134.
Василий Яновский – писатель из молодого поколения эмигрантов «первой волны», отнюдь не склонный к славословию Бунина, утверждал:
«Это была русская (“святая”) женщина, созданная для того, чтобы безоговорочно, жертвенно следовать за своим героем – в Сибирь, на рудники или в Монте-Карло и Стокгольм, все равно!… Она принимала участие в судьбе любого поэта, журналиста, да вообще знакомого, попавшего в беду, бежала в стужу, слякоть, темноту…»135
Рассматривая деятельность обеих женщин на благородной стезе помощи ближнему, нельзя упускать из виду, что делая как бы одно дело, они выступали в разных амплуа: Цетлина в роли филантропа, «благодетельницы нашей» и талантливого организатора-общественника, Бунина же в роли добровольной помощницы, «всех скорбящих радости».
Из переписки Бунины – Цетлина (см. гл. V) видно, что в течение тридцати лет разнообразная помощь Марьи Самойловны играла для них очень важную роль: оба супруга этот факт подчеркивали в свои письмах и за все благодеяния слезно благодарили. В эмиграции даже ходили слухи, что Мария Самойловна посылала Буниным из Америки огромные суммы. По-видимому, на этом основании после разрыва между ними, произошедшем из-за излишней горячности Марьи Самойловны, спровоцированной недоброжелательностью третьих лиц по отношению к Бунину (об этом см. комментарии к переписке Бунины-Цетлина за 1948 год в гл. V.), Алданов в письме Бунину от 22 мая 1948 года136 делает шутливые подсчеты:
«Вчера один богатый человек (Атран, чулочный король) выразил в разговоре со мной желание поднести Вам в дар в знак того, что он Ваш поклонник, двадцать тысяч франков. К счастью, с одной стороны, к сожалению, с другой, деньги он хочет уплатить Вам из своих парижских капиталов. К счастью, это потому, что мне обидно переводить Вам деньги по официальному курсу: банки платят 295, да еще берут, естественно, комиссию; между тем, оказия, вроде Кодрянской (очень ей кланяемся), бывает нечасто. Но есть и “к сожалению”: если бы он тут же выдал чек на эти 66 долларов (20.000), то я был бы совершенно спокоен, а так, боюсь, дело может немного и затянуться. Правда, он твердо обещал мне, что сегодня напишет своей парижской конторе распоряжение выплатить Вам 20.000. Он при мне под мою диктовку по буквам записал Ваш адрес. Если Вы, скажем, недели через две еще этих денег не получите, дайте мне знать: я опять у него побываю. Если к этим 66 долл<арам> добавить 50 от Гутнера и 50 от Литер<атурного> Фонда, то выйдет, что Ваш убыток от ссоры с Марьей Самойловной, которая ежегодно переводила Вам двадцать тысяч долларов своих денег, составляет в этом году уже не 20.000 долларов, а только 19.834. Мы с Цвибаком все “ищем женщину”, т. е. богатую даму, которая устроит бридж в Вашу пользу. Это не так легко. Увы, “арийские” дамы ни для кого этих дел делать не хотят, а еврейки теперь поглощены палестинскими сборами. И все-таки я думаю, что мы это дело сделаем».
Сам же Бунин после «разрыва» в переписке с третьими лицами категорически отрицал, что Марья Самойловна Цетлина оказывала ему когда-либо значительную финансовую помощь (sic!). В архиве библиотеки Дома русского зарубежья им. А. И. Солженицына в Москве хранится, например, неопубликованное письмо И. Бунина к его парижскому приятелю Б. Г. Пантелеймонову от 12 января 1948 г., в котором он говорит:
«Клянусь дворянским словом: от М. С. <Цетлиной> я никогда не имел ни гроша помощи. От прочих американцев – иногда»137.
Несколькими неделями позже, 29 января 1948 года, в письме к Борису Зайцеву он следующим образом комментировал сложившуюся ситуацию138:
«<…> но что меня действительно взбесило <…>: оказывается, в Париже пресерьезно многие думали <…> – что мне от М<арьи> С<амойлов>ны и при ее участии от “всей” Америки просто золотые
реки текли и что теперь им конец и я погиб! Более дикой х……ы и
вообразить себе невозможно! Как все, и даже меньше других, я получал от частных лиц обычные посылочки, получал кое-какие от Литературного фонда <…> больше всего получал от Марка Александровича, а что до долларов, то тут М<арьи> С <амойлов>ны была только моим “кассиром”: в ее “кассу” поступало то (чрезвычайно скудное), что мне причиталось за мои рассказы в “Новом журнале”, поступало то, что было собрано (и весьма, весьма не густо!) в дни моего 75-летия при продаже издания брошюркой моего “Речного трактира”, и еще кое-какие маленькие случайные, крайне редкие пожертвования кое от кого: вот и все, все! Теперь мне “бойкот”! Опять ерунда, х……а! Доллары уже прожиты, о новых я и не мечтал, а по сылочки, верно, будут, будет в них и горох чечевица, за которую я, однако, “первородство” не продавал и не продам. Твой Ив.».
Все детали финансовых отношений между Буниным и Цетлиной сегодня навряд ли можно отследить, но зафиксированные в разное время на письме высказывания Бунина о ее благодеяниях звучат впечатляюще. Например, в своих литературно-биографических воспоминаниях Бунин рассказывает, что в 1920 году, оказавшись в Белграде без денег и документов, он, выйдя, не солоно хлебавши, из русского посольства, не знал, ни куда идти, ни что делать. И тут «вдруг открылось окно в нижнем этаже посольского дома и наш консул окликнул меня: “Господин Бунин, ко мне только что пришла телеграмма из Парижа от госпожи Цетлиной, касающаяся Вас: виза в Париж и тысяча французских франков”»139.
«По данным архива М. С. Цетлиной, материальная помощь Бунину шла в основном из Литературного фонда в Нью-Йорке, но и благодаря кампаниям, организуемым М. С. Цетлиной <…> по чествованию Ивана Алексеевича в связи с его 75-летием (в 1945 году), – Мария Самойловна была председателем комиссии по подготовке этого юбилея»140.
И даже еще незадолго до разрыва – см. в гл. V. письмо от 8 апреля 1947 года, – Бунин писал Цетлиной:
«Я бы совершенно пропал, если бы не помощь Ваша!»
Фрэнк Атран (24 сентября 1885, Смела, Киевской губ. – 11 июня 1952, Нью-Йорк)
25 августа 1949 года Бунин писал Алданову141:
«Позавчера был у меня Яшенька Цвибак, заходил прощаться, послезавтра отплывает в Америку. Сообщил, что завтракал с С. С. Атраном и что Атран решил выдавать мне помощь каждый месяц (начиная с 1 сентября). Как его отчество: Соломонович или Самойлович? Яша точно не знает. Напишите поскорее.
Ваш Ив. Бунин».
«…Я знал, что Соломон Самойлович любезно дает по 10000 в месяц Бунину, но о том, что он столько же дает и Тэффи, узнал из вашего письма и страшно этому рад», – сообщал Марк Алданов в своем письме от 26 ноября 1949 года142 А. Я. Столкинду143.
Под уважительным «Соломон Самойлович» понимался Франк или в англизированной форме Фрэнк (Frank) Атран (Atran) – в то время уже американский промышленник и филантроп родом с Украины. Отпрыск богатого купеческого дома Эфроим Залман, он же Франк (Фрэнк) Самуилович Атран, в молодости – еврейский социалист-революционер (бундовец), эмигрировал из СССР и в 1925 г. обосновался в Берлине, где занимался уже не политической деятельностью, а производством и сбытом текстиля. Помимо основанной им знаменитой в те годы чулочной фирмы «Etam», он к середине 1930-х владел сетью из 50 магазинов женской одежды во Франции и Бельгии.
В 1940 году Атран бежал от нацистов в Америку, где продолжил свой бизнес. В Нью-Йорке он занимался еще и недвижимостью, и на этом поприще тоже весьма преуспел. Не оставлял он своим вниманием и русскую культуру в изгнании. В числе спонсоров «Нового журнала» значится и его имя.
В 1945 г. Фрэнк Атран основал филантропическую организацию «Atran Foundation», в которой после его смерти продолжают успешно работать члены его семьи. Через этот фонд он сделал крупные вклады в пользу различных еврейских организаций. В 1950 году Атран пожертвовал 1 млн. долларов на строительство лабораторного корпуса больницы на горе Скопус (Израиль). А за несколько месяцев до смерти он основал (впервые в Америке) кафедру идиш в Колумбийском университете, подарил пятиэтажное здание Еврейскому трудовому комитету и пожертвовал миллион долларов больнице «Mount Sinai» («Гора Синай») в Нью-Йорке. Фрэнк Атран является одним из наиболее видных филантропов из числа русских евреев, поддержавших обескровленную Холокостом идишевскую культуру и молодое еврейское государство.
О возможном денежном вспомоществовании со стороны Ф. Атрана в письме к Бунину от 22 мая 1948 года сообщает Марк Алданов:
«Вчера один богатый человек (Атран, чулочный король) выразил в разговоре со мной желание поднести Вам в дар в знак того, что он Ваш поклонник, двадцать тысяч франков. К счастью, с одной стороны, к сожалению, с другой, деньги он хочет уплатить Вам из своих парижских капиталов. К счастью, это потому, что мне обидно переводить Вам деньги по официальному курсу: банки платят 295, да еще берут, естественно, комиссию; между тем, оказия, вроде Кодрянской (очень ей кланяемся), бывает нечасто. Но есть и “к сожалению”: если бы он тут же выдал чек на эти 66 долларов (20.000), то я был бы совершенно спокоен, а так, боюсь, дело может немного и затянуться. Правда, он твердо обещал мне, что сегодня напишет своей парижской конторе распоряжение выплатить Вам 20.000. Он при мне под мою диктовку по буквам записал Ваш адрес. Если Вы, скажем, недели через две еще этих денег не получите, дайте мне знать: я опять у него побываю»144.
Заботу Соломона Самойловича Атрана о русских писателях-эмигрантах можно отнести к разряду «культурологических феноменов». Тот факт, что глубоко укорененный в еврейской духовной традиции человек помогал выживать на чужбине не только своим соплеменникам, но и соотечественникам из числа «титульной нации», культура и религия которой никогда не демонстрировали симпатии по отношению к еврейству, на наш взгляд, является предметом отдельного исследования и интерпретации. Здесь, несомненно, важную роль играют самые разные мотивации: психологические аспекты, политический контекст, личные эстетические предпочтения и соображения