— Он не скажет. Его полиции нужно сдать. Следователю. — Заметил премьер.
— Ты чё, тёзка, — воскликнул пузан, — а мы здесь тебе кто? Мы лучше ментов, мы в законе. Нам и решать. Ты чё-та, брат, не в ту степь дуешь. Ты слишком правильный, что ли?
— Нужно бы по закону.
— Так, а мы и есть закон! Или ты про тот, государственный? Ха-ха-ха… Так нам тот закон по барабану. — Произнёс он, разливая виски по гостевым бокалам. Гости смотрели на «переводчика» с любопытством. — Я что-то не пойму, мужик, не догоняю, или ты… Нет, ты же нас спас сегодня. Я видел, все мы видели… А дуешь не в ту степь. Не пойму. Или тебе Фёдора этого жалко? Жалко да, скажи, жалко? А жалко знаешь где? — Лицо пузана неожиданно расплылось в усмешке. — У пчёлки в жопе. Вот где твоё жалко. — Усмешка слетела, пузан махнул рукой. — Всё, мочите этого, не хрен с ним возиться. Быдло есть быдло. Пошли за стол. — Гости повернулись и потянулись на выход…
Виктору Викторовичу хотелось сказать, так же нельзя! Это же преступление, это же средневековье! Сейчас не 37-й год, вы не НКВДе, это не подвалы Берия. Это самосуд. Мы в новой России, люди! В новой!!
Какой Берия, какой суд, — если бы услышал, ответил бы пузан, — ты что, тёзка, эта сволочь нас угробить хотела, ему пули мало, его разорвать надо, собакам скормить. Он весь сюрприз мне, сволочь, испортил.
«Хрена вам, а не БТР… — едва шептал разбитыми губами Фёдор. — Вам не жить, сволочи, кровопийцы! Всё равно достану. Никакой забор не спасёт. Заведу танк и раскатаю… Раскатаю. Отомщу. Не я, так другие. За всех, кто…»
Вернувшись, гости вновь расселись за столом. Потянулись к бокалам… Неожиданно, привлекая внимание, вспыхнули софиты и прожектора, осветив не очень большой подиум, через секунду в ярком свете возник лощёный тип средних лет, в блестящем костюме, лакированных туфлях, с причёской а-ля гребешок, тряхнул головой, сочным баритоном в микрофон призывно вскричал: «Господа, извините, что отрываем, для вас поёт Великая, несравненная Примадонна Российской, и не только Российской эстрады Алла Пугачёва!» Гости отставив бокалы, вежливо похлопали. Наступая на жидкие аплодисменты, в записи мощно зазвучал оркестр, в лучах прожекторов появилась Примадонна. Не высокая, с голыми коленками и широком балахоне. На голове шляпа, пышные волнистые волосы обрамляли лицо. Яркий мэйкап. В такт мягко покачивая бёдрами, загадочно улыбаясь, примадонна переступила, отмахнула от лица своевольную прядь волос, поднесла микрофон к губам:
Гаснет в зале свет и снова я смотрю на сцену отрешенно.
Рук волшебный всплеск — и словно замер целый мир заворожено.
Вы так высоко парите здесь, внизу, меня не замечая
Но я к вам пришла, простите, потому что только вас люблю.
Вы хотя бы раз всего лишь раз на миг забудьте об оркестре.
Я в восьмом ряду, в восьмом ряду…
Гости оживились, на лицах появились улыбки. Переглядываясь, подняли бокалы. Выпили. Закусили. Плавно перешли от виски к русской водке. Хозяин (сам!) чаще стал разливать водку по рюмкам. Прислуга, только мужчины, в белых смокингах, в очередной раз поменяли тарелки, подали горячее…
…Но у нас одна, да, да, одна святая к музыке любовь.
— Виктор Палыч, дорогой, — наклонившись над столом, ковыряя в зубах зубочисткой, спрашивает бородатый у хозяина застолья. — Поясни, дорогой, — кивая на поющую примадонну, — ты этот что ли нам сюрприз хотел показать, да?
— Витя, только прошу тебя, никаких вертолётных прогулок. — Морщась, перебил гость с тяжёлым перстнем.
— А у меня их уже два, как и у Толяна. — Ёрничая, похвастал пузан. — Оба здесь. Под парами!
— Зато у тебя яхты такой нет, как у меня.
— Ха, я уже заказал… Правда чуть покороче, чем у Абрамовича, но на три метра длиннее, чем у тебя… На три! Будет готова через полгода. Аванс я уже заплатил.
— Прекрасно, значит, обмоем.
— И хорошенько обмоем.
— В общем, Витя, не хвастай, вертолёт мне дома надоел. Колись, что за сюрприз?
— Кроме «Форбса», сюрприз? А! — Пузан отложил вилку и нож, промокнул губы салфеткой. — Нет, конечно. Признаюсь, до самого последнего дня мой зам по внешним связям вёл переговоры с продюсером Бондарчука. Ну, этого, вы знаете, лысого. Хотел вас удивить. Бой 9-й роты в натуре хотел вам здесь продемонстрировать, сто человек справа, сто человек слева, как в фильме. Но Бондарчук, к сожалению, оказался за границей сейчас, на презентации какого-то своего фильма. Коммерческий директор Бондарчука извинялся, просил дату перенести, жалко же ему бабки терять, это понятно, то сё, но… — Хозяин развёл руками, увы — Пришлось заменить на малый бой с БТР, как чеченцы подбивают советский БТР. В нём взрывчатки заложили не меряно. Для эффекта. Но, облажал меня этот, скотина, подвёл. Но ничего, в следующий раз, я вам настоящий бой покажу. Как у Толстого, нет, как у этого, у старшего Бондарчука, в «Войне и Мире». Красота! Только без конницы… Хотя, надо подумать. Нет, лучше без конницы, наберём мужиков, оденем и… на немцев, в атаку, ура! Потом я приму парад. Лично! Сам! ЗИЛ-111 уже готов, танки не все ещё на ходу, мне сказали, но их подшаманят, наберём танкистов и изобразим Курскую дугу. Прямо здесь, на полигоне. Настоящими снарядами. Правда не боевыми, к сожалению, — деревня близко, да и Москва рядом… Сами понимаете, нельзя. Повяжут. А с вояками мы уже договорились. Сколько надо снарядов, сказали, обеспечим. Дадут и пиротехников. Пиротехники зарядят — где, что и сколько надо, и… «огонь»! Бабки решают всё. Там у вояк целые склады со снарядами гниют. Они их случайно поджигают… Утилизируют так. Ха-ха… И дёшево. И бабок не надо. Видели же… А потом парад. А вы будете почётными гостями. Как будто эти, Черчиль с Эйзенхауэром.
— А ты, Витя, за Сталина будешь? — копируя голос Сталина, с улыбкой спросил гость, вынимая трубку изо рта.
— А Мавзолей?
— Без Мавзолея обойдёмся. — Отмахнулся хозяин. — Как будто в полевых условиях.
— Интересно.
— Как в кино будет?
— Да какое кино, лучше, чем кино. Настоящий же. Я отвечаю. Ну а примадонна это так, к столу… Я же знаю, что вы любите её голос. Вот и пригласил. За бабки, конечно. Кстати, не хилые бабки запросил её этот, финансовый директор. Аппетиты у неё, я вам скажу, крутые. Корпоративка. Да мне не жалко. Для вас же. Да и примадонна, как-никак!
…Вновь игру свою начните, и я знаю, чудо повторится.
Самозабвенно пела Примадонна.
Если б знали, мой учитель, как вам верит ваша ученица.
Я ищу у вас спасенья и мечтаю, сидя в этом зале,
Вместе с вами быть на сцене, вместе с вами музыке служить…»
В такт музыки слегка раскачиваясь, взмахивала руками, чуть кокетничала.
— А мой финансовый директор на Кристину Агиллеру, на Новый год — помните? — такие бабки, говорит, отвалил, страшно сказать! — прислушиваясь к разговору, сообщил не бритый. — За два часа! Плюс, конечно, билет на самолёт сюда и обратно.
Остальные восхищённо поцокали языками.
— Да уж, баба так баба… Нам понравилась!
— А фигура какая!!
— На такую ни каких денег не жалко.
— Жалко трахнуть не дала… Импресарио, говнюк, раскричался: ноу, ноу… Сучка драная.
— Ха, да они все такие. Дело, брат, в цене.
— А я бы не пожалел…
— За девочек… Позвонить? — оживившись, спросил пузан, хватаясь за сотовый телефон.
— Нет-нет, сейчас не нужно. Такой обед портить…
— Как скажете. А то… — Пузан держал телефон в готовности. — Я для друзей всё что угодно сделаю.
— Нет-нет, спасибо!
— Мы знаем, друг. Дай я тебя поцелую… — шкиперская бородка потянулся через стол.
— И я, — потянулся лысый….
На пол посыпались опрокинутые фрукты, разлились пара фужеров… Подскочили «халдеи», быстро навели порядок.
— А я вот на свой день рождения для вас хочу пригласить… — начал было улыбчивый, со шкиперской бородкой.
— Чшь, не рассказывай, пусть будет секретом.
— Точно. За это и…
— Выпьем…
… Вы хотя бы раз всего лишь раз на миг забудьте об оркестре.
Я в восьмом ряду, в восьмом ряду, меня узнайте мой Маэстро.
Пусть мы далеки, и рампы свет нас разлучает…
— Ну что ж, можно переходить и к делам. В кабинет?
— Да, пора.
— А эта? — гость кивнул на Примадонну.
— Пусть поёт. Мы не мешаем. Бабки заплачены.
Пузан повернулся к Виктору Викторовичу.
— И тебе, тёзка, подышать воздухом, наверное, пора. Извини, у нас дела. Или ты что-то хочешь сказать? Говори.
Гости смотрели с любопытством. Виктор Викторович воспользовался предложением.
— Мне бы паспорт… — Выдавил он.
— Паспорт… Какой паспорт? — Гости хозяина закрутили головами. — Американский? Польский? Китайский… Какой?
— Да нет, мне российский. Настоящий.
— А, тебе паспорт нужен… Понял. Нет проблем. Напомни мне завтра утром. Это не вопрос. — Отмахнулся пузан.
— Только настоящий.
— Ну я же говорю, напомни утром. Не вопрос.
7
Павел Русинович, отставник, генерал-полковник, пенсионер, вполне штатский по виду, обедал как всегда с аппетитом, но не так, как раньше. Знакомый доктор запретил старику излишества. Возраст. Хотя, пятьдесят граммов водки доктором не возбранялись. Говорил, если не каждый день, то через день — пожалуй. Обедал Павел Русинович всегда в одном и том же ресторане. Как обычный, простой обыватель. Но в одиночестве. Непременно оставлял положенные пять процентов чаевых. Вёл себя мирно, спокойно, ничем не выделялся. Наоборот, старался быть неприметным. Почему? Потому что мудрым был. Не старался кичиться своими деньгами, положением и властью. Не олигарх, извините, не новый русский. Кто он такой, ни обслуживающий персонал, ни администраторы, ни шеф-повара, не говоря об официантах, вообще ничего о нём не знали. И не интересовались. А чего им интересоваться? Простой пенсионер по виду. Лысый старикашка, как Ленин. Правда без бородки, но с усами и в очках. Одет средне. Тихий. Спокойный. Без охраны. Не куражится, скандалы не устраивает. Всегда расплачивается наличными деньгами и чаевые оставляет. Хороший клиент. Откуда он приходил и куда уходил, никого не интересовало. К нему привыкли. И не замечали. Никто и не догады