Мы обещали Дану последовать его совету. К счастью, пока что в этом надобности не было. Лес был совсем еще мокрый, а грунтовая дорога, сменившая за Иденом асфальт, настолько раскисла, что колея тут же заполнялась водой. В этом мы убедились на следующий день, когда спустились к мосту через Кайа. Дан заверил нас, что река спала. Он явно преувеличил: поток еще перехлестывал через мост. Но Долли, как обычно, смело двинулась вперед, и мы чуть не вплавь форсировали реку. Был четырнадцатый день после выезда из Сиднея. На противоположном берегу тоже стояло два десятка машин; их владельцы рассказали нам, что почти неделю были заперты между Кайа и следующей рекой. Правда, последний в их колонне — он прибыл только что — ехал из Мельбурна уже без помех. Видимо, наши главные трудности остались позади. И хотя у нас было условлено держаться заодно до самого конца, тут нетерпение взяло верх — через несколько часов колонна сама собой рассыпалась.
Как только мы въехали в штат Виктория, началась отличная сухая дорога. По-прежнему шоссе окаймлял густой эвкалиптовый лес. Устроили привал на ночь всего в ста метрах от дороги, но нам показалось, что мы очутились среди дикой, нетронутой природы, перенеслись назад во времени на сотни, если не на тысячи лет. Это впечатление усиливалось при виде больших ящериц, которые бегали по зарослям. А когда в сумерках начали безумно хохотать кукабурры[16], мне даже стало не по себе. На Маруиу таинственная обстановка никак не подействовала, может быть, потому, что она слишком была занята погоней за ящерицами. Закончив в фургоне приготовления на ночь, я отправился к ней на лужайку помочь. Пока что Маруиа ничего не поймала. Ящерицы размерами не уступали ей, а бегали, словно борзые. Когда я пришел, Маруиа стояла неподвижно под деревом и смотрела вверх.
— Тихо, папа, осторожно… Там на дереве мишка сидит, — взволнованно прошептала она.
«Мишкой» Маруиа называла австралийского сумчатого медведя. В самом деле: вниз по стволу медленно сползал светло-серый коала. Не обращая внимания на нас, он продолжал спуск, пока не сел на землю. Затем так же неторопливо, точно во сне, побрел к соседнему эвкалипту, с черепашьей скоростью вскарабкался на него, выбрал себе ветку, удобно сел и принялся жевать листья. Только когда Маруиа окликнула его, коала удостоил нас своим вниманием. Но мы его не очень-то заинтересовали; он только сморщил свой носик и продолжал с отсутствующим видом уписывать жесткий эвкалиптовый лист.
Его поведение нас не удивило. Мы видели немало коал и знали, что эти миролюбивые животные больше всего на свете любят покойно сидеть на дереве и спать или есть листья. Но у коалы очень строгие вкусы. Из трехсот пятидесяти видов эвкалипта, известных в Австралии, он ограничивается примерно дюжиной. Если не будет нужных листьев, коала умрет от голода, другая пища ему не подходит. Интересно: в листьях эвкалипта достаточно влаги, чтобы коала мог совершенно обходиться без воды. Недаром его имя, взятое из языка одного австралийского племени, означает «непьющий». Переваривать однообразную и суховатую пищу коале помогает слепая кишка двухметровой длины. Изрядно для животного, рост которого не превышает полуметра, а вес — десяти килограммов. Как правило, коала сидит на одном дереве, пока не съест все листья. На землю спускается несколько раз в месяц, когда переходит с дерева на дерево.
Хотя коалу прозвали сумчатым медведем, он не родственник наших европейских медведей, а относится к семейству, которое широко представлено в Австралии. Останки ископаемых сумчатых обнаружены и в Азии, и в Европе, и в Америке, но кроме Австралии они дожили до наших дней только в Америке, где известно несколько видов опоссума. Материковый мост, по которому сумчатые перешли в Австралию, был разрушен до того, как в Старом Свете появились хищники и домашние животные. Вот почему они смогли без помех приспособиться к условиям жизни на новом месте. Некоторые, например кенгуру, стали степными или лесными жителями, другие, как барсуки, поселились в норах, третья группа облюбовала деревья; к ней, естественно, относится и коала. Как и все сумчатые, коала появляется на свет удивительно маленьким: длина около двух сантиметров, вес пять граммов. И, однако, сразу может без посторонней помощи перебраться в мамину сумку, где пять-шесть месяцев подряд непрерывно сосет молоко. По истечении этого времени он уже достигает семнадцати-восемнадцати сантиметров и начинает выглядывать из сумки. Подрастет еще — вылезает и висит у мамы на спине. Но только с года коала становится полностью самостоятельным.
Самка может произвести на свет одного детеныша в два года; вероятно, поэтому она так привязана к своему малышу и всячески о нем печется. Часто, совсем как человек, держит его «на руках», качает. Директор одного зоопарка рассказал мне про мамашу, у которой погиб детеныш. Она попыталась украсть малыша у другой самки и утешилась, лишь когда директор подарил ей игрушечного медвежонка.
Приручить коалу, как приручают собаку или кошку, нельзя, но коалы, которых держат в неволе в многочисленных частных зверинцах Нового Южного Уэльса, очень привязаны к людям. Даже дикий коала не боится человека, сидит на дереве совершенно спокойно — снимай его, точно спелую грушу. Соседство фермы не смущает коалу, если он найдет эвкалипты по вкусу. В небольшом горном городишке, где мне довелось побывать, коалы часто забирались в дома, даже в стоящие на улицах автомашины. Один такой разбойник уснул в машине, навалившись на руль, и надавил при этом сигнал. Все жители города переполошились, а возмутитель спокойствия спал как ни в чем не бывало…
Трудно найти более беззащитное животное: медлительный коала ни от кого не может спастись бегством. Поразительно поведение раненого коалы — в отличие от большинства других зверей он не приходит в ярость, а принимается плакать, прикрывая глаза передними лапами. Казалось бы, такое славное, миролюбивое и беззащитное существо может только вызывать общую симпатию. Нет никакого сомнения, что австралийцы любят его куда больше, чем известного за границей кенгуру, однако они истребляют его с таким рвением, что была пора, когда опасались полного исчезновения коалы. Кульминация была достигнута в Новом Южном Уэльсе и Виктории в 1924 году, тогда страна вывезла целых два миллиона шкурок. Через несколько лет коалы почти исчезли в этих штатах, и охотники перешли севернее, в Квинсленд, где за один сезон было выдано десять тысяч охотничьих лицензий и убито не менее шестисот тысяч животных. Недавно власти образумились, и теперь запрещено даже держать коалу дома. Увы, охранные меры (как это было и в отношении аборигенов) приняты с большим опозданием. Еще неизвестно, удастся ли спасти коалу.
Исстари моря, озера и пустыни отгораживали восточную половину австралийского материка от западной, поэтому животный и растительный мир в разных частях страны очень различен. Так, коалы есть лишь в восточных штатах. Это же относится и к другому, еще более удивительному животному, с которым мы познакомились в последний день пути. Перед тем как въехать в густонаселенные земледельческие районы восточнее Мельбурна, мы свернули в Хилсвилл, чтобы поближе взглянуть на знаменитых утконосов.
Утконос — одно из самых странных творений природы. Если бы я не слышал о нем прежде и увидел вдруг чучело, я решил бы, что подвыпившие студенты-зоологи смеха ради собрали его из остатков других животных. У утконоса тело жирного щенка со шкурой, которая ему заметно велика. Между пальцами ног — перепонки, на голове — утиный клюв, хвост, как у бобра, а передние лапы — барсучьи. В довершение ко всему у самца на задних лапах петушиные шпоры, которые выделяют яд, вроде змеиного! Не удивительно, что европейские ученые отказывались верить в существование такой твари, когда впервые услышали о ней лет сто пятьдесят назад. Еще больше они засомневались, когда им сообщили, что утконос откладывает яйца, подобно рептилиям, но вылупившихся детенышей кормит молоком, как млекопитающее! Однако прибывшие в Австралию зоологи подтвердили правильность всех слухов.
Если сумчатые представляют сравнительно поздний этап в эволюции млекопитающих, то утконос — пережиток древнего переходного типа от рептилии к млекопитающим. Зоологи не совсем вразумительно назвали животных этого типа клоачными (у них один выделительный канал). Единственный кроме утконоса представитель этой группы — ехидна, обитающая только в Австралии и Новой Гвинее. Ехидна видом напоминает ежа, но питается муравьями. Это сумчатое животное; самка терпеливо носит в сумке детеныша, пока он не отрастит совсем длинные иглы. Австралийцы называют утконосов «плати-пус» и держат их в платипусариях — слово почти такое же странное, как сам утконос.
Хотя это поразительное существо давно привлекало к себе усиленное внимание (в отличие от сумчатых утконос не известен в ископаемых формах), до последнего времени очень мало было известно о его повадках. Дело в том, что утконосы живут в самых глухих местах Восточной Австралии и Тасмании под землей или в воде и почти не выходят на поверхность. Только двадцать лет назад в Хилсвилле двое зоологов принялись внимательно изучать утконосов в неволе. Эти ученые в большой мере смогли рассеять наше неведение.
На воле утконосы живут по берегам речушек. Хотя они млекопитающие, но пищу находят себе в воде: червей, насекомых, головастиков и прочую мелкоту, которую отыскивают на ощупь своим мягким, чувствительным клювом. Под водой утконос не видит и не слышит. Он может выдержать без воздуха около минуты, если же застрянет среди корней или ловушек, то утонет. Аппетит у утконоса потрясающий. В Хилсвилле каждый обитатель платипусария поглощает в день не менее килограмма пищи (единственное добавление к обычной диете — мелко нарубленное крутое яйцо), то есть почти половину своего собственного веса. Со стороны кажется, что утконос жует, но у него нет зубов, он растирает пищу о нёбо. Между утренней и вечерней трапезой утконос отсиживается в прибрежной норе глубиной от пяти до двадцати метров. Ход обычно расположен совсем близко к воде, чтобы можно было мгновенно нырнуть за пищей. Это сокращает до минимума опасность нападения на утконоса врагов, среди которых наиболее грозные — орлы. Шкура этого скрытного животного не представляет никакой ценности, поэтому ему удалось избежать преследования со стороны человека. Нет никакого риска, что утконосы вымрут; кстати, установить, даже примерно, сколько их сейчас, невозможно.