынужден был прерваться на несколько секунд.