— Тогда почему сам Крамби здесь, среди нас?
Розенберг пожал плечами.
— Не знаю. Должно быть, замешкался или что-то неверно рассчитал. Он чертовски плох во всём, что касается долговременного планирования, если вы ещё не заметили.
Возможно, я много не заметил, вынужден был признать Лэйд. Даже тех вещей, которые происходили у меня под носом, предпочитая пялиться на свои часы с замершими стрелками. Знай я всё заранее…
Что бы ты сделал, Лэйд Лайвстоун? Выпрыгнул бы на ходу из служебного локомобиля? Ты оказался в этом деле по самые уши и, пожалуй, лучше расхлебать его, пока не начал булькать.
— Почему Крамби не выкупил долю мистера Олдриджа? — спросил Лэйд рассеянно. Грубый голос Розенберга не отличался мелодичностью, но его размеренность служила хорошим аккомпанементом его собственным мыслям, — Он мог бы сделать это как только тот ушёл на покой, обеспечив себе полную свободу манёвра и избавившись от его влияния. Так почему он не оборвал швартовочный канат ещё тогда?
Розенберг уставился на него с выражением явственного удивления на лице.
— Вы смеётесь, мистер Лайвстоун?
— Что? Нет. Почему?
— Мистер Крамби беден как церковная мышь.
Стоп, приказал себе Лэйд. Набравший силу маховик, заряженный силой неукротимо рвущихся вперёд мыслей, оказался громоздкой конструкцией с большой инерцией, остановить его оказалось не так-то просто.
— Здесь, наверно, какая-то ошибка… — пробормотал он, — Я слишком хорошо воспитан, чтобы заглядывать мистеру Крамби в бумажник, но и без того…
Во взгляде Розенберга, вновь приглушённом стёклами очков, ему померещилось злорадство.
— Роскошный локомобиль? Имущество компании. Костюмы от Кальвино? Он шьёт их за счёт компании, не за свой. Статья представительских расходов, открытая оперативному директору, поистине бездонна. Да, мистер Крамби ест в лучших ресторанах Нового Бангора, водит дружбу в великосветском обществе и научился швыряться деньгами не хуже, чем это делает какой-нибудь молодой нувориш из Айронглоу за папочкин счёт. Но деньги, которые он тратит, ему не принадлежат.
Так, растерянно подумал Лэйд. Так, так, так, так…
— Я думал… кхм. Я думал, мистер Олдридж потому и принял мистера Крамби в компаньоны, что отчаянно нуждался в средствах после кризиса восемьдесят восьмого года. И…
К его изумлению, Розенберг раскатисто рассмеялся. Как и все здоровяки, смеялся он так громко, будто под его пиджаком помещались кузнечные меха. Судя по негромкому треску, не все швы его пиджака оказались хороши, кое-где дав предательскую слабину.
— В жизни не слышал шутки лучше… — пробормотал он, немного отсмеявшись, утирая сжимающей револьвер рукой слезу с подбородка, — Если семь лет назад мистер Крамби и мог предложить что-то мистеру Олдриджу, то только лишь свою бессмертную душу да пару стоптанных башмаков в придачу. И то, по части первого, к качеству товара имелись некоторые вопросы… Поверьте на слово человеку, который держит в руках многие паутинки этой компании, мистер Лайвстоун, мистер Крамби не заплатил мистеру Олдриджу ни единого пенни, чтобы стать его партнёром. Всё обстояло ровно наоборот. Это мистер Олдридж, исполнившись непонятной щедрости, передал мистеру Крамби малый пай предприятия, сделав своим номинальным партнёром.
Дьявол. Лэйд пожалел, что отказался от вина. Хмель туманит мозги, но сейчас ему было трудно думать из-за скопившейся в горле сухости.
— Насколько малый? — спросил он.
— Пренебрежительно малый. Что-то около шести сотых.
— Шести… чего?
— Шести сотых процента, — устало пояснил Розенберг, — Проще говоря, в пироге «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» самому Крамби принадлежала лишь одна-единственная крошка, и та была ему пожертвована невесть за какие заслуги.
— Выходит… — Лэйд опасался говорить быстро, чтобы не нарушить плавный ход своих мыслей, — Выходит, Крамби, несмотря на то, что находился на посту оперативного директора на протяжении двух лет, практически был бесправен в компании? И настоящую власть в ней приобрёл лишь после того, как получил унаследованную от своего компаньона долю?
— С моей стороны было непростительно усомниться в вашем интеллекте, — пробормотал Розенберг, отворачиваясь, — Вы достаточно мудры, чтобы заткнуть за пояс многих мудрецов Готэма[157]. Именно это и подтвердила счётная комиссия, главой которой я имею счастье состоять.
— Но… почему? — спросил Лэйд, с неудовольствием ощутив в своём голосе неуверенные нотки, — Если мистер Олдридж не благоволил своему компаньону, не прислушивался к его мнению, не считал его стратегию уместной, не пользовался его деньгами… Почему он тогда сперва принял Крамби под крыло, отщипнув ему кроху от пирога, а после и вовсе завещал свой капитал в компании? Они были так дружны?
Розенберг размышлял непозволительно долго, почти полминуты. Револьвером он поигрывал рассеянно, точно игрушкой, смысл которой позабыл. Но Лэйд предусмотрительно не пытался подойти ближе и воздерживался от резких движений. Мистер Розенберг в полной мере доказал, что умеет быстро соображать. Возможно, и действовать тоже.
— Они не были дружны, — произнёс он наконец, — По крайней мере, не в том смысле, какой я обыкновенно вкладываю в это слово. Между ними определённо была связь, но… Чёрт, не смотрите на меня так, будто подозреваете в самом дурном. Я не говорю о противоестественной связи! Ничего непристойного. Просто… Я просто замечал, какие взгляды они бросают друг на друга во время шумных пирушек, думая, что их никто не видит. Как переглядывались иногда за чужими спинами. Какие интонации использовали, когда говорили по телефону. Я бы сказал, что…
— Да?
— Мистер Олдридж вёл себя с ним неожиданно мягко. Он был воспитанным джентльменом, но иногда, особенно в отчаянные минуты, мог чертыхнуться или произнести что-то опрометчивое в лицо своим партнёрам, о чём потом извинялся. Но не Крамби. Между ними никогда не бывало перепалок — едва только атмосфера накалялась, мистер Олдридж первым отводил глаза и шёл на попятную. Никогда не повышал на него голоса, а если Крамби вздумалось вышвырнуть за борт очередную пачку ассигнаций, всегда удовлетворял его требования, хоть и со скрипом. Вот только к управлению он его не подпускал и тут стоял насмерть. Пока два года назад не свалился с нервным припадком после… Впрочем, вы знаете.
Иногда я уже сомневаюсь в том, что знаю, мрачно подумал Лэйд. Правду говорят, если собрать вокруг себя девять свидетелей и разбить перед ними яйцо, в итоге получишь девять разных историй, различающихся между собой по всем деталям.
— Вы ведь сами хотели стать компаньоном мистера Олдриджа, верно? — тихо спросил он, — Я прав?
Розенберг кивнул.
— Какая теперь разница? Признаю, я строил некоторые надежды на счёт этого. Мы с ним работали много лет и заработали вместе прорву денег. Я считал, что заслужил право стать его младшим компаньоном. Но мистер Олдридж имел на этот счёт своё мнение, как видите. Он сделал своим наследником человека, пустившего по ветру и его состояние и его компанию.
— Но…
— Хватит.
— Я только хотел спросить, не…
— Хватит, — тяжело и веско повторил Розенберг, — Я устал, мистер Лайвстоун. Я ужасно устал за семь последних лет, а ещё больше устал за последний день. И судя по тому, что я услышал от вас, перемен к лучшему ждать не приходится. Я буду благодарен вам, если вы покинете мой кабинет.
Прозвучало по меньшей мере невежливо, но Лэйд был слишком поглощён своими мыслями, чтобы найти в этих словах повод для оскорбления.
Крамби никогда не был полноправным партнёром Олдриджа. Он владел лишь мизерной частью его компании и занимал свой пост непонятно по какому праву. Но Олдридж, хоть и не разделял его видения, отчего-то не только устранился от управления, но и сделал Крамби своим наследником. Единственным наследником. Это…
Как жаль, что рядом нет Сэнди, подумал Лэйд. Умницы Сэнди, которая обладает чудодейственной способностью рассортировывать предметы по ящикам, одним взглядом проникая в их суть. Превращая нагромождение ящиков, картонок и корзин в упорядоченный и функциональный узор.
Умницы Сэнди — и ещё того существа, что заточено в её теле. Ох, чёрт, Полуночная Сука наверняка бы нашла, что поведать ему сейчас. Это ведь её алчный братец стоит за всем этим. Алчный братец или сука-сестрёнка. Впрочем… Впрочем, скорее всего, Полуночная Сука с интересом наблюдала бы за происходящим, находя глубокое удовольствие в том, как Лэйд Лайвстоун медленно сходит с ума от безысходности и страха.
Да, подумал Лэйд, ей бы определённо это понравилось.
— Мистер Лайвстоун!
— Да?
Розенберг окликнул его на пороге и, судя по взгляду исподлобья, отнюдь не для того, чтоб одарить добрым напутствием. Он сидел за столом сгорбившись, нависая над ним, точно огромная уставшая горгулья.
— Документы на здание, — он поднял со стола пухлую папку, — Будет лучше, если вы захватите их с собой.
— Нет нужды, — отмахнулся Лэйд, — Я изучу их позже. А если они понадобится…
— Если понадобятся, вам останется только корить себя за недогадливость. Потому что в этот кабинет вы более не войдёте. Ни вы, ни Крамби, ни кто-нибудь ещё. Потому что после вашего ухода я намереваюсь запереть дверь и оставаться здесь, пока ситуация не… разрешится тем или иным образом.
Лэйд выругался по-полинезийски себе под нос.
— Не глупите, Розенберг! Вы сами только что корили старого Олдриджа во все корки за то, что тому вздумалось поиграть в отшельника, отдав корабль на волю волн, а сейчас сами намереваетесь повторить его фокус?
Розенберг холодно взглянул на него. Но очков не поправил. Сейчас они очень жёстко сидели на его тяжёлой переносице, не шевельнувшись ни на йоту.
— Это не отшельничество. Считайте это… формой изоляции.
— Весьма дурацкой, — буркнул Лэйд, не скрывая раздражения, — В этом был бы смысл, если бы в Конторе хозяйничали грабители. Но сейчас… Поверьте мне на слово, в этом здании нет безопасных углов. И всякая попытка спрятаться от опасности так же нелепа, как попытка договориться с пожаром или сторговаться с утечкой газа.