Пусть света было мало, чтобы осветить все палаты, того, что выхватывал луч из темноты, вполне было Лэйду, чтобы разглядеть жуткие детали, царапающие душу сухим ногтем.
Вывернутые под неестественным углом конечности под неумело наложенными из обломков мебели шинами. Багровые гематомы, вздувшиеся на боках и лицах. Размозжённые и раздавленные пальцы, полускрытые грязными коконами из импровизированных бумажных бинтов.
Лэйд быстро понял, о каких миазмах говорил мистер Розенберг. Перебивая вонь мочи и пота, здесь уже распространялся сладковато-гнилостный запах сродни тому, что вырывается иногда из испорченных консервов и который хорошо знают армейские врачи, работающие в полевых лазаретах. Запах воспалённой плоти. Некроза. Смерти.
Он не исчезнет сам собой, не исчезнет даже если разлить на первом этаже весь запас одеколона и туалетной воды. Напротив, будет набирать силу и крепчать, пока не сделается самым настоящим трупным смрадом, столь тяжёлым, что люди будут задыхаться здесь заживо, приумножая миазмы. До тех пор, пока весь дом не превратится в наполненное раздувшимися и гниющими телами кладбище, в подобие набитого мертвецами трюма, пока…
— Мистер Лайвстоун?
Лэйд покачнулся, едва успев схватиться за ближайший стол. Усиленный смрадом морок оказался достаточно силён, чтобы овладеть им на несколько секунд, но у него был опыт борьбы с такого рода недугами. Много лет отличного первосортного опыта.
Это была мисс ван Хольц. Она выглядела встревоженной — глаза расширены, губы дрожат. Лэйд как-то машинально отметил, что на губах её не осталось губной помады, зато со внутренней стороны явственно виднелись алые отпечатки — следы зубов. Что ж, многие в минуту нервного напряжения склонны покусывать губу, мисс ван Хольц же за последние часы выпало больше, чем многим джентльменам наверху.
— Вам нехорошо? Вы ранены?
Она попыталась поддержать его за руку — и это было очень трогательно, учитывая, что весу в ней было вдвое меньше, чем в нём самом. И хоть Лэйд не испытывал потребности в помощи, он нашёл в себе силы отстраниться только лишь через несколько секунд — вырываться из объятий мисс ван Хольц было мучительно.
— Я…
Подумай, Чабб, то, что тебе кажется набитым раненными и перепуганными людьми домом, в глазах демона может выглядеть совершенно иначе. Например, как стеклянная, банка, доверху набитая печеньем с шоколадной крошкой. Преграда, разделяющая вас, тонка и прозрачна, ему достаточно запустить руку, чтобы извлечь любого из вас и отправить себе в пасть. Но он не спешит. Он разглядывает лакомство через стекло, заглядывает в окна, облизывается…
— Лёгкий приступ дурноты, — улыбнулся Лэйд, — Только и всего.
Только сейчас он понял, что это её голос слышал, спускаясь по лестнице. Это она уговаривала безвестного мистера Фаггерти потерпеть без воды. Неудивительно, что он не узнал голоса — за часы заточения он немного охрип и погрубел. Однако — Лэйд бессилен был это отрицать — не утратил врождённой мелодичности.
— Вам удалось что-то сделать? Скажите мне! Спасение близко?
Это было первым, что у него спрашивали. И неудивительно, подумал Лэйд с мрачным мысленным смешком. Было бы странно, если бы завидев меня, люди бросались ко мне с вопросом о том, надо ли класть кориандр в тушёное мясо по-валийски или, допустим, не ожидаю ли я дождя после обеда…
— Я думаю… Говорить ещё рано, но я думаю, кхм… Пожалуй, есть некоторый положительный сдвиг в… нашем деле.
Она встрепенулась от радости, истерзанные губы задрожали.
— Ах, правда? Значит, есть надежда? Есть шанс? Скажите мне, мистер Лайвстоун!
Давай же, Чабб. Тебе приходилось лгать людям, уверяя их, что они покупают чай сорта лунцзин, тогда как в действительности ты продавал им куда более дешёвый гекуро. Ты солгал Сэнди, заявив, будто читал в субботнем номере «Лужёной глотки» о том, что исследования подтвердили, будто чтение вызывает на лице у девушек морщины. Ты по меньшей мере раз в неделю лжёшь старому негодяю Маккензи, уверяя, что настоящую «канга вару[164]» на всём острове умеют готовить лишь в «Глупой Утке», ты брал у людей деньги за мнимые услуги и обещания, которые был бессилен выполнить. Ты лицемерил и лгал людям так часто, что если бы его величество Левиафан накидывал бы к твоему сроку по дню всякий раз, когда ты солжёшь, срок твоей жизни в Новом Бангоре будет составлять тысячу лет.
Так солги и сейчас! Пообещай, что осталось совсем немного. Что достаточно щёлкнуть пальцами — и разочарованный демон изрыгнёт свою добычу прямо на мостовую Майринка. Так что, пожалуй, она ещё успеет сегодня заскочить в пару магазинов и в парикмахерский салон…
— Я делаю всё, что в моих силах, мисс ван Хольц, — произнёс Лэйд твёрдо, глядя ей в глаза.
И даже немного больше, подумал он. Немного больше.
Последние два или три часа он без устали взывал ко всем силам, имена которых знал или хотя бы предполагал. Он сулил им щедрые подношения, как безграмотные дикари сулят своим божкам, он угрожал, объяснял, молил, извинялся и каялся. Тщетно. Сила, захватившая их, оставалась глуха. Она даже не считала необходимым отвечать ему, не говоря уже о том, чтоб обозначить себя или свои намерения. С таким же успехом он мог бы обратиться с горячей проповедью к снующей на мелководье рыбёшке.
Сколько они продержаться, если демон не снизойдёт до ответа? Сколько людей, лишённых помощи, умрёт? Сколько повредится рассудком от неизвестности и страха? Уже сейчас, спустя считанные часы после катастрофы, коридоры наводнены сомнамбулами, которые молча пялятся в окна, несмотря на все запреты Лэйда, невесть зачем разглядывая бездонную, заполненную хлопьями пепла, пустоту. Люди Коу пытаются не подпускать их к окнам, но этот приказ нарушить куда как проще, чем выполнить — окон в чёртовом здании много, и из каждого за ними, удушенными страхом и неизвестностью, тысячью глаз наблюдает пустота.
Иногда нервы не выдерживают. Часом ранее какой-то бухгалтер, завопив невесть что на нечленораздельном наречии, бросился в окно, да с такой силой, что даже стоящие рядом не успели его поймать. Стекло — хрупкая, ненадёжная преграда. Прежде чем кто-то успел спохватиться, несчастный вылетел в окно, окружённый гроздьями висящих в пустоте осколков, точно плод, раньше времени исторгнутый из материнского чрева. А потом…
Говорят, его кожа почернела и стала съёживаться, а кости с треском переломались во всех мыслимых местах. Окружённый бледным свечением, он в течении полуминуты висел напротив окна, пока череда жутких, противоестественных и, без сомнения, мучительных трансформаций не превратила его в подобие сморщенного сухого финика.
Это вызвало ужас и множественные обмороки. Но Лэйд знал, что если ничего не предпринять, спустя некоторое время найдётся кто-то, кто повторит это ужасное самоубийство. И ещё один. И кто-то ещё. Стиснутые неизвестностью и ужасом люди не могут находится в таком положении бесконечно. Рано или поздно их рассудок, медленно пожираемый неведомым демоном, обнаружит лишь один-единственный выход из этой ситуации. И их уже не будет смущать то, что этим выходом станет мучительная смерть.
— Может… Может, нам всем надо покаяться в своих грехах? — неуверенно предположила мисс ван Хольц, — Вы так не считаете, мистер Лайвстоун? Мистер Ходжесс был семинаристом перед тем, как стать брокером, он говорит, что это может помочь нам.
Это может развеселить демона, подумал Лэйд. Конечно, если он относится к числу тех, кто наделены чувством юмора. Но в остальном…
— Ну, вреда от этого не будет, — рассеянно заметил он вслух, — Пусть люди занимаются всем, чем угодно, если это не носит опасного характера и не влияет пагубно на общий настрой. Пусть молятся, исповедуются, танцуют ритуальные танцы или общаются с духами своих бабушек. Если это хоть на градус поможет им держаться, не вижу причин запрещать подобные мероприятия.
Мисс ван Хольц осторожно кивнула.
— Да. Конечно. Иногда я читаю молитвы раненым и…
— Как у вас ситуация? — спросил Лэйд, пытаясь придать голосу несвойственную ему мягкость.
— По правде сказать, весьма скверно, сэр. Двое из тяжелораненых умерли, не приходя в сознание. Представьте себе, нам даже некуда сложить их тела. Ни ледника, ни подвала, ничего такого. При такой жаре… Я распорядилась убрать их в комнату для корреспонденции, но запах… — она всхлипнула, — Простите меня. Я… Здесь невыносимо, мистер Лайвстоун. Раненые кричат, иногда я даю им лауданум, но его совсем немного и он почти бессилен облегчить их страдания. Тем, что в беспамятстве, я отвела помещение архива. Пришлось убрать многие шкафы и бумаги, надо думать, мистер Госсворт будет в ужасе, когда увидит, что мы сделали с его документами. Он такой смешной старичок, он…
Она начала заговариваться, поэтому Лэйду пришлось осторожно взять её за плечи.
— Держитесь, мисс ван Хольц, — попросил он, — Всё образуется и в самом скором времени…
— У нас нет воды, а того вина, что выделяет мистер Лейтон, едва хватает. Может, вы…
— Конечно, я поговорю с ним. У нас целая прорва вина, полагаю.
— Раненые бредят, иногда кричат, я… Ах, мистер Лайвстоун!
Она приникла к нему, сотрясаясь от рыданий. Ещё минуту назад казавшаяся сильной, закалённой выпавшими на её долю испытаниями, сейчас она была слабее котёнка. И дрожала так, будто в комнате царила не сдобренная страшным смрадом жара, а промозглый осенний день.
— Как хорошо, что вы пришли, — пробормотала она, вцепившись в его рукав, — Я ждала этого. Если кто-то ещё в силах нас спасти, это вы. Знаете, у меня даже душа обмерла, когда я услышала ваши шаги. Вы будто святой, сошедший в ад. Храни вас Господь, мистер Лайвстоун!
Он попытался осторожно отстраниться, но поздно, она впилась в его рукав точно стрекоза своими крохотными коготками. Она тоже измождена, понял Лэйд, измождена этой страшной и тяжёлой атмосферой, этими миазмами, а ещё сильнее — страхом. Как и все прочие люди, бессмысленно скитающиеся по коридорам и пялящиеся в пустоту. Она прижалась к нему так сильно, что он чувствовал, как сквозь тонкие рёбра суматошно и испуганно бьётся её маленькое, точно у птички, сердце. И вынужден был заключ