же смелые, сколь и нелепые, все неизбежно раздавленные в зародыше… Я помню каждого из них отчётливо и ясно, включая тех, которые даже отказались со мной говорить, и готов побиться об заклад, среди них не значилось биржевых воротил солидного возраста с чудаковатым нравом!
К чёрту, подумал Лэйд. Мне надо задавать вопросы, пока Синклер в силах отвечать. Размышлениям я посвящу отдельное время. Если оно у меня останется, это время…
— Завещание, — негромко произнёс он, — Завещание мистера Олдриджа, что на счёт него?
Почему оно интересует вас, мистер Лайвстоун? — заданный его мысленным голосом, а не слабым голосом Синклера, этот вопрос не сделался более понятным. Лэйд и сам не знал, отчего уцепился за этот клочок бумаги, про который слышал лишь краем уха и который не играл решительно никакой роли в произошедшем.
Безусловно, завещание может иметь далеко идущие последствия, одним только оборотом причинив многие трагедии, или даже разрушить чью-то жизнь поставленной не в том месте запятой. Однако при всём при этом оно остаётся светским документом, имеющим силу только в материальном мире с его формальными правилами. Демоны, создания первородного хаоса, беспутные отпрыски Левиафана, не чтут этих правил, а если имеют какое-то представление о законодательстве, то в таком виде, от которого немедля сошёл бы с ума и поседел весь высший королевский суд в полном составе.
Даже самый хитро составленный документ, над которыми корпели лучшие юристы, украшенный печатями уважаемых нотариусов и почтенных адвокатов, в глазах демона будет играть не большую роль, чем в глазах белого человека — кусок еловой коры, украшенный примитивной росписью дикарей.
Нет, подумал Лэйд, с жалостью глядя на Синклера, завещание не играет ровно никакой роли для демона. Но вот для человека… Для человека оно может играть огромную роль. И если предположение Крамби верно, если демону с самого начала подыгрывал человек, затаившийся среди его окружения, его содержание может заиграть новыми красками.
— Мистер Крамби на правах младшего партнёра и компаньона получил пай мистера Олдриджа в компании, это мне известно. Но что на счёт всего прочего имущества? Кому оно досталось?
Синклер выглядел таким бледным и измождённым, точно ему стоило немалого труда выдыхать втянутый в лёгкие воздух. Но ещё мог членораздельно говорить, хоть Лэйд и отметил с тревогой паузы между его словами.
— Никому… У мистера Олдриджа не было другого… имущества.
— Как это, чёрт возьми, может быть? Я понимаю, он всю жизнь жил своим детищем, но… Разве у него не должно было быть иной собственности? Домов, кораблей, рудников, породистых лошадей… чем там ещё услаждают себе жизнь богатые люди?
Синклер вновь вяло покачал головой. Это выглядело как высохший земляной орех, перекатывающийся на подушке.
— Нет. Ничего… такого. У него не было даже дома.
Гостиница, вспомнил Лэйд. Мистер Олдридж последние годы обитал в гостиничном номере «Восточного Бриза». Раньше я никогда не задумывался, почему. Даже в худшие свои времена этот человек должен был быть достаточно богат, чтобы приобрести любой дом в Редруфе по своему выбору. Или снять дом за городом на сорок лет вперёд. Но вместо этого…
Дьявол, вяло подумал Лэйд, ожесточённо растирая виски. Как будто мне мало загадок, окружающих меня в данный момент, я вынужден разгадывать те, которые отстоят от меня на много лет, мало того, связаны с человеком, с которым я никогда даже не был знаком!
— Значит, в его завещании не значилось никаких других наследников, кроме мистера Крамби?
— Совершенно… верно, сэр.
— Он не упомянул там даже своего слугу, этого, как его…
— Госсворта… — подсказал Синклер, — Нет. Никого. Только мистер Крамби и… никого более. Я сам видел… завещание. Читал его. Своими… глазами.
— Кажется, вы нашли в нём ошибку, — спохватился Лэйд, — Я слышал об этом, но не придал значения. Но сейчас я хочу знать всё, что окружало мистера Олдриджа, его завещание и его компанию. Что это была за ошибка?
Синклер лежал с полуприкрытыми глазами и походил на человека, которого одолела глубокая сонливость. Судя по его редкому дыханию, по дрожащим векам, он в любой миг мог провалиться в сон. В сон, достать из которого его будет непросто, подумал Лэйд.
— Мистер Синклер! — он очень осторожно потряс его за плечо, борясь с ощущением, что трясёт манекет из папье-маше, облачённый в хороший костюм, — Завещание…
Синклер пришёл в себя. Глаза заморгали, приняв осмысленное выражение.
— Никаких сомнений в подлинности… — пробормотал он, — Его писал мистер Олдридж, мы проверяли почерк. Печати, свидетельства…
— Да, я знаю! Но что на счёт ошибки? Была в нём ошибка?
Синклер вяло заворочался, отчего мебель под ним затрещала.
— Не ошибка, — выдохнул он и, возможно, эти два слова стоили ему больше сил, чем мистеру Уильяму Галли — все его пламенные речи в защиту Карлайла[167], - Небольшая… неточность.
— Какая? — требовательно спросил Лэйд, — Какая, Синклер? Вы помните формулировку?
Синклер набрал воздуха во впалую грудь. Попадись ему в нём пылинка, наверняка захлебнётся и изойдёт кашлем до беспамятства, подумал Лэйд с опаской. И плакал тогда мой никчёмный бессмысленный допрос.
— Конечно… помню. «Весь свой капитал в „Биржевой компании Олдридж и Крамби“ завещаю в равных долях своим компаньонам», — всё это Синклер произнёс на одном дыхании, точно магическое заклинание, — Небольшая неточность, но…
Лэйд встрепенулся.
— Но здесь не звучит имя Крамби! Ведь верно?
— И не должно… — пробормотал Синклер, — Мистер Крамби был единственным компаньоном мистера Олдриджа.
С собственностью в шесть сотых процента всего капитала, раздражённо подумал Лэйд. Мизерный пай, который выглядит скорее милостыней, щедро отщипнутой Олдриджем от своего тучного пирога. Однако это дало Крамби право именоваться компаньоном мистера Олдриджа и унаследовать весь огромный актив его компании.
— Значит, не было никаких других людей, которые могли бы претендовать по завещанию на его долю в компании?
— Нет. За всю… историю компании у мистера Олдриджа не было других… компаньонов. Никогда.
— И это не ошибка?
— Нет. Просто… — Синклер выдавил слабую улыбку, — Просто юридический оборот. Немного… странный, но абсолютно законный и корректный. Ни один… суд его не оспорит.
Лэйд попытался вспомнить всё, известное ему о правилах оформления завещаний, но однако вынужден был признать своё полное бессилие в этом вопросе. Источником его познаний о юриспруденции и завещании в частности являлись дешёвые пьесы, которые он иногда смотрел по субботам в миддлдэкском театре, те самые, в которых адвокатов всё ещё играли усыпанные пудрой древние старики в париках не по размеру, а злодей в последнем акте не находил ничего умнее, чем выступить с изобличающей его речью прямо перед судом присяжных, частными детективами и толпой полицейских.
В данном случае, к сожалению, почерпнутая оттуда информация не годилась к использованию — ни в «Норфолкских пройдохах», ни в «Шляпке для миссис Питч» эта тема в должной мере не раскрывалась.
— Что-то ещё? — спросил Лэйд без особой охоты. Сейчас, когда Синклер исчерпал свою важность, ему не хотелось изматывать его своими вопросами.
К его удивлению Синклер едва заметно кивнул.
— Шкатулка.
— Что?
— Шкатулка из сейфа с… личными вещами мистера Олдриджа.
— Что там было? — жадно спросил Лэйд, — Вы ведь открывали её?
Ещё один кивок, такой слабый, что можно принять за конвульсивное движение головы.
— Да…
— Что там было? Синклер! Синклер, чтоб вас!
Восковая кожа Синклера оставалась сухой и сохранила вполне естественный цвет, но Лэйду бросилась в глаза неестественно сильная пульсация подкожных вен. В тех местах, где кровеносные каналы залегали неглубоко, на шее, на висках, у основания черепа, было видно, что они мелко подрагивают, с натугой перекачивая кровь мистера Синклера. Это показалось Лэйду нехорошим признаком. Как знать, не близок ли мистер Синклер к апоплексическомуудару?
Лэйд взял запястье Синклера в пальцы, чтобы проверить пульс, и едва не выронил его от неожиданности. Вены на его запястье, обмякшем, безвольном и похожем на разваренную суповую кость, бились совершенно жутким образом. Они то обмякали, отчего пульс делался нитевидным, дрожащим, едва нащупываемым, то вдруг брали такой ритм, будто аккомпанировали разнузданному ирландскому хорнпайпу[168] на девять четвертей.
— Мистер Синклер!
Ресницы Синклера задрожали.
— Да? Простите, на меня опять навалилась слабость. Мне кажется, или здесь отчаянно душный воздух? И этот запах… Не то анис, не то кардамон… Как будто посыпано специями…
Лэйд попытался посчитать удары пульса, но отказался от этого занятия через полминуты. Вены на его запястье дрожали в совершенно хаотичном ритме, то напрягаясь до такой степени, что превращались в подобие рояльных струн, то обмякая и тая под пальцами.
Лэйд знал, что не в силах помочь Синклеру. Разве что оставить его в покое, уповая на то, что его молодость вкупе с жизненной силой окажутся сильнее. Но…
Имею ли я право так поступить, вот в чём штука, подумал Лэйд. Синклер слаб и, быть может, умирает. Он может умереть прямо на моих руках, ещё прежде, чем я успею позвать мисс ван Хольц. Его вены дрожат под моими пальцами, точно их бьёт гальваническим током, его сердце не сможет долго выдерживать такой ритм, попросту лопнет, превратившись в истекающий кровью мешок.
Но и дать ему отдых я не могу. Двести без малого человек, заточённые во власти демона, ждут спасения. И каждая минута, которую я теряю, отдаляет их от этого спасения, как сильное течение отдаляет тонущего от спасательного круга. Мне надо знать всё. Каждую грязную деталь, которую вы, пауки, прячете в своём логове. Каждую скверную тайну, которая была рождена в стенах этого проклятого здания. Каждую крупицу лжи, каждую капельку яда. Мне надо знать, что вызвало интерес демона, что побудило его к нападению, что призвало к жизни. И я добьюсь этого от тебя, даже если дл