Дашка отпросилась с работы на пять дней не для того, чтобы пожить в этом раю в свое удовольствие. Она решила, что за это время успеет наскрести недостающие тридцать тысяч баксов. Украсть такие деньги в их маленьком городе просто негде, но их можно занять. По слухам, отец Оксанки ворочает такими делами, что для него тридцать штук — это так… Мелочь на карманные расходы.
Оксанка говорила, что в кармане отца крупный мясоперерабатывающий завод, страховая фирма и еще море разных активов. Их оборот не сосчитаешь на двенадцатиразрядном калькуляторе. Судя по особняку, где летом вместе с дочерью жил Леонид Иванович, Оксанка если и приврала, то самую малость. В гараже на пять машин — только породистые иномарки. Костюмы Захаров носит покупные, но берет их даже не в московских бутиках, летает за шмотками в Лондон или Рим. Не мужик, а куль с деньгами. И сотенные валятся прямо из ширинки. Тридцать штук можно выдоить из него одной левой.
Главное, с того боку подойти к Леониду Ивановичу, ведь к дойной корове тоже надо знать, как подступиться. Иначе так лягнет, что на век дурой останешься. И еще надо заранее выстроить схему будущего разговора, найти такие простые и убедительные слова, чтобы Захаров не смог отказать. Второй день Дашка только тем и занималась, что искала подходы к богатому папашке. Наконец решила, что можно попросить денег через Оксанку.
Дашка завела разговор за завтраком, когда кухарка куда-то сгинула, и они с Оксанкой остались одни на кухне. Дашка в нескольких фразах обрисовала положение, провела ладонью по горлу и добавила:
— Вот так бабки нужны. Оксан, у твоего отца можно денег занять?
— Сколько? — Оксанка сосредоточено жевала кусок хлеба, намазанный маслом и джемом. — Много? Если немного, ты бы у меня попросила.
— Ровно тридцати штук не хватает, — выпалила Дашка. — У меня есть семьдесят, а нужно сто.
— Я попробую поговорить, — ответила Оксанка. — Но ничего не обещаю. Это все от его настроения зависит. Если есть свободные деньги — может дать.
— Ты уж поговори, попробуй. Просто даже не знаю, как без этих денег Кольку из зоны вытащить. Семьдесят тысяч не та сумма. Тамошний начальник может не клюнуть на такие деньги.
— А с чего ты решила, что все выгорит? Ты сунешь взятку. А перед Колькой прямо сей момент ворота распахнут. Выходите, пожалуйста. Сделайте такое одолжение. Да еще билет на поезд купят. В мягкий вагон.
— Я уже говорила. Весной был тут один мужик, который вместе с Колькой сидел. Этот Чуев говорит, что такие случаи бывали. Надо только предложить такие деньги, от которых Чугур не откажется.
— Чугур?
— Да, это такая дурацкая фамилия у заместителя начальника колонии по режиму. Говорят, что он за деньги все сделает. Только надо собрать сто штук.
— А тебе в голову не приходило, что этот Чугур может бабки хапнуть, — Оксанка вытерла губы салфеткой. — А потом скажет, что тебя видит первый раз в жизни. Крутанет динаму. И ты голая. Одни долги.
— Не крутанет. Обосрется. А ты Леонида Ивановича сегодня видела?
— Видела. Он какого-то звонка ждет. Никуда ехать не собирался.
— И как у него настроение?
— Выше среднего, — ответила Оксанка. — Даже улыбнулся. Вообще-то он редко улыбается.
— Может, сейчас самый момент? — Дашка допила кофе и потерла ладони. — Ну, чтобы к нему подвалить насчет денег? Попробуешь? Авось, выгорит.
— Рискну здоровьем, — голос Оксанки звучал тускло. — Но не сейчас.
После завтрака, Дашка переоделась в рабочий комбинезон, ножом срезала верх у канистры из-под стеклоочистителя. Залезла под свою Хонду и, отвернув гайку, слила отработанное масло в эту емкость. Оксанка бродила вокруг машины, день впереди маячил пустой, надо придумать, чем себя занять вечером.
— У меня прямо паранойя, — громко говорила Оксанка. — Мне все кажется, что парни со мной знакомятся из-за отцовых денег. А нормального чувака найти трудно. Я тут на одного прямо запала. Весь из себя. Симпатичный, как киноактер. Звоню ему с утра до вечера. А он все на тренажерах качается.
— Качков женщины не интересуют, — отозвалась Дашка, лежавшая под машиной. — Говорят, эти тренажеры потенцию снижают.
— Может быть, снижают, — кивнула Оксанка. — Только я этого проверить не могу. Как не позвоню, он все время в зале.
Дашка выползла из-под машины, встав на корточки, вытащила емкость с маслом.
— Только не разлей, — сказала Оксанка и показала пальцем на разноцветные плитки, которым вымощены тропинки и площадка перед задним крыльцом дома и выездом из гаража. — Очень дорогие эти плитки. Отец их откуда-то выписывал… Чуть ли не из Испании. Отец нам таких навставляет за эту плитку.
— Не разолью.
Дашка сняла нитяные перчатки, бросила их на землю. Открыла капот, отвинтила крышку новой канистры и стала заливать масло.
— Я вообще не понимаю, зачем ты сама масло меняешь, — не отставала Оксанка. — Удовольствие так себе…
— Я не ради удовольствия. Я что, должна какому-то слесарю подарки делать? — отозвалась Дашка. — У меня и так каждая копейка на счету.
Оксанка присел на землю, прислонилась спиной к березе и мечтательно закатила глаза.
— Как мне хочется быть такой же самостоятельной, как ты, — сказала она. — Едешь, куда хочешь. Делаешь, что хочешь… А тут целый день одни обязанности. То институт, то английский, то французский… И никакой передышки. Даже летом чувствую себя, как каторжанка.
— Терпи…
— Ничего, доучусь, свою туристическую фирму открою. А то мать мотается, сейчас вот в Америке. Меня не взяла, чтобы я тут сидела, как собака на цепи. Ой, вспомнила. Мы ведь в Таиланд на неделю летали. Так классно. Отец там виллу покупает. Если все получится, будешь к нам приезжать.
Дашка закрыла капот, наклонившись, подняла канистру с использованным маслом. Какие скользкие края, ухватиться не за что. Дашка крепче вцепилась пальцами в пластиковую посудину, но не удержала ее, сделала шаг назад и оступилась, неловко поставив ногу. Успела лишь отскочить в сторону, когда канистра, выскользнув из рук, упала на цветные плитки. Возле гаража образовалось пятно, похожее на огромную кляксу.
Леонид Иванович Захаров, куривший на балконе второго этажа и наблюдавший за девчонками, едва не плюнул от досады. Он раздавил сигарету в горшке с цветами. Матерно ругнулся и ушел в свою комнату.
Глава одиннадцатая
Оксанка спустилась со второго этажа в холл, Дашка встала из кресла и вопросительно посмотрела на подругу. Видно, разговор с отцом прошел не совсем гладко. Оксанкину физиономия можно читать, как раскрытую книгу. Если она морщит лоб и отводит в сторону взгляд, значит, что-то не склеилось. Щедрый папочка в данный конкретный момент оказался редким жлобом. То ли Дашка, разлив отработанное масло на драгоценные плитки, испортила ему настроение, то ли свободных денег не оказалось. Причины не имеют значения. Но итог один — полный облом.
— Ну, как? — на всякий случай спросила Дашка.
— Он хочет с тобой поговорить. Мол, посредников мне не требуется. Короче, поднимайся наверх. И постарайся как-то обрисовать ситуацию… Ну, я даже не знаю. У тебя язык лучше моего подвешен. Наплети ему что-нибудь такое… Слезоточивое. А лучше — скажи правду. Потому что отец — мужик проницательный. Сразу просечет, если тюльку будешь гнать. Скажи, что брата гнобят на зоне. Житья не дают. Надо его вытащить.
— А ты-то ему что сказала?
— Сказала, что тебе нужны бабки, — пожала плечами Оксанка. — И все. И еще сказала, что ты обязательно вернешь. При первом удобном случае.
— Да, с красноречием у тебя проблемы.
Покачав головой, Дашка поднялась по лестнице на второй этаж, свернув направо, прошла длинным коридором до кабинета Леонида Ивановича, постучавшись в дверь, переступила порог. Хозяин сидел за письменным стол. При появлении Дашки он прикрыл порнографический журнал деловыми бумагами и сделал вид, будто занят неотложной работой.
Дашка деликатно покашляла в кулак. Захаров поднял взгляд, сказал, чтобы она подошла ближе, но сесть не предложил.
— Ну, я тебя слушаю.
Захаров и, отлепив зад от кресла, поправил полы шикарного коричневого халата, прошитого золотой ниткой. Дашка, как провинившаяся школьница, стояла перед его столом, не зная с чего начать. Подумала минуту. И начала с главного. В телеграфном стиле описала ситуацию. Единственный брат пропадает на зоне, можно его оттуда достать, но нужны тридцать штук зеленью. Она добавила темных красок, описав со слов бывшего зэка Чуева звериные порядки, царящие в колонии. И добавила, что брату срок не высидеть. Он попадет на перо уркаганов или заживо сгниет в кандее.
Леонид Иванович морщился, как от кислого, сокрушенно качал головой, будто проблемы Кольки Шубина ему были очень близки и понятны, словно Дашкина история потрясла его до глубины души. Дождавшись, когда девчонка выговорится, он сказал:
— Слушай, Даша, когда ты рассказываешь свою жуткую притчу, мне становится больно. Очень больно. Хотя меня трудно разжалобить.
Леонид Иванович вдруг поднялся, пружинистым шагом пробежался по кабинету. На ходу он сжимал и разжимал кулаки, будто собирался кому-то заехать в морду. Но, кроме Дашки, в кабинете никого не было, а девочек Захаров бил не часто. Совершив эту пробежку, он снова рухнул в кресло и долго качал головой. Но, кажется, думал о других, далеких, каких-то своих проблемах.
— Я готов вырвать последние волосы, — наконец заявил он. — Правда, не здесь, — Захаров погладил ладонью поредевшую шевелюру. — Голова скоро совсем облысеет. Как коленка. Готов вырвать последние волосы на груди или на заднице. Вот как мне больно. И я, разумеется, рад помочь. Восстановить попранную справедливость. Но позволь спросить: твоего брата посадили по навету, как сажали людей в тридцать седьмом году? По анонимной жалобе? Или по доносу врагов?
— Нет, не совсем так. То есть, совсем не так… Его статья — воровство. Ну, якобы, он вымогал деньги у одного бизнесмена. То есть не бизнесмена, а крупного жулика. Вымогательство в суде доказать не удалось. Тогда ему припаяли воровство.