При слове «спокойно» Грегорович дернул щекой, но смолчал.
– Знаете, Богдан Атанасович, с кем проще всего иметь дело? С человеком, который себя считает хитрецом, а тебя – простаком.
– Это ты-то простак?
– Возможно, я совершил непростительную ошибку, – потупился Кеша. – Забыл о том, что вы, звезды, этими смартфонами увешаны, как новогодняя елка шариками. Изъял по одной штуке и расслабился. Решил, что вы у меня в руках, связаться друг с другом не сможете, ничего плохого от вас ожидать не стоит. Так это выглядит, правда?
Грегорович, согласно кивавший головой на протяжении всей речи камердинера, при последних словах встрепенулся.
– Что значит «выглядит»? Хочешь сказать, ты нарочно…
– Хочу сказать, что я ваши собственные многочисленные телефоны трижды отдавал в ремонт и пять раз сушил после, простите, падения в ватерклозет. Вы в самом деле полагаете, будто я не способен к простейшим обобщениям?
– Тогда зачем же ты…
Богдан осекся.
– Ну слава богу, – вздохнул Кутиков, наблюдая за тем, как меняется выражение его лица. – Поняли, кажется. Мне ведь не нужно, чтобы ваши гости чувствовали себя как обложенные охотниками волки. Пусть думают, что меры безопасности приняты, но они без труда сумеют их обойти. Тогда есть вероятность, что кто-нибудь сделает ошибку. Тот, кто нам нужен. Шансы не очень велики, но…
– Что – но?
– Именно поэтому я заблокировал каждый телефон для всех входящих, – пояснил Кутиков, – кроме вызовов тех, кто сейчас находится в доме. Считайте, забросил сеть. Крупноячеистую, конечно. Вряд ли в ней кто-нибудь застрянет. Но чем черт не шутит!
Грегорович пощипал бороду.
– А если он не сделает?
– Что не сделает?
– Ошибку.
Кутиков пожал плечами:
– Все равно просчитается. Не здесь, так в другом месте.
Он закрыл дверцы аптечного шкафчика и снова обернулся к Богдану.
– Кстати, а зачем вы вообще полезли в ящик с чужими сотовыми?
Грегорович поднял на него озадаченный взгляд.
– Со своим сравнить захотелось? – догадался Кеша. – Помериться, у кого круче?
Богдан молчал. Только поднял руку, словно пытался нащупать что-то в воздухе.
– Или представляли, что все это богатство теперь ваше?
Грегорович едва заметно пошевелил губами. Но он по-прежнему не говорил ни слова, и Кутиков почувствовал себя несколько обескураженным.
– Опять забыли, куда паспорт сунули? – уже без насмешки спросил он.
Богдан словно проснулся.
– Так ведь гудело, – с детским изумлением сказал он.
– Что – гудело?
– В ящике. Вибрировало. Недолго. Я потому и полез туда, что стал искать, откуда звук…
Его глаза встретились с взглядом камердинера. Кутиков утратил всю свою обманчивую мягкость.
– Хотите сказать, кто-то позвонил на один из их сотовых? И вы до сих пор молчали?
– Да я только сейчас сообразил…
Но Кеша уже был за дверью. Приговаривая что-то извиняющимся голосом, Грегорович рванул за ним со всех своих длинных ног. Однако настичь Иннокентия смог только возле ящика с телефонами.
Кутиков быстро перебирал их: один, второй, третий…
– Вам точно не показалось? – отрывисто бросил он.
– Кажется, гудело…
– Не вижу…
Он вдруг замолчал.
– Что, что? – заволновался Грегорович, заглядывая через его плечо.
– Вот оно, – негромко сказал Кеша. – То, что нам нужно было.
Он вдруг щелкнул языком, и это было так же неожиданно, как если бы камердинер вздумал пройтись колесом.
– А ячейки-то в нашей сети не такие уж и крупные, Богдан Атанасович!
– Все лгут.
Выдав эту банальность, Сергей Бабкин лег на диван и положил на грудь папку с многочисленными досье. К его большому огорчению, информацией их с Макаром обеспечивал в основном Перигорский. Обращаться к человеку, втянувшему их в эту постыдную историю, Бабкин не хотел, но его собственный источник уже выложил все, что знал. После чего сказал начистоту: «Серега, дальше я пас. Ты залез в особый мир. В заводь, если хочешь. Они там под корягами живут, друг дружку жрут и тиной закусывают. Тебе, чтобы разузнать об их житье-бытье, нужен не я, простой журналист, а тот, кто сам туда опускается с аквалангом по три раза на дню. Ищи себе в помощь водяного, если ты понимаешь мои затейливые метафоры».
Сергей понимал. Знакомых журналистов у него хватало, но такого, чтобы хорошо был осведомлен о закулисной стороне жизни поп-звезд и при этом готов делиться сведениями, не находилось.
Тогда-то Илюшин и предложил спросить Перигорского.
Игорь Васильевич, если уж начинал действовать, действовал быстро. Через двадцать минут после телефонного разговора Макару позвонили двое и вежливо поинтересовались, какого рода сведения ему требуются.
«Любого», – опрометчиво сказал Макар. Или не опрометчиво, а обдуманно. Бабкин склонялся к первому варианту, потому что за последнее время он узнал о жизни присутствующих столько подробностей, что хватило бы на пять биографий. И большинство из этих подробностей, он чувствовал, были для его ранимой психики лишними.
Но удочки с наживкой были заброшены. Караси и уклейка разной степени жирности поступали теперь бесперебойно. Игнорируя насмешливые взгляды Илюшина, Бабкин распечатывал каждое электронное письмо и складывал в стопку. За последние два часа она выросла впятеро.
– Вороные лгут, что играли в бильярд с Решетниковым. Гагарина врет, что обвинение против Бантышева высосано из пальца. Кармелита врет, что не знает, где потеряла свою лисью лапку.
– О лапке мы ее не спрашивали, – возразил Макар.
– А если и спросили бы, все равно соврала, – упрямо сказал Бабкин. – Камердинер врет одним своим фактом присутствия в этом доме…
Илюшин оторвался от экрана планшета и с любопытством уставился на друга.
– Ты о чем?
Сергей сам не знал, что он имеет в виду. Но признаваться в этом не хотелось, и он, чтобы переключить интерес Макара, вытащил из стопки листов один наудачу.
Кармелита. Она же Вероника Копытина. Что нового прибавилось к портрету Вероники?
– Четыре раза была замужем, – вслух зачитал Бабкин. – Дважды за танцорами из своего коллектива, один раз за начинающей моделью… или начинающим? Четвертый – за популярным тусовщиком. Черт возьми, Макар! Что это за профессия такая – тусовщик?!
– Это образ жизни, – снисходительно пояснил Илюшин. – Который мы с тобой не можем себе позволить.
– С Джоником сталкивалась последний раз четыре месяца назад, когда по следам какого-то шоу он назвал ее престарелой эксгибиционисткой.
– Было за что?
Бабкин открыл рот, чтобы зачитать подробности, и поперхнулся.
– Что тебя так шокировало, мой чувствительный друг?
– Кармелита на этом шоу публично сделала себе эпиляцию.
– Бикини? – Макар был невозмутим, как хирург перед плановой операцией.
– Ног, – буркнул Сергей. – Вот не знал я об этом и предпочел бы и впредь не знать. Господи, это же вообще за гранью добра и зла! Вот зачем она это… А, нашел. В рамках акции «Вечная женственность».
Бабкин быстро пробежался по отчету информатора дальше. М-да… Похоже, для Кармелиты не существовало запретных тем. В одном шоу она охотно обсуждала свою неудачную сексуальную жизнь в последнем браке и делилась подробностями измен. В другом подробно излагала взгляды на гигиену, с деталями, от которых утратила бы аппетит даже акула. На любую тему, самую интимную, Кармелита высказывалась с шокирующей откровенностью. Казалось, не найдется тайн, которые она не готова выложить на прилавок перед покупателями. То есть, зрителями.
В искусстве душевного стриптиза Кармелите не было равных.
Нет, поправил себя Бабкин, это не стриптиз. Душа не просто распахивалась, она бесстыдно выворачивалась наизнанку, открывалась до таких глубин, в которые обычно забираются только специалисты: психологи, а в тяжелых случаях – психиатры.
Может, все дело в этом, подумал он. Мы в гнезде психов? А Кармелита самая кукукнутая из них. Ну не может, не должен нормальный человек прилюдно вываливать собственные кишки перед рукоплещущей публикой, затем собирать их как ни в чем не бывало в распоротый живот, зашивать на живую нитку и брести к следующей трибуне, чтобы там повторить этот номер.
Бабкин удовлетворился бы этим объяснением, если бы не одно «но». Он видел Кармелиту своими глазами. Разговаривал с ней. И не было ни одной секунды, в которую он мог бы поставить ее нормальность под сомнение. Странная – да. Экстравагантная – безусловно. Но больная?..
Он поделился своими соображениями с Илюшиным.
– Зачем Кармелита это делает? Объясни мне! Ради привлечения внимания? Но она уже популярна.
Макар отложил планшет и вытянулся в кресле. Он тоже устал. Временами его настигало ощущение, что все они заперты в кукольном домике, который лишь кажется настоящим, но по сути – раскрашенная картонная коробка. Кто-то встряхнул ее, фигурки перемешались, попадали со своих кукольных диванчиков и крошечных стульев. Теперь их нужно рассадить по местам, но как это осуществить, когда сам ты заперт внутри?
– Серега, ты совершаешь одну ошибку. Тебе кажется, что эти люди живут почти так же, как ты. Ходят теми же улицами. Едят ту же пищу. У них просто другая профессия, думаешь ты, но в целом мир для нас одинаков. Так вот, это не так. Их существование отличается от твоего сильнее, чем ты можешь вообразить.
– Почему это не могу? – возразил уязвленный Сергей.
– Потому что у тебя крайне ограниченная фантазия. Это комплимент. Именно отсутствие фантазии делает тебя превосходным сыщиком. Потому что выдумывать ты не способен и должен слушать, что тебе говорят факты. А факты всегда говорят правду.
Бабкин фыркнул.
– По этой логике ты должен быть позорищем нашей профессии.
– Я гений, – пожал плечами Макар. – Гении всегда признаются исключением из правила. Так вот, про наших подозреваемых. Они обитают в другой среде. А поскольку человек есть продукт среды, он вынужден к ней приспосабливаться. Представь, что ты всю жизнь стоишь под лучом прожектора.