Тянь остановился.
– Одиннадцать лет назад, когда они пришли арестовать мастера Сюя, он дал мне книгу и сказал, что она важнее, чем его жизнь и жизнь его семьи. Я спрятал книгу и взял ее с собой в изгнание. Месяц назад два человека пришли ко мне домой и попросили выдать все, что осталось у меня от мертвого господина. По их акценту было понятно, что они из Пекина, а в их глазах… я увидел холодные взоры ястребов Императора. Я впустил их в дом и пригласил осмотреть все что пожелают, и пока они отвлеклись на сундуки и ящики, сбежал вместе с книгой.
С тех пор я постоянно в бегах, и пару раз они почти поймали меня, нанеся несколько ран. Книга, которую они ищут, лежит на столе. Я хочу, чтобы ты сохранил именно это.
Тянь нерешительно остановился у двери. Он привык подкупать чиновников ямыня и тюремную охрану, ему нравилось вступать в прения с магистратом И. Он любил играть со словами, пить дешевое вино и горький чай. Какие дела могли быть у смиренного сунгуня с Императором и интригами двора?
Когда-то, давным-давно, я резвился целыми днями со своими обезьянами на Горе цветов и фруктов и был совершенно счастлив, – сказал Царь Обезьян. – Иногда я думаю, что ни к чему было с таким любопытством пытаться узнать, что происходит в большом мире.
Но Тяню было любопытно, он подошел к столу и взял книгу. «Десять дней в Янжчоу», значилось на обложке, книга Ван Сючу.
Сто лет назад, в 1645 году, завоевав столицу китайской империи Мин Пекин, армия маньчжуров готовилась сделать последний рывок и завершить завоевание Китая.
Принц Додо и его войска подошли к Янчжоу, богатому городу, который славился своими торговцами соли и расписными павильонами и находился там, где сливались Янцзы и Великий канал. Китайский полководец, военный министр Ши Кэфа поклялся стоять насмерть. Он приказал городским жителям укреплять стены и попытался объединить оставшихся командиров Мин и народное ополчение.
Все его попытки свелись к нулю, когда 20 мая 1645 года после семидневной осады войско маньчжуров сломало городские ворота и ворвалось в город. Ши Кэфа был казнен, отказавшись сдаться. В наказание жителей Янчжоу и в назидание остальному Китаю о цене, которую придется платить за сопротивление армии маньчжуров, принц Додо приказал вырезать все население города.
Один из жителей, Ван Сючу, выжил, перебегая из одного укромного места в другое и подкупая солдат всем, что у него было. Он записывал все, что видел:
Один маньчжурский солдат шел с мечом впереди, другой с копьем позади, а третий ходил вдоль колонны, не давая пленным убежать. Так втроем они и гнали пленных, как собаки овец. Если пленные медлили, их били до смерти.
Женщин связывали веревками, как жемчуг в ожерельях. Они спотыкались, когда шли по грязи, а их тела и одежды были измазаны в нечистотах. Повсюду на земле валялись трупы детей, их топтали лошади и прохожие, и их мозги и другие органы смешивались с землей, а воздух был наполнен завываниями умирающих людей.
Каждая сточная канава, каждый пруд, который попадался нам на пути, был заполнен трупами с перевязанными руками и ногами. Кровь смешивалась с зеленой водой, как на палитре художника. В канале было столько трупов, что он практически сравнялся с берегами.
Массовые убийства, изнасилования, грабежи и поджоги продолжались шесть дней.
На второй день лунного месяца новое правительство приказало всем храмам кремировать тела. В храмах скрывались женщины, и многие из них умерли прямо там от голода и страха. По записям были кремированы сотни тысяч тел, хотя в это число не входят те, кто покончил жизнь самоубийством, прыгая в колодцы и каналы, сжигая себя или вешаясь во избежание более печальной участи…
В четвертый день лунного месяца на небе наконец появилось солнце. Тела лежали вдоль дорог, распухая под дождями, так что кожа становилась сине-черного цвета и натягивалась, как на барабане. От гниющей плоти стоял невыносимый смрад. Под жарким, нагревающим тела солнцем зловоние делалось еще более нестерпимым. По всему Янчжоу выжившие сжигали тела. Дым проникал в дома и вызывал отравление. Запах гниющей плоти можно было почувствовать за сотни ли.
Руки Тяня дрожали, когда он перевернул последнюю страницу.
– Теперь ты видишь, почему меня преследуют Кровавые капли, – сказал Сяоцзин уставшим голосом. – Маньчжуры настаивают, что резня в Янчжоу – не более чем миф, и любой, кто заговорит о ней, является изменником. Но вот свидетельство очевидца, которое показывает, что их трон стоит на фундаменте из черепов, плоти и крови.
Тянь закрыл глаза и подумал о Янчжоу с его чайными домами, где можно встретить ученых мужей, спорящих с певицами-красавицами о ритмических схемах, с его великолепными дворцами, где живут богато одетые купцы, только что отметившие завершение очередного успешного торгового сезона, с его сотнями тысяч жителей, которые радостно подымают тосты за здоровье маньчжурского императора. Они ведь не знают, что ежедневно, когда идут на рынки, смеются, поют и радуются тому, что живут в этом золотом веке, они ступают по костям мертвых, передразнивают своими криками последние стоны погибших и отказываются увековечить память беспокойных призраков? Он сам никогда не верил в те слухи, которые ходили о прошлом Янчжоу еще в его детстве, а теперь был абсолютно уверен, что большинство молодых людей в Янчжоу никогда не слышали о прошлом своего города.
Теперь, когда он узнал правду, мог ли он запретить призракам говорить?
Но потом он также подумал о тайных тюрьмах Капель крови, где применялись самые изощренные пытки, максимально отсрочивающие часы смерти, о том, что маньчжурские императоры всегда получали то, что хотели. Императорские знаменосцы поставили на колени всех китайцев, заставили брить лбы и носить косички в доказательство своего подчинения маньчжурам, а также не надевать свои ханфу, то есть ханьские одежды, а только маньчжурские платья под страхом смерти. Они оборвали нити, соединявшие китайцев с их прошлым, пустили их в свободное плаванье, лишили корней и памяти. Они были более могущественными, чем Нефритовый Император и Десять тысяч Небесных солдат.
Им будет так просто уничтожить эту книгу, уничтожить его, смиренного сунгуня, навсегда стереть память о нем, которая пройдет подобно легкой зыби на поверхности спокойного озера.
Пусть другие занимаются героическими делами, а ему просто нужно выживать.
– Извини, – сказал Тянь Сяоцзину низким и хриплым голосом. – Ничем не смогу помочь.
Тянь Хао Ли сел за стол, чтобы съесть миску лапши. Он приправил ее свежими семенами лотоса и бамбуковыми ростками. Запах был таким освежающим, идеальным для позднего обеда.
Царь Обезьян появился на стоящем напротив стуле: свирепые глаза, широко открытый рот, пурпурный плащ, говоривший о том, что он мудрец, равный Небу, восставший против Нефритового Императора.
Такое случалось довольно редко. Обычно Царь Обезьян говорил только в голове у Тяня.
– Ты думаешь, что ты не герой, – сказал Царь Обезьян.
– Все верно, – ответил Тянь, старательно пытаясь избавиться от защитных интонаций в своем голосе. – Я всего лишь обычный человек, который ищет хлебные крошки в щелях закона и радуется простой пище и нескольким медякам, которые остаются на выпивку. Я просто хочу жить.
– Я тоже не герой, – сказал Царь Обезьян. – Я просто делал, что должен, когда это было нужно.
– Ха! – сказал Тянь. – Я понимаю, куда ты клонишь, но нет, ничего не выйдет. Твоим долгом было защитить святейшего монаха на полном опасных приключений пути, а все твои умения – это ни с чем не сравнимая физическая сила и совершенно безграничная магия. Ты мог призвать Будду и богиню милосердия Гуаньинь, когда тебе требовалась помощь. Даже не сравнивай себя со мной.
– Хорошо. Ты знаешь каких-нибудь героев?
Тянь втянул ртом лапшу и начал обдумывать вопрос. То, что он прочел этим утром, никак не желало уходить из его памяти.
– Думаю, что военный министр Ши Кэфа был героем.
– Почему это? Он пообещал жителям Янчжоу, что, пока он жив, никто не причинит им вреда, а когда город пал, пытался сбежать. Похоже, что он, скорее, трус, а не герой.
Тянь поставил свою миску.
– Ты несправедлив! Он удерживал город без помощи и подкрепления. Он утихомирил военных командиров, которые третировали жителей Янчжоу, и привлек их к обороне. В конце жизни, несмотря на минуту слабости, он умер за свой город, и тут уж ты не можешь требовать чего-то большего.
Царь Обезьян презрительно фыркнул.
– Конечно, ну еще бы! Он должен был понять, что сопротивление было бесполезным. Если бы он не сопротивлялся маньчжурам и сдал бы город, возможно, не было бы таких жертв. Если бы он не отказался преклониться перед маньчжурами, то, может, остался бы в живых. – Царь Обезьян ухмыльнулся. – Возможно, он был недостаточно умным и не знал, как выжить.
Кровь прилила к лицу Тяня. Он встал и погрозил Царю Обезьян пальцем.
– Не смей так говорить о нем! Никто не может сказать, что если бы он сдался, то маньчжуры не устроили бы в городе резню. Ты думаешь, что беспомощно лечь на спину перед армией завоевателей, которые только и делают, что грабят и насилуют, это правильный поступок? Можно сказать обратное: отчаянное сопротивление Янчжоу замедлило движение маньчжурской армии и позволило многим людям бежать на юг, где было пока безопасно, а неповиновение города могло заставить маньчжуров предлагать более выгодные условия сдачи городам, которые встретились на их дальнейшем пути. Военный министр Ши был настоящим героем!
Царь Обезьян засмеялся.
– Ты только послушай себя, споришь, как в ямыне у магистрата И. Очень уж усердно стараешься из-за человека, умершего сотню лет назад.
– Я не позволю тебе очернить его память, даже если ты мудрец, равный Небу.