Впрочем, если не сгущать краски, не нагонять на себя смертную тоску, а посмотреть на вещи здраво и трезво, есть шанс отвертеться от тюрьмы. Это главное. И черт с ней, с карьерой, которая кончится бесславно, черт с ними, с наградами. Лишь бы на свободе остаться. А для этого он готов… Он готов… Анатолий Васильевич так и не придумал, на что он готов ради свободы, как далеко он пойдет ради этой высокой цели. Голос следователя майора Станислава Азарова вернул его к действительности.
— Что, наверное, надоело это зрелище хуже горькой редьки, — майор словно прочитал мысли Ефимова. — Один и тот же пейзаж из месяца в месяц, из года в год. Плац, бараки, забор и вышки. И собачий лай по ночам. Скучновато, да?
— Такова уж моя работа, — вздохнул Ефимов и вернулся за рабочий стол. — Я ведь начинал с самого низа. Потом учился заочно. Работал и снова учился. Здесь уже пятое место службы.
— Да, да, я читал вашу объективку, — кивнул Азаров. — Всего-то один выговор, и тот не по делу. Остальное — только благодарности руководства. Дай бог каждому — вот такая биография.
Ефимову показалось, что московский гость, сделав паузу, продолжит свою мысль. Скажет, что теперь все хорошее в прошлом. И старые заслуги в расчет не принимаются. Но Азаров сказал совсем другое.
— Три года назад из вашей колонии вышел некто Слава Мамаев, он же Резак. Рецидивист со стажем, ну, вы все это лучше моего знаете. Так вот, тело этого Резака с огнестрельными ранениями лежало рядом с трупом бизнесмена Пашпарина, о котором я вам уже рассказывал. Мамаев специалист по мокрым делам, а на этот раз сам под раздачу попал. Мы проверили телефонные звонки, деланные с мобильника Мамаева и Пашпарина.
— Вот как? — хозяин сделал удивленные глаза. — Надо же…
Он понимал, что ведет себя глупо, и со стороны наверняка выглядит жалко, как последний дурак, но иначе не мог. Другую линию поведению, линию обороны он выстроить не успел. Этот московский хрен свалился ему на голову и выложил на стол фотографию Огородникова, который провел на свободе всего несколько дней, но успел положить два, а то и три трупа.
— Оказалось, незадолго до смерти и тот и другой много перезванивались с вашим заместителем по режиму Чугуром. Ныне покойным. Вот видите, к какому печальному концу приводят неслужебные деловые контакты с бандитами.
— Мой мобильник тоже проверили? — Ефимов взял карандаш, чтобы чем-то занять беспокойные руки, стал перекладывать его из ладони в ладонь.
— Проверили, — кивнул Азаров. — Результат отрицательный. Я не стану травить байки о том, что здесь случится в скором времени. Только обрисую общую канву событий. Пока вы будете коротать дни и ночи в СИЗО, криминалисты и следователи займутся комплексной проверкой вверенного вам хозяйства. Для начала вскроют могилу Огородникова, якобы умершего от воспаления легких. По документам умершего. В могиле окажется тело…
Азаров замолчал и кивнул хозяину. Мол, теперь можешь продолжить рассказ вместо меня. Чье тело там окажется?
— Я не знаю, чье тело в могиле, — сказал Анатолий Васильевич. — Чугур вел какую-то грязную игру. Он не ставил меня в известность о своих действиях. Я допускаю, что этот человек мог за деньги пойти на должностное преступление. Освободить не того человека. А того человека…
Хозяин запутался в словах, он хотел сказать «отправить на тот свет», но оборвал себя на полуслове.
— Мертвые всегда и во всем виноваты — эта аксиома, не требующая доказательств, — на физиономии Азарова появилась змеиная улыбочка. — На них проще всего переложить все наши грехи. Но я ожидал от вас правды, а вы…
— Я сам за правду горой, — ляпнул очередную глупость Ефимов.
— Конечно, конечно… Только знайте, что дознаватели побеседуют с каждым сотрудником ИТУ. И найдутся свидетели, которые подтвердят: Огородников заходил в этот кабинет перед освобождением. Наверное, хотел за жизнь вами потрепаться. О том, о сем. Короче, свидетели у меня уже есть. Офицеры понимают: если вы угробили собственную жизнь и карьеру, зачем тонуть вместе с вами. Тонуть в этой грязной луже.
— У вас собой все документы? — не свои хриплым чужим голосом спросил Ефимов.
Вместо ответа Азаров расстегнул замок портфеля, выложил на стол постановление о привлечении Ефимова в качестве подозреваемого, подписанное местным судьей. И второе постановление о задержании Анатолия Васильевича. Статью подобрали не самую строгую, всего лишь злоупотребление служебным положением. Но по ходу дела обвинение как пить дать переквалифицируют. Пришьют что-нибудь этакое, чтобы реального срока не избежать.
Глава девятая
Ефимов шелестел бумажками, а сам вспоминал вчерашний телефонный разговор с начальником районной прокуратуры Семеном Торопковым. Прокурор, его старый приятель, с которым наловили столько рыбы и выпили столько водки, что пора бы уж, забыв обо всех условностях, разговаривать откровенно, как старые друзья, а не кидать подлянку. Торопков, по всегдашней традиции, завел разговор о рыбалке, мол, знаю одно место, где лещ берет на голый крючок, вроде как именно за этим и позвонил.
А потом, когда рыбная тема исчерпала себя, вдруг, как бы между делом, сказал, что завтра в колонию собираются приехать какие-то московские сыщики. Потому что дело об убийстве Чугура затребовал к себе следственный комитет МВД.
«Ты уж встреть там у себя московских гостей, — сказал Торопков. — Организуй обед в узком кругу. Ну, как положено, сам знаешь». Ефимов отметил в перекидном календаре, что визитеры нагрянут после полудня и надо организовать небольшое застолье персоны на три-четыре. Он даже не насторожился, даже ухом не повел, не почуял опасность, решив, что Торопков обязательно поставил старого приятеля в известность, если бы тот попал на прицел московским ментам.
«А что это они в столице вдруг зашебуршали? — спросил хозяин. — Вроде бы расследованием убийства Чугура занимались наши ребята, из района». «Так ведь не ханыгу у магазина зарезали, — ответил Торопков. — Не каждый день такие люди умирают насильственной смертью. Видимо, начальство из ГУИНа попросило передать дело в Москву. Понимаешь?» «Понимаю», — механически кивнул Ефимов и через пять минут обо всем забыл, засосала обычная ежедневная текучка. Разумеется, прокурор знал, каким делом заняты московские сыскари, усыпил бдительность Ефимова, поймав старого приятеля, как ту рыбку, на крючок без наживки.
Когда сегодня с вахты позвонил дежурный офицер и доложил, что к Ефимову пожаловали два десятка оперов и омоновцев в полной боевой выкладке, сердце хозяина провалилось в желудок и там затрепетало. «Задержи их насколько», — приказал Ефимов. Он хотел выкроить хотя бы четверть часа, чтобы стереть из компьютера некоторые файлы и сжечь ежедневник, где расписаны все его доходы и расходы. В этом чертовом ежедневнике вся черновая бухгалтерия хозяина, в том числе, указаны суммы наличкой, которые он ежемесячно получал с покойного Чугура.
«Не имею права, — отозвался офицер. — Иначе под трибунал отправят. У них такие документы на руках, что по ним хоть в Кремль пустят». Единственное, что успел сделать Ефимов, перепрятать ежедневник и записные книжки из ящика стола в сейф. Очередная глупость, которую он сделал сгоряча. Во время обыска, который должен вот-вот начаться, именно с сейфа и начнут. Его вскроют, как консервную банку. Просто оторвут заднюю стенку — и всех дел.
Сейчас на территории зоны работает целая бригада ментов. Четверо в штатском дожидаются окончания беседы в приемной, а в коридорах административного корпуса ждут команды вооруженные до зубов омоновцы. И еще двое в штатском куда-то пропали. Возможно, снимают показания с офицеров. Вот тебе обед с выпивоном в узком кругу. В следующий раз Ефимова покормят казенной баландой завтрашним утром, потому что вновь задержанных ставят на довольствие только со следующего дня.
Расписавшись в постановлениях, Ефимов вернул бумажки. Вроде как говорить больше не о чем. Сейчас вызовут оперов, чтобы под их присмотром хозяин собрался в казенный дом.
— И много у вас дел в производстве? — спросил Ефимов, показалось, что от страха язык сделался каким-то чужим, резиновым. Хотелось потянуть время, выгадать хотя бы несколько минут, хотя никакого практического смысла в этом не было.
— Мокрых — от десяти до пятнадцати, — охотно ответил Азаров, засовывая бумажки в портфель. — На раскрытие каждого уходит от одного дня до двух недель. Приходится крутиться. Вот как с вами. Тут еще дней на десять работы.
— Я всю жизнь охранял зоны, как цепной пес, — Ефимов поправил галстук на резиночке. — Ну, неужели для меня ничего нельзя сделать? Ведь я не бандит с большой дороги. Ведь можно как-то облегчить… Даже не знаю, как сказать. Что же мне, полковнику, заслуженному человеку, с уголовной шантрапой в СИЗО париться?
— У вас будет отдельная камера.
— Не в этом дело, что отдельная. Вы сами все понимаете. Я должен остаться на свободе, хотя бы до суда.
— Помочь можно, но потребуется встречный шаг.
Азаров свел брови на переносице, не показывая своего торжества. Он рассчитывал, что Ефимов выберет другую линию поведения, будет вертеть вола до последнего. Из него слова лишнего клещами не вытянешь, а он сразу помощи попросил и уже готов колоться.
— Встречный шаг? — переспросил Ефимов.
— Вот именно. Бумага и ручка у вас есть. А я оформлю явку с повинной. Тюрьма отменяется. Возьму с вас подписку о невыезде. И на этом пока точка.
— Вы это твердо обещаете?
— Слово офицера, — Азаров дружелюбно улыбнулся. — Если вы верующий человек, готов хоть на библии поклясться. Хоть на кресте. Спросите любого опера, кто со мной работает: мое обещание — тверже гранита.
Спросить было некого, в кабинете только следак и хозяин, пришлось поверить на слово.
— А как же та бумажка о моем задержании?
— Я не формалист. Меру пресечения определяет следствие. А следствие — это я.
Азаров подмигнул хозяину одним глазом, открыл портфель и разорвал вдоль и поперек постановление о задержании.