«Завтра поеду в Апрелевку, увижу твоего любезного художника (от слова худо) Пархоменко. Никак не могу забыть твоего портрета, им написанного. Когда я увидел его в первый раз, то ты мне показался похожим на щуку, которая только что выметала икру»55.
По воспоминаниям близких друзей:
«… лет в тридцать пять, был он изящен, тонок, горд, самоуверен» (Б. Н. Зайцев)56.
«… стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый» (Н. Д. Телешов)57.
«…в сюртуке, треугольных воротничках, с бородкой, боковым пробором всем теперь известной остроугольной головы – тогда русо-каштановой – изящный, суховатый, худощавый» (Б. Н. Зайцев)58.
Таким предстает Бунин и на своих портретах доэмигрантского периода, написанных Владимиром Российским (1915 г., бумага, пастель, ГЛМ, Москва)59 и Петром Нилусом (1918 г., холст, масло, Музей И. С. Тургенева, Орел)60. Оба художника делают упор на воспроизведение «знаковых деталей» внешнего облика писателя: прямая гордая осанка, треугольный абрис гладко выбритого лица с густой растительностью вокруг рта и на подбородке, коротко стриженые волосы с аккуратным пробором на левой стороне головы, элегантный двубортный сюртук, белая рубаха и, непременно «крахмальный воротник – или, как тогда говорилось, воротнички – высокий и твердый, с уголками, крупно отогнутыми по сторонам корректно-лилового галстука, подобно уголкам визитных карточек из наилучшего бристольского картона» (В. П. Катаев)61.
Российский предлагает вниманию зрителя репрезентативно-программный портрет Бунина, где главную роль в раскрытии образа выполняют знаки и символы. Например, чтобы еще больше подчеркнуть аристократизм облика писателя, он выводит на передний план его руку: узкую, с холеными длинными пальцами, между которыми зажата папироса, и перстнем на мизинце. Не менее символически-указующим выглядит фон, на котором представлена зрителю фигура Бунина, – стеллажная стенка, заполненная фолиантами книг. Такое расположение фигуры писателя – свидетельство, несомненно, его начитанности и, как следствие, высокой культуры. Не исключено, что Российский таким образом проиллюстрировал запомнившееся ему высказывание известного литературного критика Абрама Дермана, который в том же 1915 году в рецензии на книгу Бунина «Чаша жизни» утверждал, что в его рассказах чувствуется «перевес культуры (имеется в виду литературного мастерства – М. У.) над талантом. Он (талант – М. У.) не мал, но культура – много больше. <…> Он <Бунин> продолжает напряженно работать, шлифовать и шлифовать свой драгоценный камушек (литературное мастерство – М. У.), продолжает учиться и расти»62.
Выражение лица Бунина на портрете – задумчиво-печальное. Он весь в себе, и хотя глаза его широко раскрыты, смотрит не на зрителя или какую-либо иную деталь дольнего мира, а, скорее всего, в «глубинные бездны духа вечного Самобытия». В общем и целом портретный образ писателя Бунина являет собой синтез трех основных качеств его личности – одухотворенности, аристократизма и высокой образованности. В свете воспоминаний современников о том, что «кроме своего отщепенства от “подобающей” ему среды, Бунин также тяжело переживал, несмотря на всю свою славу, что он был самоучкой, что не окончил гимназии, что не имел университетского образования» (3. А. Шаховская)63; «Бунин не мог простить человечеству, что кончил четыре класса гимназии» (Анна Ахматова)64, – и аналогичных высказываний на сей счет самого Бунина65, подобная трактовка его образа выглядит двусмысленно иронической.
Близкий друг Бунина Петр Нилус буквально под занавес – в 1919 году – исполнил его парадный портрет66. На нем писатель представлен в полный рост, одетый по всем правилам тогдашнего представительского этикета: элегантный синий костюм, туго накрахмаленная манишка с «воротничками» и галстуком, пикейный жилет, застегнутый на все пуговицы, узконосые черные лаковые туфли – и с сигарой в руке.
Написанный в постимпрессионистической манере этот насыщенной цветом портрет, при всех его живописных достоинствах, производит странное впечатление. Изображенный художником «аккуратный и уверенный в себе господин, спокойный за свое благополучие и строгое достоинство»67, с неприветливым выражением лица и жестким взглядом, несомненно, внешне похож на Бунина, однако, в целом, как образ, являет собой скорее «Господина из Сан-Франциско», но никак не «русского писателя» из когорты критических реалистов начала XX в.
Однако то, что на первый взгляд кажется странным, при дальнейшем осмыслении обретает качество художественной идеи. Ведь портрет был написан Петром Нилусом в самый разгар пролетарской Революции – эпохи, которую Бунин оценивал как трагедию, причем отнюдь не «оптимистическую». Для него это были «Окаянные дни», когда разнузданная чернь низвергала святыни и авторитеты, унижая и уничтожая все, что веками считалось достойным и благородным. В это безумное и яростное время Петр Нилус, придавая облику Бунина подчеркнуто буржуазно-аристократический имидж, тем самым однозначно определяет позицию писателя по отношению к актуальной действительности, его личный «вызов времени», выражающийся в неколебимой верности «старому миру» и его ценностям. Миру, который вскоре для них обоих превратится в «Потерянный рай»68. В таком ракурсе видения созданный им образ Бунина и правдив, и символичен.
На портретах Бунина кисти Л. Туржанского, И. Пархоменко, П. Нилуса и Е. Буковецкого (1919 г., холст, масло, Одесский ХМ69) особое внимание привлекают к себе его глаза: серо-голубоватые, «глубоко-глубокие» и всегда печальные. Вот и Вересаев – сотоварищ Бунина по «Телешовским средам» и издательству «Знание», в своем точном, но неприязненном по тону описании его облика, также делает акцент на выражение глаз Бунина:
«Худощавый, стройный блондин, с бородкой клинышком, с изящными манерами, губы брюзгливые и надменные, геморроидальный цвет лица, глаза небольшие. Но однажды мне пришлось видеть: вдруг глаза эти загорелись чудесным синим светом, как будто шедшим изнутри глаз, и сам он стал невыразимо красив» (В. В. Вересаев)70.
«<…> Сегодня у Алексея Максимовича <Горького> был Бунин. Мои предположения оправдались. Я его представлял себе именно таким: замкнутым, вежливым, державшимся в стороне с холодком. Он симпатичен, редко симпатичен. Тонкие черты лица, глубокие-глубо-кие глаза. В лице есть нечто жесткое. Одет просто, изысканно просто. Черный сюртук. Зеленый галстук. Говорит образно, спокойно, чувствуется, что каждое слово взвешено, обдумано и не вырвется зря. Корректен. Немного сух <…>» (Б. Н. Юрковский)71.
«<…> Бунин – вид, манеры провинциального чиновника, подражающего петербургскому чиновнику (какой-то пошиб)» (М. Пришвин, зима 1915)72.
А вот зарисовка с натуры французского литературного критика, посетившего Бунина уже в его эмигрантский период жизни в Грассе (1934 г.):
«Короткая стрижка, суровая маска, глаза, глядящие вдаль. Белый костюм в голубую полоску еще больше подчеркивал мужественную свежесть его бритого лица»73.
Совершенно иной образ являет Бунин на эскизном портрете Леона Бакста (1921 г., бумага, карандаш, ГЛМ И. С. Тургенева, Орел74). Его «а ля фейс де бук»75 художник придал выражено мефистофельские черты: длинный костлявый подбородок, большие заостренные уши, узкая линия рта, глубокий треугольный крючковатый нос над щеткой усов, бородка клинышком и высокий лоб с залысинами. Но и здесь подчеркнутую жесткость и заостренность образа опять-таки смягчают глаза. Широко раскрытые, но смотрящие, скорее, во внутрь себя, чем на мир Божий. И в этом их взгляде нет ни злобы, ни сарказма, лишь безмерная печаль опустошенной души. Для сравнения представляется интересным привести описание внешности Бунина, сделанное примерно в те же годы Андреем Белым:
«Желчный такой, сухопарый, как выпитый, с темно-зелеными пятнами около глаз, с заостренным и клювистым, как у стервятника, профилем, с прядью спадающей темных волос, с темно-русой испанской бородкой, с губами, едва дососавшими свой неизменный лимон»76.
В орловском ГЛМ им. И. С. Тургенева хранится портрет И. Бунина работы малоизвестного художника Николая Кащевского77, являющийся якобы повторением по памяти его утраченной работы середины 1920-х гг., на котором писатель изображен уже без какой-либо растительности на лице. Карандашный портрет Бунина за письменным столом исполнил художник Юрий Арцебушев78, по-видимому, в 1919 г. (РГАЛИ, Ф. 2388. On. 1. Ед. хр. 5).
Говоря о внешне-видовом образе Бунина, нельзя не отметить, что категорически сторонясь всех литературно-художественных новаций, он при этом оказывался весьма чувствительным к веяниям моды и сообразно им репрезентировал свой внешний облик: в конце 1880-х годов Бунин носил небольшие усы, где-то с середины 1890-х по 1922 год усы, «а ля муш» и испанскую бородку, затем он сбривает бороду, оставляя из растительности на лице только английские усики, а с 1925 года и до конца жизни всегда являет себя гладко выбритым.
Итак, несмотря на декларируемую Буниным нелюбовь позировать художникам, до Революции его портреты исполняли многие живописцы. Однако все же все они были художники, так сказать, второго, а то и третьего «эшелона» – имена в свое время известные и, несомненно, достойные, но не вошедшие в «золотой фонд» истории русского искусства. Как ни странно, никто из знаменитых дореволюционных живописцев, звезд первой величины, прославившихся в области психологического портрета, не оставил для потомства образа Бунина. А ведь он был знаком со многими из них: и с Репиным, и с Валентином Серовым, и с Константином Коровиным, и с Виктором Васнецовым… На вопрос «почему так вышло?», несомненно, интересный для биографов Бунина, документально обоснованного ответа не существует. Остаются догадки, предположения… Кое-какую информацию на сей счет можно почерпнуть из воспоминаний свидетелей времени. Например, в дневниковой записи Якова Полонского от 11 апреля 1942 года имеется такой эпизод: