Угнездившись в Париже, Бунин, во многом благодаря своим одесским друзьям, игравшим заметную роль в культурно-общественной жизни «русского Парижа», обзаводится широким кругом помощников и покровителей, в большинстве своем опять-таки состоявшим из евреев-интеллектуалов. Среди людей, особенно сблизившихся в это время и остававшихся с ним до конца его жизни, следует особо выделить супругов Алдановых, Цейтлиных, Александра Бахраха, Андрея Седых (Яков Цвибак) и Илью Троцкого. О Бахрахе подробно будет рассказано в гл. IV. Что касается Андрея Седых и Ильи Троцкого, то эти литераторы вкупе с Марком Алдановым составили в начале 1930-х годов своего рода комитет поддержки по номинированию Ивана Бунина на Нобелевскую премию по литературе1. Во многом благодаря их кипучей деятельности эта кампания завершилась блистательным успехом в декабре 1933 года, когда Бунин стал первым русским писателем, удостоенным этой высшей в мировом литературном сообществе награды2.
Илья (Менахем Илиаху) Маркович (Мордухаевич) Троцкий (10 июня 1879, Ромны Полтавской губ. – 5 февраля 1969, Нью-Йорк, США)
Известный журналист и общественный деятель русского Зарубежья И. М. Троцкий получил сугубо техническое образование. Он закончил Екатеринославское Высшее горное училище, учился на машиностроительном факультете Венского Политехнического института. Однако, как писал Андрей Седых:
«С юных лет его влекла другая профессия – журналистика. Он сотрудничал в газетах и журналах свыше 70 лет. И начал он не в провинциальной печати, а сразу попал в “Русское слово” – крупнейшую газету России, где на него обратили внимание В. И. Немирович-Данченко, Влас Дорошевич и сам И. Сытин3, всячески покровительствовавший молодому сотруднику. До Первой мировой войны П. М. Троцкий был берлинским корреспондентом “Русского слова”. Влияние заграничных корреспондентов столичных русских газет в эти годы было очень велико, – с ними считались министры и дипломаты, и нередко через журналистов неофициальным путем в Петербург давали знать то, что нельзя было сказать в официальных нотах. И. М. Троцкий много раз участвовал в этой закулисной игре. Он знал германского премьер-министра фон Бюлова, встречался с Бетман Гольвегом и кайзером Вильгельмом II4, с русскими министрами, приезжавшими в Германию, например, Витте5. <…> Когда И. Сытин приехал за границу, он предложил И. М. Троцкому сопровождать его. На страницах “Нового русского слова” И<лья> М<аркович> вспоминал, как Сытин повез его на Капри к Горькому»6.
С 1904 по 1968 год Илья Троцкий активно публиковался в русской, идишевской и немецкоязычной периодике. В России он принадлежал к партии «народных социалистов» (энесы), однако активной политической деятельностью не занимался, поскольку начиная с 1906 г. постоянно жил за границей. В 1909–1917 годах И. Троцкий являлся корреспондент газеты «Русское слово»: до 1914-го – в Берлине, затем в Скандинавии. В 1912–1914 годах он издавал в Берлине первую германскую русскоязычную газету «Заграничные отклики». С 1914 по 1923 год И. Троцкий жил в Копенгагене и Стокгольме, затем вновь в Берлине. Сотрудничал в эмигрантских изданиях. Член правления «Союза русских писателей и журналистов» в Берлине и Париже. Член руководства Берлинского Комитета «Общество помощи политическим заключенным и ссыльным в
России». Член «Республиканско-демократического объединения», активный деятель ОРТ и ОЗЕ. После 1933 года жил в Копенгагене и Париже, занимался журналистикой, печатался в газете «ParisSoir». В 1935 году Илья Троцкий переехал в Аргентину, жил преимущественно в Буэнос-Айресе, где являлся первым вице-президентом созданного им Аргентинского отделения ОРТ-ОЗЕ. В 1946-м поселился в Нью-Йорке. Занимался литературной и общественной деятельностью. Состоял членом масонской ложи «Свободная Россия» (Париж) и «Россия» (Нью-Йорк). Печатался в нью-йоркских газетах «Новое русское слово», «Forverts», «Zukunft», «Morgn zhurnal». Участвовал в работе Союза русских евреев7. С 1946 г. Илья Троцкий являлся бессменным секретарем правления Литературного фонда8, ответственным за распределение материальной помощи нуждающимся писателям, и в этом качестве принимал деятельное участие в кампании по оказанию материальной помощи тяжело больному и оставшемуся практически без средств к существованию Бунину. Об этой стороне его деятельности красноречиво свидетельствует переписка И. М. Троцкий – Буниным, публикуемая в гл. V. История взаимоотношений И. М. Троцкого с Буниными подробно изложена автором в целом ряде научно-публицистических работ, легших в основу его книги «“Неизвестный Троцкий”. И. Троцкий, Бунин и эмиграция первой волны». В данном разделе мы остановимся лишь на одном эпизоде – «Нобелиане» Ивана Бунина и участии Ильи Троцкого в этом событии.
«Нобелевские дни» Бунина занимают в жизни и памяти Ильи Троцкого особое место. Ведь это был также и его личный триумф, итог его многолетних усилий.
Как известно9, уже с начала какие-то годов почитатели Бунина из числа представителей интеллектуальной элиты русского Зарубежья предпринимали шаги по выдвижению кандидатуры русских писателей, и среди них Бунина, на Нобелевскую премию по литературе. Здесь среди активистов в первую очередь следует назвать имена Алданова и Элиасберга. Об Алданове речь подробно пойдет ниже, что же касается Александра Элиасберга10 – «превосходного посредника» между русской и немецкой культурами, то о его активности в этом направлении свидетельствуют 29 писем к нему автора этого определения – Томаса Манна, в которых обсуждается возможность номинирования Иван Бунина на Нобелевскую премию11.
Старт же основной кампании по номинированию Бунина, которая через три года завершилась полным успехом, дал именно
Илья Троцкий своей статьей «Получат ли Бунин и Мережковский Нобелевскую премию?»12
В начале этой статьи Илья Троцкий обращает внимание читателей на вызывающе оскорбительный для русской культуры факт:
«Удостоились премий германская, австрийская, итальянская, французская, скандинавская, испанская, ирландская, индусская и польская литература. Обойдена только русская литература <…> давшая крупнейших художников пера, переведенная на все почти языки культурного человечества <…> Почему? Где кроются причины столь обидного отношения к русской литературе?»
Поставив вопрос ребром, И. Троцкий, как человек здравомыслящий и прагматичный, предпочитает не сыпать соль на рану, а искать возможности исправить сложившуюся ситуацию.
«Я использовал свое случайное пребывание в Стокгольме, – пишет он, – чтобы среди лично мне знакомых членов Нобелевского комитета13<…> позондировать почву относительно шансов русской литературы на премию».
И вот уже И. Троцкий горячо разубеждает русского читателя в том, что шведы, мол-де, не любят русскую литературу, а Нобелевский комитет игнорирует современных русских писателей:
«Наоборот, то, что мне пришлось услышать из уст членов стокгольмской академии и жюри, преисполнило меня самыми радужными надеждами. Быть может, уже в ближайшем году один из русских писателей будет увенчан лаврами лауреата и получит литературную премию».
Один из членов комитета, собеседник Ильи Троцкого, уверяет его, что «в присуждении премий мы стараемся сохранить максимальную объективность, руководствуясь единственным стимулом, чтобы произведения того или другого писателя соответствовали воле завещателя. Другими словами, чтобы в произведении доминировал идеалистический элемент. Русская литература насквозь идеалистична и всецело отвечает требованиям завещателя. Конечно, советская литература, невзирая на наличие в ее рядах несомненных талантов, исключается, ибо там, где социальный заказ доминирует над общечеловеческими идеалами и идеализмом, не может быть речи о выполнении воли основоположителя фонда. <Противоположная в этом вопросе – М. У.> позиция Горького исключила его из списка кандидатов на премию».
Не названным по имени членом комитета, скорее всего, был профессор литературы, критик и писатель Фредрик Бёёк14, с которым Илья Троцкий был хорошо знаком.
Поставив перед эмигрантским сообществом сакраментальный вопрос: «Неужели у русских писателей в эмиграции не найдется достаточно друзей, чтобы выступить с надлежащим предложением достойного кандидата?» – И. Троцкий, по существу, инициировал процесс номинирования представителей русской литературы в изгнании на Нобелевскую премию. По словам Бунина, «после корреспонденции И. Троцкого чуть ли не все кинулись выставлять свои кандидатуры и при посредстве своих почитателей выставили их»15.
Данное высказывание является, конечно, гиперболизированной стилистической фигурой, а потому его нельзя понимать буквально. Все ревнивые переживания Бунина по этому поводу касались Дмитрия Мережковского, у которого на деле не было поддержки со стороны западных писателей и историков литературы, и Ивана Шмелева, чьи шансы были весьма велики, так как его кандидатуру номинировали на Нобелевскую премию не только авторитетные западные слависты, но также и Томас Манн16.
Сам же Илья Троцкий не ограничился одними призывами, а стал энергично действовать в составе «команды поддержки» кандидатуры Ивана Бунина, во главе которой стоял Марк Алданов. В дневнике В. Буниной от 26 декабря 1930 года записано:
«Из письма <И. М.> Троцкого <С. Л.> Полякову<-Литовцеву>17:
«…Фридрих Беек дал мне свою карточку к проф<ессору> Лундского университета Зигурду Агреллю18, дабы я с ним познакомился и побудил снова выставить кандидатуру И. А. Бунина. Конечно, я это сделаю <…> Посещу также Копенгагенского проф<ессора> Антона Калгрена, с которым намерен побеседовать относительно кандидатуры Бунина и Мережковского. Все это, как видишь, чрезвычайно серьезно. Друзья Бунина должны взяться за дело!»19
Итак, «еврейское лобби» – Марк Алданов