ороткое движение, остановилась, упёршись в его стальную грудь. Точно пыталась нащупать гнилой некрозный комок сердца под многотонными пластинами брони.
— Нет, — произнёс Коу, и голос его в этот краткий миг без оглушительной стрельбы, вдруг показался Лэйду тихим и почти человеческим, — Пожалуйста, нет. Дай мне закончить. Дай мне… Я… Пожа…
Выстрел множества орудий, произведённый в упор, был страшен. Он заставил Коу отшатнуться, заревев от боли и недоумения, по полу зазвенели сорванные куски брони и то, что они некогда прикрывали — причудливо изогнутые и почерневшие кости. Совокупная сила его орудий образовав в широкой груди огромную пробоину, едва не разломив корпус пополам. Внутри неё беспомощно трепетали, окутываясь паром, какие-то поршни, сочились чёрной жидкостью перебитые сосуды и трубопроводы.
— Нет, — прошептал Коу, уставившись на этот пролом, точно не веря, будто сам сделал выстрел, — Ты не посмеешь. Нет.
Вторая рука поднялась, упёршись ему в бедро. Сухо клацнули взводимые курки.
— Неё-е-е-ет!
Вой Коу оказался заглушён выстрелами. Дальше они грохотали уже не умолкая, в жуткой какофонии, напоминающий безумный, пошедший вразнос и окончательно потерявший ритм фокстрот. Орудия били в упор, вышибая из стали снопы белых и жёлтых искр вперемешку с кровавой мякотью и костяными осколками. Гудели сорванные со своих мест бронированные пластины, обнажая уязвимую мягкую плоть. Рычали, захлёбываясь от напряжения, механизмы.
Лэйд откатился к стене, прикрыв руками затылок и вжавшись лицом в развороченный паркет с такой силой, что в щёку впилась дюжина заноз. Осатаневший Коу, мечущийся по зале и всаживающий в себя залп за залпом, представлял собой не меньшую опасность, чем прежде. Рикошеты, отражающиеся от его брони, рассыпали вокруг снопы звенящих искр и осколки металла, эта шрапнель могла бы, пожалуй, прошить насквозь любого, кто неосторожно оказался бы рядом.
Боевая машина, окутавшись дымом, вертелась посреди зала, давя лапами остатки мебели. Самозабвенно расстреливая себя, она крутилась в безумном танце, который уже не был танцем ни ярости, ни безумного разрушения. Что-то другое, ещё более дикое, еше более гротескное…
Это длилось долго, невыносимо долго. Чудовищный запас прочности не позволял Коу, самозабвенно расстреливавшему самого себя, уйти легко, а силы в нём было больше, чем в броненосце. Не выдерживая страшного жара, некоторые его стволы плавились, другие разрывались, окутывая его чёрными и сизыми облаками пороховых газов. Но он продолжал свой страшный танец, истязая себя, круша собственное тело в пароксизме страшной ненависти, точно в этом теле, огромном и бронированном, Коу вдруг узнал своего самого страшного и безжалостного врага…
И всё же он понемногу сдавал.
Одна из лап беспомощно повисла, перерубленная снопом картечи почти у основания. Следующий выстрел оторвал её вовсе, превратив в фаршированный мясными осколками ком раздавленной плоти. С грохотом посыпались на залитый кровью и маслом пол сплющенные пулями шестерни.
Он нас раздавит, подумал Лэйд, пытаясь одновременно закрыть глаза и уши, раздавит к чёртовой матери и…
Коу внезапно перестал стрелять. Может, у него наконец закончились боеприпасы?.. Лэйд осторожно приоткрыл глаза и впервые за всё время канонады смог выпустить из себя воздух, отчего грудь перестала казаться ему наполненным раскалёнными газами барабаном.
Коу осел дымящейся грудой у дальней стены. Внутри его растерзанного тела, скрежеща и двигаясь рывками, механические части пытались взаимодействовать с частями из плоти, но тщетно. И те и другие приняли на себя слишком много попаданий в упор за последние минуты. Голова Коу — огромный развороченный капонир — склонилась на плечо. Вентиляционные решётки источали струи дыма, в котором Лэйд слишком хорошо различал запах палёного мяса, из прорези в шлеме капала густая белая субстанция, отчего-то напомнившая Лэйду яйца пашот — судя по всему, глаза бывшего убийцы не выдержали жара и лопнули внутри шлема.
В этом месиве из обгоревших обломков уже ничего не могло шевелиться, но Лэйд внезапно заметил движение в верхней части груди. Деталь, в которой он с отвращением распознал скреплённую стальной проволокой обгоревшую челюсть. Она дрожала, с трудом шевелясь — последний механизм в огромном умирающем теле, который ещё был способен шевелиться — за обгоревшими полопавшимися от жара зубами дрожал истерзанный, свисающий тряпкой, язык.
— Всё, — сказал Коу.
В его голосе не осталось человеческих интонаций — должно быть, на них уже не доставало сил — но если бы они оставались, Лэйд был уверен, что своё последнее слово Коу произнёс с облегчением.
Лэйд долго медлил, прежде чем подняться. Ему всё казалось, что стоит ему встать на ноги, как какой-нибудь ствол, вывороченный из мёртвой туши, натужно заскрипит курком — и всадит пулю ему в грудь. Но этого не случилось. Этого не могло случиться.
Мёртвый Коу уже не выглядел ни опасным, ни зловещим. Он выглядел как потерпевший аварию паровоз, врезавшийся в препятствие и превратившийся в тлеющие обломки. Все те органические части его тела, что не сгорели, медленно тлели, разбросанные вперемешку с листами броневой стали и неизвестным Лэйду механизмами.
Крамби сидел на прежнем месте, беззвучно шевеля губами. Поразительно — он, человек, находившийся едва ли не в эпицентре этого буйства, не выглядел ни раненным, ни даже сколько-нибудь пострадавшим, разве что засыпанным пылью, с посеревшим от пороховых газов лицом.
— Потерпите минуту, — попросил его Лэйд, — Сейчас я что-нибудь найду…
Осколок тарелки, найденный им на полу, по всем статьям проигрывал хорошему перочинному ножу, но сейчас вполне отвечал его целям. Осторожно зажав его пальцами, Лэйд принялся перепиливать верёвки. Не самая простая работа, когда в ушах звенит, а комната плывёт перед глазами, но он справился с ней за несколько минут, при этом даже не порезавшись. Недурно, Чабб. Вполне недурно.
Крамби свалился бы со стула, если бы не рука Лэйда, поддержавшая его. Младший компаньон «Биржевой компании Крамби» на ощупь напоминал пугало, которое кому-то вздумалось снять с шеста — сплошная ветошь, набитая в хороший некогда костюм. Но где-то в её глубине остались кости и мышцы, потому что Крамби, застонав, смог подняться на ноги — и даже остаться в этом положении, пусть и немного пошатываясь.
— Живы?
Крамби с трудом кивнул головой.
— Как будто бы, — пробормотал он, — Во имя Господа, что это было? Вы же видели? Он сошёл с ума, он… Почему?
Лэйд несколько раз шлёпнул его по груди и плечам. Не столько чтобы выбить пыль, сколько для того, чтоб восстановить кровообращение и прояснить мозги.
— А вы ещё не поняли? — осведомился он, не скрывая усмешки, — Это и есть она. Ошибка Розенберга. Ей не суждено было убить ни его самого, ни Лейтона, зато она убила Коу. Полюбуйтесь, к чему может привести слишком смелое допущение, сделанное без оглядки на твёрдые факты.
Крамби осторожно прошёл по разгромленной зале, переступая истекающие кровью и маслом части того, что прежде было Коу.
— Я… не уверен, что понял. Демон спас нас? Вмешался, чтобы защитить?
Лэйд усмехнулся.
— Пожалуй, что так. Но если вы собираетесь по этому поводу преисполниться к нему горячей благодарностью, я бы на вашем месте не стал спешить.
— Что? Почему?
— Он спас нас отнюдь не потому, что посчитал заслуживающими спасения. И не потому, что искренне возлюбил нас, сочтя безгрешными в этом царстве биржевого порока.
— Мы у него на особом счету, — кивнул Крамби, — Он не может нам повредить, поскольку мы находимся вне пределов его компетенции. Но он мог не мешать Коу разделаться с нами! Всего только подождать и…
— В том-то и дело, — с сожалением ответил Лэйд, — В том, что мы с вами в самом деле занимаем особое место в его списке гостей. Мы двое. Вот только едва ли вас порадует, если я скажу, какое.
Заметив движение на полу, Крамби замер, потом осторожно нагнулся, чтобы что-то подобрать. Увидев, что это, Лэйд не сдержал улыбки. Автоматический пистолет покойного Коу. Вросший в его тело наравне с прочим оружием, он выглядел совсем не таким новеньким и блестящим, как в день их знакомства. Но, возможно, сохранил свои качества как оружие. Неудивительно, что Крамби, мельком проверив затвор, машинально сунул его себе в карман. Как будто всё ещё верил, что этот крохотный кусок металла ещё может представлять собой какую-то силу в мире, где все законы бытия и логики давным-давно полетели вверх тормашками.
— Какое?
— Он ненавидит нас. Ненавидит так, как в силах ненавидеть лишь демон. В пламени его ненависти можно, должно быть, плавить алмазы. Или сжигать планеты. Он ненавидит нас исступлённо, слепо, очень, очень сильно. И именно из-за этого мы с вами оказались в столь глупом и неоднозначном положении. Демон страстно желает нашей смерти. Мучительной, долгой, наполненной таким количеством пыток, что даже сам Нерон сошёл бы с ума, пытаясь вообразить ту пропасть боли и отчаяния, в которую нам с вами суждено нырнуть.
— Почему? — пробормотал Крамби, — Только потому, что я был неважным управляющим?
— И поэтому тоже. Вы нанесли демону страшное оскорбление. Два года измывались над ним, распоряжаясь компанией, которую он считал своей, и распоряжались глупо, неумело, уничтожая её. Мало того, вы убили мистера Олдриджа, человека, которого демон, по всей видимости, уважал — если демонам знакомо это чувство.
Крамби вздрогнул. Будто вновь услышал рык Коу и глухое дребезжание его орудий.
— Послушайте, мистер Лайвстоун… — пробормотал он, — Я бы хотел…
Лэйд покачал головой.
— И слушать не стану. История вашей со Шляпником мести слишком сложна, чтобы я рискнул в ней разобраться. Возможно, когда-нибудь я и попытаюсь это сделать. После хорошего ужина, выкурив трубку с рыбьей чешуёй, промочив горло глотком хорошего грога. Но не сейчас. И уж тем более я не собираюсь наделять себя полномочиями судьи, чтобы разобраться, на чьей стороне была правда и кто из вас вправе был вершить месть. По большому счёту, мне плевать на это. Если вы убили Шляпника, не ждите, что я буду проклинать вас. В конце концов, это Шляпник втравил меня в эту историю,