Однако Кутиков и здесь оказался прав. Стареющая прима с невыносимым характером и своенравный Грегорович стали нежнейшими друзьями. Они прожили вместе двенадцать лет и развелись лишь тогда, когда их брак как новостной повод окончательно себя исчерпал.
А в благодарность за годы идеального супружества Беладонна передала Грегоровичу своего камердинера.
– Похоже, от Кутикова можно ожидать любых сюрпризов, – сказал Бабкин, выслушав краткую биографическую справку.
Макар пожал плечами.
– Серега, здесь от каждого можно ожидать сюрпризов. Кроме покойного Джоника. Кстати, о покойном. Ты список составил?
Бабкин молча вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и развернул, не говоря ни слова.
Илюшин с нарочитой медлительностью потянул со стола планшет и мазнул пальцем по экрану.
– Динозавр, – осудил он Бабкина. – Трицератопс, допустим.
– А ты – жертва технического прогресса, – огрызнулся Сергей.
Невзирая на заверения Макара о том, что электронные носители информации гораздо удобнее, он наотрез отказывался переходить на карманные компьютеры и все данные записывал в блокнот или на отдельные листы бумаги. Илюшин загрузил в свой планшет несколько нужных программ, стремительно вводил тексты любой сложности, вычерчивая пальцем замысловатые кривые, читал с экрана сразу несколько книг одновременно и угрожал Бабкину, что заставит его освоить такой же девайс. Сергей в ответ ухмылялся и лаконично напоминал Макару, как тот однажды сел на забытый в кресле смартфон. «Вот если я на блокнот сяду, – нравоучительно говорил Бабкин, – то все записи сохранятся. И мне не придется с высунутым языком носиться по сервисам. Догоняешь?»
Илюшин пробежал взглядом схему на листе.
– Не могу разобрать твои каракули, – щурясь, сказал он.
Сергей уставился на босса. Почерк у него был не самый разборчивый, но до сих пор затруднений у Макара не вызывал. Немного поразмыслив, Бабкин понял причину внезапного ухудшения зрения Илюшина.
– Игрушкой твоей пользоваться не буду, – отрезал он. – Забудь.
Илюшин, с виду ничуть не разочарованный, пожал плечами.
– Тогда переходим на устные доклады. Кто, когда, при каких обстоятельствах…
– Скотина ты, – беззлобно сказал Сергей. – Ладно, слушай.
По предварительным данным, Ринат Ильдарович Баширов скончался вследствие черепно-мозговой травмы. Удар был нанесен сбоку, в область виска, мраморной фигурой амурчика с луком.
– Ты пальчики с купидона снял? – тут же спросил Макар.
– Кто бы мне позволил.
Предположительное орудие убийства увезли одновременно с телом. В оранжерее, к которой Сергея по понятным причинам и близко не подпустили, осмотрели все, включая прятавшиеся в углу лейки.
– Личные вещи Джоника тоже забрали?
– Само собой. Работали очень оперативно, надо сказать. Молча и зло.
– Это все звонок Богдана.
– Всем присутствующим пальцы прокатали тоже без лишних разговоров. Нам остается только ждать результатов.
В глубине души Сергей надеялся, что Джоника ударила Татьяна Медведкина. Во-первых, в этом случае дело было бы раскрыто довольно быстро, потому что прекрасная балерина в жизни не догадалась бы стереть отпечатки пальцев с мраморного мальчугана. Вряд ли она вообще допускала у себя существование отпечатков. А во-вторых, даже в его душе, чуждой возвышенному, вздрагивали и отзывались небесной музыкой тонкие лирические струны при мысли о том, что Татьяна выбрала орудием убийства скульптуру.
– Есть в этом некое удивительное соответствие ее образу, – пробормотал под нос Сергей. – Огреть по башке не чем-то низменным, а купидоном.
– Ты о чем?
– А, не обращай внимания. Мысли вслух.
– Что со свидетелями?
Бабкину не требовалось заглядывать в свои записи, чтобы коротко резюмировать: со свидетелями – ничего. В смысле, ничего хорошего. Быстрый первоначальный опрос показал, что ни одному из присутствующих нечего сказать по поводу смерти Джоника. Помимо гостей и хозяина с камердинером, в доме находилось еще пятеро человек: два шофера и трое поваров. Но водители от скуки раскидывали карты в гараже и не выходили оттуда, что подтверждалось записями с внешних камер наблюдения. А поварихи украшали к ужину гигантский торт в виде сцены с цветами и марципановой арфой как символом музыкальной одаренности Грегоровича. Арфа все время норовила свалиться с макушки торта, и всем троим если и приходили в голову мысли об убийстве, то Джоник здесь был ни при чем.
– Подожди, – встрепенулся Макар. – Не может быть. Дом не такой уж огромный. Внутри как минимум десять человек, рассредоточившихся по разным комнатам. Хочешь сказать, никто ничего не видел и не слышал?
– Это не я хочу. Это они хотят.
– Кто-то лжет.
– Согласен.
– Осталась сущая ерунда, правда? Выяснить, кто, зачем, по какому поводу и есть ли здесь связь с убийством.
– И на все про все у нас двое суток, – подтвердил Бабкин. Перегнулся через подоконник и посмотрел вниз. – Кстати, второй этаж. Не так уж и высоко.
– Намекаешь на то, что еще можно сбежать?
– Не намекаю, а прямым текстом тебе говорю: рвем когти, пока не поздно! Зря мы ввязались в это дело.
Макар заинтересованно посмотрел на друга.
– Знаешь, ты так настаиваешь на том, чтобы не браться за расследование, что меня начинают терзать смутные сомнения. Уж не ты ли расправился с беднягой Башировым, мой необузданный друг?
Необузданный друг два раза мигнул и признался, что он.
– И за что же?
– Фальшивил, – флегматично отозвался Бабкин.
Макар усмехнулся.
– Отличная версия, между прочим. Какой-нибудь воинствующий фанат рэпа счел, что Джоник позорит музыкальное направление, и прикончил его.
Сергей выразил сомнение в том, что среди собравшихся на вечеринке есть фанаты рэпа. Тем более воинствующие.
– У меня ощущение, что они здесь все не настоящие, – поделился он.
– А подробнее?
– Да я сам не уверен, что понимаю. Ладно, забудь. Начнешь со свидетелями разговаривать, сразу почувствуешь, о чем я.
– Тогда предлагаю не откладывать в долгий ящик и приступить. – Илюшин спрыгнул с подоконника. – Кто там у нас первый в очереди?
Бабкин сверился со списком, хотя и так отлично помнил, о ком речь, и тяжело вздохнул, признавая неизбежное.
– Балерина.
Глава 5
Бежать отсюда. Срочно, немедленно! Точно умная лиса, загнанная в ловушку, Анжела всем нутром ощущала, как уходит ее время. Победоносный лай собак отдается в ушах, земля под лапами сотрясается от ударов лошадиных копыт и, кажется, вот-вот провалится под Анжелой, словно хрупкий лед на реке. Тогда снизу всосет жадными ледяными губами черная полынья, и опустится безжизненное рыжее тельце в немую речную утробу.
Навсегда.
Если бы Анжела могла, ушла бы пешком, да хоть и босиком, побросав все шмотье. Схватила б Никиту за руку и бежала прочь, не оборачиваясь. Но пришел Богдан и смотрел ласково, а говорил непреклонно, и, выслушав его, Никита без тени сомнения сказал: «Остаемся».
Анжела пробовала настаивать. Когда Грегорович ушел, вцепилась в мужа и заплакала – мол, не может здесь больше находиться, здесь рядом труп, она боится, ей невыносимо жутко, ее тоже убьют, милый, увези меня отсюда скорее, давай уйдем, умоляю тебя, не заставляй меня проходить через все это!
Никита был из тех мужчин, которые за юбку жены не просто держатся, а сидят под ней, точно гномики под грибом во время ливня. Периодически они осторожно высовывают наружу нос, убеждаются, что мир ничуть не изменился к лучшему, там по-прежнему мокро, зябко и вот-вот сдует, и облегченно прячутся снова.
По странному совпадению именно такие мужчины часто выглядят как покорители вселенной, дерзкой стопой попирающие черепа врагов.
Никита не мог не согласиться на мольбы жены.
И тем не менее это случилось.
– Ну что ты, зая, – удивленно сказал он, наливая себе пятую порцию бренди. – Богданчик же попросил. Не можем мы уехать.
Анжела ошеломленно уставилась на мужа. Он что, только что отказал ей?
Она запоздало сообразила, что нужно было не плакать ему в пиджак, а взять за воротник и поставить перед фактом: план меняется, и слушать они будут не Богданчика, а ее.
Нельзя отходить от традиционных методов воздействия. А сейчас уже поздно отыгрывать назад. Раз в год на Никиту находил неведомый стих, и он решал, что будет принимать решения «на том простом основании, что я мужчина», как говорил слесарь Гоша. За Гошей это подхватили люди, в подметки не годящиеся слесарю по душевным и прочим качествам. Нет, к Никите это, конечно, не относилось… Но иногда, когда муж начинал проявлять характер, Анжеле хотелось влепить ему хорошую оплеуху и напомнить, кто в их паре на самом деле носит штаны и командует парадом.
Никита начал пить, едва выйдя из-за стола. Грегорович, верный своим замашкам, вместо привычной Никите водки или хотя бы коньяка предложил гостям шампанское. Спорить с Богданом Вороной не осмелился. Но, едва улизнув, нашел Кешу и выцыганил у него бутылку бренди. «Эх, собутыльников толковых нету! – пожалел он, опрокидывая первую рюмку. – Ангел мой! Может, со мной за компанию?»
Отлично знал, поганец, что Анжела капли в рот не берет. Во-первых, для фигуры вредно, во-вторых, хоть у одного из них двоих должна быть трезвая голова на плечах.
– Мужская дружба – великое дело! – вещал тем временем раскрасневшийся Никита. – Ты же должна понимать, зая. Хоть у вас, женщин, такого и нет.
Анжела понимала, что Никита видится с Грегоровичем три раза в год на концертах, а в остальное время они с удовольствием пересказывают друг о друге самые грязные сплетни. А заодно выдумывают новые. Никите, положим, воображения не хватит, а вот с Богдана станется сочинить любую гнусность.
Рука Анжелы непроизвольно потянулась к сумочке.
Фотографии там уже не было. Когда она только нашла ее в кармане Никитиного пиджака, то первым побуждением было разорвать в клочья, вторым – выколоть глаза человеку на снимке, а третьим – спрятать и унести, зарыть в землю, сверху придавить могильной плитой, словно человека хоронишь.