Бабкину пришлось напрячься, чтобы вспомнить ее фамилию.
– А, Катунцева. Говорит, заглянула в библиотеку и зачиталась.
– Какие все начитанные, – пробормотал Илю-шин. – У одной философия эпохи Просвещения, у другой… Что, кстати, у другой?
– Понятия не имею. В записях Кутикова никаких пометок.
– А где он сам был?
– Фейерверки тестировал. Я могу подтвердить.
– Ты у нас главный подозреваемый, – усмехнулся Илюшин. – К убитому испытывал личную неприязнь. Был оскорблен им в присутствии свидетелей.
– Свидетеля, – поправил дотошный Сергей.
– Ну пусть свидетеля. Вспылил, наговорил ему в ответ гадостей. Ушел заедать обиду пирожными. Не обнаружив последних, впал в исступление, вернулся, отыскал Баширова в оранжерее и огрел его по голове купидоном. Убедительно?
Бабкину внезапно остро захотелось пирожных.
– Неубедительно. Я бы успел остыть, пока шлялся по столовой.
– Жаль, – вздохнул Макар. – Сдал бы я тебя правоохранительным органам. Получил бы заслуженный гонорар.
– К тому же я успел поговорить с Жорой, – вспомнил Бабкин.
– А, телохранитель.
Илюшин вдруг рассмеялся.
– Ты чего?
– Вот охранники-то подобрались у Баширова – один другого круче. Первый его сначала подставил, потом обхамил, а затем вовсе сбежал…
– Не сбежал, а ушел с достоинством, – буркнул Сергей. – К тому же я фальшивый телохранитель.
– Второй тоже смылся, хотя обязан был неотлучно оберегать доверенное ему тело… Братцы, да у вас прослеживается явственный сговор! И алиби нет ни у того, ни у другого.
Бабкин порыскал в записях Кутикова. Телохранитель, телохранитель… Где же он? И что это за неизвестный ему Пащенко? Ах, так это же он и есть!
Георгий Пащенко. Примерно в шесть двадцать оставил Рината Баширова одного в комнатке-гримерке, ушел в столовую, где встретил своего лже-напарника. Поговорил с ним минуты три, захотел курить. Следующие десять-пятнадцать минут пробыл на заднем дворе, пока кто-то не прибежал с криками, что его босса убили. Никого не видел, ни с кем в разговоры не вступал. Слышал только звуки запускаемых салютов из-за дома.
– Кстати, это означает, что у самого Кутикова железобетонное алиби, – вслух подумал Сергей.
– Если только фейерверки за него не запускал кто-то другой, – немедленно возразил Макар. – Что с Грегоровичем?
– Богдан слушал Шаляпина в своей комнате. Переодевался к ужину.
– Постой, к какому ужину? Вы ж ели!
– Ко второму. С тортиком. Который внизу в это время поварихи украшали.
Макар возвел глаза к потолку.
– На первое картошка-фри, на второе тортик. Утренник какой-то в детском саду, а не тусовка короля поп-сцены. Где, черт возьми, женщины легкого поведения? Где наркотики? Выпивка, в конце концов? Шампанское рекой, обнаженные негры по колено в пенной струе, разврат и порок, кокаиновые дорожки и разбросанные по огороду шприцы? Где мускулистые тройки голых юношей, запряженных в карету, из окна швыряются купюрами балерины и певицы? Где размах, в конце концов?!
Бабкин засмеялся.
– Дикий ты человек, Илюшин, – с удовольствием сообщил он, чувствуя, что и на его улице наконец-то настал маленький, но праздник. – Пить они не могут, потому что от шампанского толстеют. А растолстеть для артиста – это самый тяжкий грех, как я успел понять. Можешь фальшиво петь, можешь упасть со сцены лицом в оркестр – все тебе простят. Но если ты набрал лишние два килограмма – вон из профессии!
– А негры? – не сдавался Макар.
Бабкин укоризненно покачал головой.
– Тебе что Грегорович объяснял? Миллионы поклонников в курсе, как проходит праздник у кумира. Селфи! Социальные сети! Тут тебе не рокеры собрались, которым сойдут с рук любые непотребства, а приличные поп-исполнители. Некоторые даже заслуженные! И ты хочешь, чтобы у этих людей на благопристойном празднике вдруг из тортика вылез голый мужик с хлыстом и понюшкой кокса?
Илюшин не выдержал и захохотал.
– Вынужден признать, что ты растешь на глазах, Серега! – признал он. – У тебя проснулось воображение и понимание особенностей текущего момента. Ладно, давай к делу. Что там с алиби у Вероники Копытиной?
– Это кто такая? – изумился Бабкин. – А! Кармелита! Подожди, сейчас скажу…
Он нашел в записях Кутикова Веронику Копытину и развел руками:
– Сначала запускала салюты с Кутиковым, потом играла в бильярд с Решетниковым, потом гуляла по дому, спускалась покурить с шоферами, вернулась к себе, гуляла в оранжерее, снова ушла…
– В общем, Фигаро тут, Фигаро там.
– И ничего не может сказать о времени. Часть алиби Кутиков с Решетниковым подтвердят. И водители. Но где она проболталась те двадцать минут, в которые убили Джоника.
– …один бог знает, – закончил Макар.
– В ее случае скорее черт. Демоническая баба!
– В каком смысле?
Бабкин замялся. Трудно ему описывать всех этих людей…
– Сам увидишь, поймешь, – выкрутился он. – А мне надо делом заниматься, а не языком трепать.
Он взглянул на экран сотового. Уже половина двенадцатого! А у них еще толпа народу не опрошена.
– Давай я все-таки с телохранителем поговорю, – предложил Сергей. – А ты пока с Олесей Гагариной побеседуешь, чтобы времени зря не терять. Кто у нас останется?
– Решетников, Бантышев, Катунцева, – перечислил Илюшин.
Сергей, еще пару часов назад удивлявшийся, отчего поп-король позвал так мало гостей, теперь сердито подумал, что незачем было собирать огромную толпу. Случись убийство, как с ними со всеми разбираться!
– Прислать к тебе Гагарину?
– Давай. Слушай-ка, Серега…
Бабкин остановился в дверях и выжидательно посмотрел на друга. Илюшин повертел в пальцах карандаш.
– А у тебя не возникло никаких догадок, кто мог бы быть любовником Решетникова? На уровне чисто интуитивных ощущений?
Сергей пожал плечами. За интуицию и озарения у них отвечал Макар. А он – крот. Копается в земле, выискивает корешки сухих фактов и зернышки обстоятельств.
– Я даже не успел проследить за этим небритым красавчиком.
– Я не об этом.
– Нет, Макар, извини. Ни малейших предположений, с кем связался Решетников. Если связался.
– «Если связался»… – эхом откликнулся Илюшин. – Ладно, иди потроши телохранителя. Может, от него что-нибудь узнаем.
– Меня бабка воспитывала. Одну фразу мне часто твердила. – Жора прислонился к подоконнику и закурил, выпуская дым в приоткрытое окно.
Когда-то Маша сказала Сергею об их общей знакомой, что когда та говорит, кажется, будто слова у нее изо рта вылетают в виде мыльных пузырей и поднимаются в облака.
Бабкин рассмеялся. Жена зарабатывала на жизнь тем, что сочиняла сценарии для детской передачи. «Профессионально развитое воображение – страшная вещь!» – пошутил Сергей.
«А кто-то, когда говорит, словно бросается мячиками, – сказала в ответ Маша. – И они потом упруго скачут по комнате. А другие льют воду, она течет и течет, у одних прозрачная, у других мутная и грязная. Третьи что ни брякнут, у них с губ валятся жабы – помнишь, как в сказке? У четвертых все слова острые. Даже самые безобидные могут порезать».
«А у меня?» – насторожился Сергей.
Вместо ответа Маша приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
О Машином наблюдении Бабкин и вспомнил, наблюдая за Жорой.
Телохранитель говорил медленно, скупо роняя слова и словно раздумывая, стоит ли выпускать их на свободу. Каждое падало, точно камень, с тяжелым стуком.
– Какую фразу? – спросил Сергей.
– «Если человек ведет себя плохо, это не он плохой. Это ему плохо».
Жора стряхнул пепел за окно и туда же щелчком отправил окурок.
– Бабка, царствие ей небесное, семь лет как померла. А то бы я ей рассказал, какие бывают люди.
– И какие же?
– Подонки. Которым по кайфу, когда они ведут себя паршиво. Я на таких насмотрелся, пока на Джоника работал. А сам Баширов – первый из них. Упыри. Мы с тобой в гнезде упырей.
Он ссутулился. Белая рубашка повисла пузырем на груди.
Бабкин поразмыслил немного и тоже достал из кармана сигареты. Он не курил, но всегда таскал с собой пачку, по опыту зная, что нет ничего лучше, чтобы разговорить собеседника.
В глазах Жоры мелькнул интерес.
– Ого, «Беломорканал»! Настоящие?
– Да ну, какое там. Нынешние.
Пащенко вздохнул, однако предложенную сигарету принял. Дав Бабкину прикурить, он распахнул шире окно и с тоскливой обреченностью уставился на дальние огоньки домов.
– А скажи мне вот что, Жора. Если здесь гнездо упырей, на черта ты остался?
– Слышь, дурня-то не строй из себя, – мигом ощетинился телохранитель. – Чтобы как только я свалил, меня тут же и взяли по сто пятой? Эти певуны, – он кивнул куда-то наверх, – отмажутся как нефиг делать. У них деньги, связи, известность. Они власть имущим на корпоративах поют и пляшут, целуются взасос и фотки вместе делают. А я кто? Соринка. Не человек, а расходный материал. Вот и пустят меня… в расход.
– Если расскажешь мне все, что знаешь, есть шанс, что не пустят.
– Вот потому и остался, – кивнул Жора.
Они помолчали. Сергей не торопился с расспросами. Телохранителю явно надо было выговориться.
– С упырями я, может, погорячился. Но настоящих людей тут нет, поверь. Кроме нас. Они же все того… – он зачем-то огляделся, словно их кто-то мог подслушать, – искусственные!
«О как! – мелькнуло у Бабкина. – Похоже, съехал шифер у мужика. В разные стороны съехал».
Мысль эта, очевидно, отразилась на его лице, потому что, взглянув на него, телохранитель невесело усмехнулся.
– Ты сейчас решил, что я псих? Нет, братишка, не в этом дело. Просто у настоящих людей и чувства настоящие. Они своих любят. Маму там с папой, бабушку. Понимают, что плохо, что хорошо. Делают-то всякое, но внутри себя каждый правду знает. Реакции у них… как сказать-то… человеческие. А эти «звезды» – они словно из мультика. Смотришь на них и не веришь, что они это все всерьез. А ведь они всерьез! Не притворяются ни разу! Это для них планета вертится. Вселенная зародилась, только чтобы они со сцены свою чухню могли проорать!