— Нет, дура. Извини меня. Это не Медведев! Это другой… Медведев вроде говорил, «свобода лучше, чем несвобода» или… Вспомни, про что он говорил…
— Он говорил про… свободу вроде… что она лучше…
— Вот! — Воскликнул главврач. — А этот сказал, что жизнь лучше, чем…
— Несвобода?!
— Чем смерть! — Простонал главврач.
— Господи! Кому смерть?
— Да всем, кто хотя бы рубль, цент или что там…
— Да мы и не собирались, мы только… на лекарства.
— Вот, и никуда больше. Никуда. Никакого распила. Только дети и… дети! Запомни! Я сказал!
9
День за днём шли, уходили, как воздух из проколотой шины, с шумом и нервами, а Виктор Викторович, вновь испечённый гражданин Российской Федерации Николай Петрович Листов, уже имея на руках паспорт российского гражданина, паниковал — что дальше-то делать, что? До дрожи нервничал, мысленно едва не рыдал, пытаясь выстроить хоть какой-нибудь внятный для себя план если не возвращения на прежнее место в стране — сейчас, сегодня, завтра, — то хотя бы мести. Жёсткой, жестокой, однозначной, и не только «этому», подставному клоуну, но и всем сопричастным, включая и всех бывших своих советников, министров, губернаторов, чиновников. Они что, слепые? Они не видят разницу, они не слышат её… А жена, дочери? Неужели жена не заподозрила разницу, она же его знает как облупленного, а дочери… Нужно позвонить им, решил он. И первой, конечно, жене… Но опомнился, — нельзя, нельзя! — его же сразу засекут, засекут, там же всё под колпаком. Все её разговоры на прослушке, особенно теперь. Там ФСБ, там ФСО, там… И дочерям звонить нельзя. И Шойгу нельзя, и Сильвио, и Шрёдеру, и Меркель, и… Кому? Ни-ко-му! Никому! Что делать? Что?
Гости пузана и он с ними, сидели в огромной, по царски шикарно обставленной гостиной, с высоченным потолком где-то под десять метров, и шириной в длину не меньше баскетбольной площадки, как показалось Виктору Викторовичу, под огромной хрустальной люстрой, свисающей с потолка, за большим десертным столом, ели фрукты, пили Киндзмараули, смотрели огромный экран телевизора, на котором показывали демонстрацию смены президентов, когда откровенно смеялись, когда и усмехались. Если бы не передача, они бы могли увидеть «скрученное» переживаниями, побелевшее лицо и безумные глаза «переводчика». Но они были заняты, пили вино, смотрели телевизор.
Вот попал! Вот подставили, глядя на экран телевизора, думал «переводчик». Ещё и с таким лицом… Нет, с прежним лицом было бы хуже. Два президента в стране, это… хуже чем Петросян вместе с «Камеди клаб». Сразу бы упрятали в психушку. Накачали бы препаратами «да здравствует ещё один Наполеон», и всё, хана, «Вася не чешись»… Это в лучшем случае… Вот дела. Ни в Совбез, ни к Генеральному Прокурору, ни к Меркель, ни к Сильвио, ни к Жириновскому, ни к Матвиенко обращаться нельзя, даже к прессе, на телевидение или частным сыщикам — ни в коем случае. Сразу провал. Его возьмут, повяжут и замочат…
«Листов» нервно рассмеялся, громко и неожиданно. Гости восприняли это благожелательно, смех получился в нужном месте и коллективный. Виктор Викторович оглянулся, понял глупость и беспомощность своего положения и оборвал смех.
Всё, схожу с ума, понял он, первый признак! А что ещё? Что ещё делать? Парадокс, почти всё правительство из друзей состоит, из бывших друзей, но сейчас, теперь… обратиться не к кому. Ни в Москве, ни в Питере, ни… Не к кому! Тем более, когда состоялась инаугурация. Прошла! «Листов», видя её по телеящику, с трудом сдерживал себя, чтобы не закричать, чтобы не разбить телевизор: «Это не Он, это Я президент, Я!» И когда «этот» шёл по красной дорожке Кремлёвского дворца, и когда руку держал на Конституции, когда пожимал радостно тянущиеся к нему руки лизоблюдов-обожателей, когда раздавал автографы… И когда вышел с Медведевым на Соборную площадь, принимал парад президентского полка, и особенно, когда увидел, как «этот» обнимает его жену и что-то говорит ей на ухо… Что он говорит? Что он ей сказал? А она что? Она заметила разницу, заметила? Что она ответила, что? Нет, она глаза опустила… Она на него не смотрела… Она заподозрила! Заподозрила? Конечно. Наверное. Женское сердце не обманешь. Она же любит его, Николая «Листова»… Тьфу, Виктор Викторович вслух грубо выругался… меня, то есть… чур-чур! Гости коротко глянули на него. Опять получилось синхронно. Ободряюще кивнули головами, молодец! Сечёшь момент, переводчик, просекаешь!
— Так випьем же за ето! — Голосом Сталина, так же сощурившись, вставая, предложил пузан, указывая бокалом на экран телевизора. — Харо-оший спектакль нам таварищи показали!
Гости, с улыбками, потянулись фужерами. Получилось как раз под Гимн.
В этот момент Виктор Викторович краем глаза неожиданно увидел возникших, где через забор, где и в проломах в заборе фигуры в чёрном, с коротенькими автоматами в руках. Не поверил глазам. Завис бокалом в руке… Вгляделся. Что это?! Сюрреалистическая картина! Как в боевике. Из стволов автоматов беззвучно вылетали огненные сгустки с дымком. Фигур было много. Охрана пузана, молодые люди, там, за огромным панорамным окном, вскидывая руки с автоматами, падали как подкошенные. Всё происходило без звука, как в немом кино. В это время, из телеящика звучала бравурная музыка, победные патриотические марши. Гости, один за другим, так же случайно, повернули головы к окну. У пузана челюсть отвисла, у одного из гостей курительная трубка не в так музыки, громко ударилась об пол, звякнул чей-то столовый прибор, прислуга замерла. Виктор Викторович, ещё не веря, но уже обрадовано привстал… Это же за ним, понял он, за ним!! Это его спасители-спасатели! Это операция по его освобождению, наверное. Это Серёга-друг, бойцы Кужугетовича. Или ОМОН… Или… ФСБ… Не важно. «Картинка» в глазах неожиданно расплылась… Слёзы радости мешали видеть… Наконец-то! Слава Богу! Конец моим мучениям, страданиям… Я здесь, ребята, едва не закричал он от счастья, я… Но не успел. Несколько фигур в чёрном, скачками приблизились к панорамному окну гостиной, стекло под их ногами и прикладами автоматов рассыпалось, бойцы, вместе со звуками стрельбы и шума, с грохотом ворвались в гостиную пузана. Всё это в считанные секунды. Виктор Викторович, к своему удивлению, не издал ни звука, потому что голос куда-то пропал, навернувшиеся слёзы мешали видеть, ноги ослабли, только губы беззвучно шептали: я здесь, я здесь… Налётчики, в шлемах, полностью закрывающие лицо, в бронежилетах, игнорируя «переводчика», легко, с шумом, перевернули обеденный стол, повалили на пол пузана вместе с депутатом и гостями, не обращая на их крики и стоны, скрутили им руки, надели наручники и быстро выволокли всех четверых.
Николай Листов, на самом деле Виктор Викторович, с широко открытыми глазами, депутат, шкурой медведя на полу распластавшийся, прижимающийся к нему молодой «соратник-однопартиец», и несколько испуганно жавшихся по углам прислуги, в мгновение разгромленной гостиной, остались не тронутыми. Телевизор продолжал звучать бравурной маршевой музыкой, разбитое окно дополняло звуками шума и хлопками удаляющейся стрельбы, кисло пахло сгоревшим порохом. Кино! Невероятное, быстротечное… И мимо! Да-да, мимо. Мимо разбитого окна бегом пронесли что-то завернутое на брезенте. Четверо, в чёрном, держали брезент за углы. Тело Фёдора, угадал забытый «освободителями» «переводчик». За брезентовыми носилками, со свёрнутыми руками за спинами, такие же люди в чёрном, протащили троих мужчин. В одном Виктор Викторович узнал «инквизитора», пытавшего гранатомётчика Фёдора…
Виктор Викторович не удержался, выскочил в разбитый оконный проём, схватил за рукав одного из пробегавших.
— Это я, президент! — Вскричал он. — Я, Виктор Викторович! Вы, наверное, за мной!
Неожиданно получил локтем руки жёсткий тычок в солнечное сплетение, пополам сломался, задыхаясь от острой боли и отсутствия воздуха в лёгких — не ожидал! — упал … Трава была мокрой. Её недавно поливали.
Но недолго. Лежал не долго. Непонятного в голове было много, но главная мысль оформилась чётко, она и подняла: нужно бежать. Теперь как раз можно — бежать, бежать — ворота открыты, охраны нет. Виктор Викторович, держась за живот, вскочил, ковыляя, бросился к воротам. Увидел, за воротами, набирая скорость, уезжал последний минивен налётчиков. Нужно было не упустить. Оставленная коттеджная территория напоминали хаос: двери и многие окна разбиты, на газонах и дорожках лежали неподвижные тела охранников, валялось выпавшее из рук оружие, стреляные гильзы, разбитые стёкла фонарей освещения и подбитые «глаза» видеокамер, ветер гонял какие-то разорванные бумажные листки.
Не выбирая, Виктор Викторович дёрнул ручку двери ближайшей к нему машины. Одна из тех, что принадлежала гостям. Лимузин. Чёрный. С белым кожаным салоном. С синим маячком на крыше. Депутатский. И ошибся. По премьерско-президентской привычке прыгнул в салон. Не туда. Сейчас зря. Водителя на месте не оказалось, пришлось быстренько выбираться, прыгать на место водителя. На это ушло некоторое время, минивены скрылись. Ключ был в замке. Двигатель завёлся сразу. До синего дыма пробуксовав колёсами, Мерседес сорвался с места. Вильнув на выезде, Виктор Викторович погнал машину. Догнать машины налётчиков не смог, зато беспрепятственно «пролетел» несколько постов ГИБДД, по встречке поехал к Центру Москвы. Куда? Он бы не ответил, потому что гнал на «автомате». Потом опомнился, чуть сбавил скорость… Свернул к ближайшей высотке. Напоминавшей зеркально-стеклянную гирлянду. Но не Газпром. Пролетев под предупредительно-почтительно поднятым шлагбаумом, въехал на территорию… Это же… Госкорпорация «Ростехнологии», прочёл надпись. Это же хозяйство Евгения Гомозова, понял он. Удача. Словно само провидение вело к нему.
Возможно вид лимузина с синей мигалкой ослепили охрану, быть может возбуждённо-деловой вид водителя, Виктор Викторович, не останавливаясь, беспрепятственно пробежал к лифту. А действительно, попробовал бы кто задержать его в этот момент. В голове билась одна мысль: «всё, конец мытарствам», «сейчас всё решится, был бы только Евгений на месте», «Конец! Конец»… Скоростной лифт вознёс его на верхний этаж, плавно затормозив, с мелодичным звоном о