— Припаяли? — переспросил Захаров. — Значит, все-таки припаяли? Именно припаяли?
— Ну, то есть повесили. Даже не знаю, как сказать, у того мозгляка Колька ничего не украл.
— Понимаю, — кивнул Захаров. — Он не украл, но ему припаяли. Больше было некому паять, ну, схватили первого встречного пацана. Бывает, попался под горячую руку. Адвокат у него наверняка был назначенный. Тупица, который даже не удосужился тщательно ознакомиться с делом, которое сфабриковали милиционеры. Так?
— Можно сказать, так, — кивнула Дашка.
Покусывая губу, она продолжала стоять посередине комнаты, потому что хозяин кабинета так и не предложил присесть.
— Я пыталась договориться с одним адвокатом из конторы «Артамонов и компаньоны». Не знаете такую?
— Как же не знаю? — вопросом ответил Захаров. — Конечно же, знаю.
— Там сидят полные дебилы и крохоборы, — выпалила Дашка. — Они сразу потребовали наликом такую сумму, что я натурально припухла. Речь-то идет о мелком уголовном преступлении. Всего-навсего кража, да и той не было. И вдруг такие деньги. Просто сумасшествие. Я пыталась договориться, чтобы проплатить эту сумму частями. Как бы в рассрочку. Они вертели вола два месяца, не говорили ни да, ни нет. А потом вдруг отказали. У меня не осталось времени, чтобы найти хорошего защитника.
— Разумеется, всегда так: то денег не хватает, то времени, — Захаров попытался улыбнуться, но улыбка увяла, не успев расцвести. — Насчет фирмы «Артамонов и компаньоны» я с тобой согласен. Эта контора ведет кое-какие мои дела, проверяет чистоту сделок, клиентов, с которыми я имею дело. Они дорого берут, но Артамонов не жулик, а порядочный человек. Впрочем, это к делу не относится. Итак, выходит, что посадили невинного парня. Правильно?
На физиономии Захарова появилась гримаса благородного негодования. Он выпрямил спину, и весь он из себя сделался такой осанистый, такой аристократичный. В этом шикарном стеганом халате, турецких шлепанцах с загнутыми носами он выглядел на все сто десять процентов. И алмаз в перстне настолько большой, что смотрится, как подделка.
Но пошелуди его важную физиономию перышком, и вылезет такое рыло, что страшно станет. Поговаривали, что Захаров начинал бизнес с того, что катал наперстки, зажимая шарик между пальцами, дурил лохов возле самого крупного городского универмага. Позже сколотил небольшую бригаду и занялся частным факторингом. Выбивал долги, резал кому-то морду опасной бритвой или втыкал заточку под ребра. Но все это в прошлом, он давно отстирал деньги, отделался от прежних дружков, вложился в легальный бизнес. И стал чистеньким и пушистым. Теперь он хочет забыть темное прошлое. Или уже забыл. Поэтому и выделывается больше, чем нужно.
— Ну, что-то вроде этого, посадили невиновного, — кивнула Дашка. — Он не воровал. Дело получилось так. Колька работал в одной конторе. Кем-то вроде охранника. Стоял на дверях, проверял пропуска и все такое. Однажды его и еще одного парня по фамилии Жабин вызвал начальник, сунул им листок с адресом и фамилией. Говорит: езжайте к этому человеку, заберете мои деньги.
— Так-так, очень интересно, — Захаров подался вперед, будто рассказ его очень увлек. — И что же дальше? Я попробую угадать. Денег начальнику твой брат и его коллега не привезли? Правильно?
— Не правильно, — помотала головой Дашка. — Колька с Жабиным приехали на место. Человек впустил их в квартиру. Чаю предложил, усадил на кухне. И сказал, что сходит за деньгами. Через полчаса он вернулся с милицией. Накатал заявление, что молодые люди вымогали у него деньги, угрожали расправой и всякое такое. И еще заявил, что в его отсутствие квартиру обокрали. Из ящика письменного стола якобы пропали три тысячи зеленых. При личном обыске исчезнувших денег ни у Жабина, ни у Кольки не нашли. Но это не помогло. Потому что их начальник заявил, что парней никуда не посылал. Никаких поручений, связанных с деньгами, не давал.
— Надо же, — всплеснул руками Захаров. — Какие попадаются… Какая мерзость…
— Уже когда Кольку посадили, этот гад, который его сдал, и начальник, который послал за деньгами, были убиты в бандитских разборках. Поэтому я так до конца и не выяснила, кто из этих тварей кому должен. И сколько. Я сходила на кладбище, чтобы плюнуть на их могилы. Но это все так, пустое… Одни эмоции. Уже и людей тех нет, и денег нет. Но крайним назначили Кольку и Жабина.
— А что с этим Жабиным, он тоже сидит?
— Сидел. Год назад умер в Воркуте. От прободения язвы желудка.
— Печально, — вздохнул Захаров. — Очень печально. Молодые ребята… И вдруг такая напасть. Никому нельзя верить: ни адвокатам, ни милиции. Выходит, только на взятки вся надежда.
Дашка начинала злиться. На себя, за то, что дала волю эмоциям, и была слишком откровенна перед этим жлобом. На Захарова, который слушает ее просто скуки ради. И паясничает в свое удовольствие. Хотелось уйти, но в душе еще тлела надежда. А вдруг? Вдруг этот Леонид Иванович не такое уж дерьмо, каким хочет казаться? Вдруг он повыдрючивается еще немного и поможет?
— В моем случае — да, только на взятки вся надежда, — кивнула Дашка. — Больше надеяться не на кого. И не на что. Мой брат через одного кента передал письмо. Он написал его в минуту отчаяния. Колька обычно на жизнь не жалуется, но тут… Короче, его за малейшую провинность отправляют в кандей, бугор цепляется…
— Все. Заткнись. Больше ничего не хочу слышать, — крикнул Леонид Иванович и взмахнул руками, будто отгонял помойных мух. — Я не желаю, чтобы в моем доме употребляли воровские словечки. Здесь не Бутырка и не пересыльная тюрьма, чтобы каждая мочалка ботала по фене. Из тебя никогда не получится приличного человека, если ты не научишься говорить правильно. Так и останешься мартышкой со своими понтами.
Дашка почувствовала, как щеки сделались горячими. Со стороны, наверное, заметно, что она покраснела.
— Итак, если я правильно понял, ты хочешь сказать, что мои тридцать штук пойдут на взятку какому-то офицеру на зоне? Очень мило. Ты и меня хочешь втянуть в уголовщину. Тридцать тысяч… Рехнуться можно. Я могу дать тебе денег. На чипсы или на мороженое. Без отдачи, разумеется. Это мой ответ.
— Мне сегодня уехать? — спросила Дашка.
— Почему же сегодня? — Леонид Иванович плотнее запахнул халат на груди. — Поживи еще несколько дней. Я не хочу, чтобы Оксана связывала наш разговор с твоим отъездом. Но запомни: это твой последний визит в наш дом. Я не хочу, чтобы моя единственная дочь общалась с такими… С такими, как ты.
Попятившись задом, Дашка вышла в коридор, забыв плотно прикрыть дверь. Она замерла, стараясь справиться с собой, горло сдавило, будто на него набросили удавку и стянули концы, а сердце забилось тяжело и неровно. Еще не хватало, чтобы Оксанка увидела ее слезы. Подкатила слабость, захотелось присесть, но в коридоре не оказалось стульев. Чтобы успокоиться, Дашка, прижавшись к стене плечом, постояла пару минут.
Когда немного отпустило, сделала шаг к лестнице и остановилась, услышав трель телефонного звонка. По звукам можно угадать, что Леонид Иванович снял трубку.
— Ало? Да, я слушаю.
Дашка сделала пару шагов обратно к двери. Хорошо слышно, что Захаров взволнован и очень сердит.
— Ты не понимаешь? — орал он в трубку. — Загнал меня в угол, как крысу, и теперь ничего не понимаешь. Очень мило. Слышь, так дела не делаются. Что? Проблемы? Нет, дорогой, теперь проблемы у нас всех появятся. Не у меня одного. Заруби это на своем носу. И это будут большие проблемы. Их просто так, за рюмкой чая, не утрясешь. Что? Нет, я не угрожаю. Не имею таких привычек. Я говорю как есть. Ты сам захотел получить проблемы. Считай, что ты их получил.
Послышались шаги, Захаров подошел к двери и, не выглянув в коридор, захлопнул ее. Теперь Дашка могла разобрать лишь отдельные слова. Смысл разговора она перестала понимать. Впрочем, и так все ясно, без переводчика. Захарова кто-то шантажирует, из него тянут деньги. Скорее всего, его же партнер по бизнесу или те, кто этот бизнес крышует. А он, разумеется, платить не хочет. И, кажется, Леонид Иванович готов действовать, он твердо намерен предпринять ответные шага. Какие именно?
Вот это и следует выяснить первым делом. Там, где двое делят деньги, власть или сферу влияния, третий может погреть руки, неплохо заработать. Возможно, недостающие тридцать тысяч еще найдутся. Сами в руки свалятся. И очень скоро.
Кота выдернули из строя у самой вахты, когда зэков выводили на работы в промку. Прапор, пересчитывая шеренги по четыре человека, просто поманил его пальцем:
— Огородников, выйти из строя. Шагом марш в барак. К десяти ноль ноль прибыть в административный корпус.
— Прибыть к подполковнику Чугуру? — уточнил Кот.
Кот стоял перед прапором, сняв с головы пидорку и опустив взгляд. Сердце забилось, как собачий хвост, а к горлу подкатил комок. Он понял, что сегодня должно случиться нечто такое, что навсегда изменит его жизнь. Точнее, срок на зоне подходит к концу. Остается считать дни, а то и часы. И он снова свободный человек.
— Дежурный офицер скажет, к кому именно идти, — прапор не любил вопросов, на которые не знал ответа. — Все, шагай.
Как выяснилось, Кота вызывал сам начальник колонии полковник Ефимов. Перешагнув порог, Костян застал в кабинете все высокое начальство. За столом пыхтел сигаретой сам хозяин. За столиком для посетителей пристроился Чугур. Кот, никогда не бывавший в этом крыле административного здания, с любопытством зыркал по сторонам. Обстановочка бедная: покрашенные стены, горшки с цветами на подоконниках, старенький телек.
Вслед за Котом в комнату вошли два дюжих контролера, встали у двери, чего-то ожидая.
Первым взял слово хозяин.
Сообщив, что согласно закону об амнистии, заключенные, не совершившие тяжких преступлений и преступлений против личности, выходят на свободу, он сделал многозначительную паузу. И добавил, что свобода — это что-то вроде аванса. И этот подарок судьбы, этот аванс еще предстоит отработать, доказав всем, и прежде всего, самому себе, что ты вышел на волю не только с чистой совестью, но и правильными мыслями. А мысли такие: никогда больше не ступать на скользкую дорожку преступности. Жить честно и воровские замашки забыть навсегда. Администрация колонии надеется,