Когда мальчишки пошли обратно в деревню, она последовала за ними. Может, Тедди заболел и остался дома?
А-Хуан бродил перед домиком мистера Кана. Увидев Лилли, он фыркнул и подошел поближе, чтобы ткнуться носом, пока она будет гладить его лоб.
– Тедди! Мистер Кан!
Никто не отвечал.
Лилли постучалась в дверь. Никто не ответил. Дверь была незаперта, и Лилли распахнула ее настежь.
В домике все было перевернуто вверх дном. Татами были разрезаны и разворошены. Столы и стулья разбиты в щепки и разбросаны по всему дому. Весь пол был усыпан обломками кувшинов, посуды, палочками. Повсюду валялись разорванные листы бумаги и книги. Бейсбольная бита Тедди небрежно валялась на полу.
Лилли посмотрела вниз и увидела у своих ног разбитое на тысячи маленьких осколков магическое зеркало мистера Кана.
Это все сделали коммунистические бандиты?
Лилли побежала в дома к соседям, неистово молотя кулаками в двери и показывая на дом мистера Кана. Соседи или отказывались отвечать, или трясли головами, а их глаза были полны страха.
Лилли поспешила домой.
Она все никак не могла заснуть.
Мама наотрез отказалась идти в полицию. Папа работал допоздна, и мама сказала, что Лилли ничего не выдумала и в окрестностях действительно орудовали бандиты, поэтому лучше всего остаться дома, пока не вернется папа. В конце концов мама отправила Лилли в кровать, так как завтра надо было идти в школу. Она пообещала рассказать папе о мистере Кане и Тедди. Папа, конечно же, должен знать, что можно было сделать.
Лилли услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, а затем скрип стула, который передвинули по кафельному полу на кухне. Папа пришел домой, и мама разогревала ему ужин.
Она поднялась с кровати и открыла окно. Прохладный влажный ветер наполнил комнату запахом жухлой травы и ночных цветов. Лилли выбралась из окна.
Она спустилась на грязную землю и тихо обогнула дом, подойдя к кухне с задней части дома. Внутри Лилли увидела маму и папу, сидевших за кухонным столом друг напротив друга. Но на столе не было еды. Перед папой стоял стакан, он налил в него янтарную жидкость из бутылки. Он выпил стакан залпом и снова наполнил его.
Яркий золотой цвет на кухне бросал через кухонное окно светлое пятно на землю. Она встала у его края и тихо, на четвереньках, приблизилась к окну, чтобы услышать, о чем они говорили.
Средь звуков шуршащих крыльев мотыльков, бьющихся о стекло, она слушала голос своего отца.
Утром Дэвид Коттон рассказал мне, что указанный мною человек арестован. По своему желанию я мог бы участвовать в допросе. Я пришел в лагерь для задержанных вместе с двумя китайскими допрашивающими: Чен Бянем и Ли Хуэем.
– Его трудно будет расколоть, – сказал Чен. – Мы попробовали несколько способов, но он сильно сопротивляется. Однако у нас есть несколько высокоуровневых методов допроса, которыми сейчас и воспользуемся.
– Коммунисты очень хорошо используют психологические манипуляции и повышают порог сопротивления, – ответил я, – так что немудрено. Нам нужно узнать, кто его пособники. Я считаю, что он прибыл на Тайвань с командой оперативных работников.
Мы дошли до камеры, и я увидел, что его уже порядком обработали. Оба плеча были вывихнуты, а лицо разбито в кровь. Правый глаз опух и практически не открывался.
Я спросил, приходил ли к нему врач. Я хотел, чтобы он понял: я – добрый и могу защитить его, если он мне доверится. Они вправили его плечи, а медсестра обработала лицо. Я дал ему воды.
– Я не шпион, – сказал он мне на английском языке.
– Расскажи, какие перед тобой были поставлены задачи, – сказал я ему.
– У меня не было задач.
– Скажи, кто приехал с тобой на Тайвань, – сказал я.
– Я приехал сюда один.
– Я знаю, что это не так.
Он пожал плечами, превозмогая боль.
Я кивнул Чену и Ли, и они начали втыкать тонкие заостренные бамбуковые палочки под его ногти. Он пытался хранить молчание. Чен начал стучать по основанию бамбуковых палочек молоточком, как будто забивал гвозди в стену. Мужчина заорал, как животное. В конце концов он отключился.
Чен поливал его холодной водой, пока тот не пришел в сознание. Я задал ему те же вопросы. Он покачал головой, отказываясь отвечать.
– Мы просто хотим поговорить с твоими друзьями, – сказал я. – Если они невиновны, с ними ничего не случится. Они не будут тебя ни в чем винить.
Он рассмеялся.
– Попробуем «скамью тигра», – сказал Ли.
Они принесли длинную узкую скамью и приставили один конец к опорному столбу помещения. Они усадили его так, чтобы его спина была строго вертикально столбу. Выгнув его руки назад, они связали их за столбом. Затем прикрутили бедра и колени к скамье толстыми кожаными ремнями. Наконец, они связали его голени.
– Увидим, выгибаются ли у коммунистов ноги вперед, – сказал Чен.
Они подняли его ноги и положили кирпич под пятки, потом еще один.
Так как его бедра и колени были привязаны к скамье, кирпичи поднимали ступни и голени вверх, выгибая колени под невыносимым для человеческого организма углом. Капли пота катились с его лица и лба, смешиваясь с кровью его ран. Он пытался изогнуться на скамье, чтобы снять напряжение с колен, но двигаться было некуда. Он натер себе руки, беспомощно двигая их вверх и вниз по колонне, пока не содрал всю кожу на запястьях и предплечьях, размазывая по белой штукатурке выступившую кровь.
Они подложили еще два кирпича, и я услышал, как ломаются кости в его коленях. Он начал стонать и кричать, но ничего из того, что мы хотели бы услышать.
– Это не прекратится, если ты не начнешь говорить, – сказал я ему.
Они принесли длинный деревянный клин и вставили тонкий конец под нижний кирпич. Затем по очереди забивали этот клин молотком. С каждым ударом клин все больше входил под кирпичи, а его ступни поднимались все выше. Он кричал и кричал. Они зафиксировали палку в его рту, чтобы он не прикусил себе язык.
– Просто кивни, если готов говорить.
Он замотал головой.
Внезапно при следующем ударе молотка его колени сломались, и ступни с голенями подскочили вверх, обнажая кости, торчащие сквозь плоть и кожу. Он снова потерял сознание.
Меня начинало тошнить. Если коммунисты могли тренировать и подготавливать своих агентов вот так, то как мы вообще сможем выиграть эту войну?
– Так не пойдет, – сказал я китайским следователям. – Есть идея. Его внук сейчас у нас?
Они кивнули.
Привели доктора, чтобы перевязать его ноги. Доктор сделал ему укол, чтобы тот больше не терял сознание.
– Убейте, – прошептал он мне. – Убейте прямо сейчас.
Мы вывели его во двор и посадили на стул. Ли привел его внука. Он был еще совсем маленьким, однако казался довольно смышленым, но был напуган и сразу бросился к дедушке. Ли оттащил его назад, поставил к стенке и направил на него пистолет.
– Тебя мы не будем убивать, – сказал я, – но если ты не признаешься, мы казним твоего внука как соучастника.
– Нет, нет, – молил он, – пожалуйста! Он ничего не знает. Мы ничего не знаем. Я не шпион. Клянусь.
Ли сделал шаг назад и взялся за рукоять пистолета обеими руками.
– Ты заставляешь меня пойти на это, – сказал я, – и не оставляешь мне иного выбора. Я не хочу убивать твоего внука, но из-за твоего упрямства он умрет.
– Я приплыл сюда на лодке еще с четырьмя людьми, – сказал он. Старик смотрел на мальчика, и я понял, что он наконец-то раскололся. – Они все хорошие люди. Никто из нас не шпионит на коммунистов.
– Еще одна ложь, – сказал я. – Говори, кто они.
И тогда мальчишка вскочил, схватил Ли за руки и попытался укусить его.
– Отпустите дедушку! – кричал он, пытаясь вырваться из рук Ли.
Раздались два выстрела, и мальчишка рухнул на землю. Ли уронил пистолет, и я бросился к нему. Мальчишка прокусил его палец до кости, и Ли выл от боли. Я подобрал пистолет.
Старик упал со стула и полз к нам, к телу своего внука. Он плакал и что-то кричал, и я не мог сказать, что за слова вырываются из его горла.
Чен подошел, чтобы помочь Ли, пока я смотрел, как старик ползет к мальчику. Он повернулся так, чтобы сесть на землю, поднял тело мальчика себе на колени, прижимая мертвого ребенка к груди.
– Зачем, зачем? – сказал он мне. – Он же всего лишь ребенок. Он ничего не знал. Убейте, прошу, убейте меня.
Я посмотрел ему в глаза: темные, блестящие, как зеркала. В них я увидел отражение собственного лица, и это было странное лицо – лицо, настолько наполненное безумной яростью, что я себя не узнал.
В эти мгновения я вспомнил многое. Я вспомнил о том времени, когда сам был маленьким мальчиком, росшем в штате Мэн, а мой дед брал меня с собой на охоту. Я вспомнил своего профессора-синолога, те истории, которые он рассказывал о своем детстве в Шанхае, о его китайских друзьях и слугах. Я вспомнил вчерашнее утро, когда мы с Дэвидом преподавали курс контрразведки агентам националистов. Я подумал о Лилли, которой исполнилось столько же, сколько этому мальчику. Что она знает о коммунизме и свободе? Что-то в этом мире пошло совсем не так.
– Убейте, убейте, убейте же меня!
Я направил на него пистолет и спустил курок. Потом еще раз и еще, пока не опустел магазин.
– Он сопротивлялся, – уже позже сказал Чен. – Пытался сбежать. Так ведь все и было.
Я кивнул.
– У тебя не было выбора, – сказала миссис Дайер. – Он заставил тебя так поступить. За свободу всегда следует платить. Ты пытался поступить правильно.