Одни, при угасшем огне,
В старинном заброшенном доме,
В степной и глухой стороне.
Жар в печке угрюмо краснеет,
В холодной прихожей темно,
И сумерки, с ночью мешаясь,
Могильно синеют в окно.
Ночь – долгая, хмурая, волчья,
Кругом все леса и снега,
А в доме лишь мы да иконы
Да жуткая близость врага.
… мы должны знать об этих хороших людях, помогавшим евреям во время Катастрофы. Мы должны учиться у них и помнить их с благодарностью и надеждой.
Имя Александра Васильевича Бахраха (3 сентября 1902, Киев – 23 ноября 1985, Париж, пох. на клад. Хиетаниеми в Хельсинки) – публициста, литературного критика и мемуариста русского Зарубежья, хорошо известно всем, кто интересуется историей русской культуры в изгнании. Бахрах принадлежит к молодому поколению литераторов-эмигрантов, людей, сложившихся в литературном и духовном отношении уже в изгнании. В 1920 г. он с семьей эмигрировал в Варшаву, в том же году переехал через Берлин в Париж. Учился на юридическом факультете Сорбонны. В 1922 г. поселился в Берлине, стал секретарем берлинского «Клуба писателей» (1922–1923). Писал критические статьи для газеты «Дни». В 1923 г. окончательно перебрался в Париж. Член Союза русских писателей и журналистов в Париже. Участник литературных собраний «Кочевье» и «Зеленая лампа» (1927–1939). В 1928 г. входил в инициативную группу по организации «Русского художественного цеха». В 1939 г. добровольцем пошел во французскую армию, а после ее капитуляции перед немцами перебрался на юг Франции в Грасс, и все годы войны прожил вместе с Буниными на вилле «Жанетта». После окончания Второй мировой войны Бахрах недолгое время был близок к движению советских патриотов. Участвовал в создании газеты «Честный слон» (Париж, 1945), подвизался в редакции газеты «Русские новости». В 1947 г. вышел из Союза русских писателей и журналистов в знак протеста против исключения из Союза его членов, принявших советское гражданство. Член ревизионной комиссии Объединения русских писателей (1947–1948). В 1950-1960-х гг. проживал в Мюнхене, возглавлял русский литературный отдел радиостанции «Свобода». Печатался в «Русских новостях», «Новом русском слове», журналах «Новоселье», «Мосты», «Континент», «Новом журнале». Многолетний сотрудник газеты «Русская мысль». Автор мемуаров «Бунин в халате» (США, 1979) и «По памяти, по записям. Литературные портреты» (Париж, 1980).
Перу А. Бахраха принадлежат литературные портреты практически всех ведущих писателей эмиграции «первой волны». Венцом мемуаристики Бахраха, несомненно, является «Бунин в халате». Эта книга, сочетающая в себе два противоположенных, казалось бы, качества – субъективность и достоверность, была на редкость доброжелательно встречена современниками.
Уже само название «Бунин в халате» заявляет главную особенность воспоминаний Бахраха – то, что они носят характер личных, даже интимных зарисовок, сделанных человеком, общавшимся с Буниными в течение тридцати лет, а в годину лихолетья – немецкой оккупации Франции, жившим с ним бок о бок под одной крышей1. Более того, как свидетельствовал сам Бахрах в письме к Глебу Струве от 7 сентября 1976 года, эти зарисовки были сделаны «с натуры», т. е. по горячим следам эпизодов и событий, которые в них отражены.
«…Роясь в моих бывших подвалах, я нашел <…> свыше собственных пятидесяти машинописных страниц записей разговоров с Буниным. Я думал, что они пропали, а теперь, перечитывая их, я не в состоянии вспомнить, когда я их в Грассе отстукивал. Вижу, что в них есть немало любопытного и “неизданного” об области “Бунин ен пантуфль”2».
Но именно в силу такого рода «эскизности», т. е. отрывочности и беглости записей, Бахраху в целом было «…необычайно трудно как-либо систематизировать <свои> воспоминания об Иване Алексеевиче, привести их в логический или хотя бы хронологический порядок. Вероятно, это происходит от того, что даты в моей голове путаются, а воспоминаний накопилось слишком много и у меня такое чувство, что сколько бы я о нем не вспоминал, чего-то очень существенного я не припомнил, что-то основное прозевал, мысленно погнавшись за какими-то мелочами, за тем, что может быть воспринято, как анекдот»3.
Как пишет Бахрах, он «…познакомился с Буниным в Париже в 1923-м году на весьма пышном в эмигрантских условиях балу, ежегодно для пополнения своей кассы устраиваемым “Союзом писателей и журналистов” в ночь под “старый” Новый Год. <…> Если память мне не изменяет, представил меня Ивану Алексеевичу <…> Борис Зайцев. Но “сближение” (намеренно ставлю это слово в кавычки) с ним произошло почти тотчас же. Это было облегчено тем, что Бунины были хорошо знакомы со старшим поколением моего семейства4 и его дружеское ко мне отношение я получил, так сказать, “по наследству”. Я не могу вспомнить толком, как и под какими предлогами я стал “захаживать” к нему на дом, на ту самую неуютную и едва ли не умышленно неприглядную квартиру на улице Оффенбаха, в которой он и скончался тридцать лет спустя. Иной раз он просил меня заглянуть к нему, чтобы написать письмо какому-нибудь переводчику или иностранному литературному агенту, в другой, чтобы сообща с Верой Николаевной обсудить технические детали предстоящего литературного чтения, уточнить щепетильный вопрос о том, как распространять билеты на этот вечер и составить “проскрипционные” списки, то есть, списки потенциальных “меценатов”, которым эти билеты предстояло – и тут не будет большого преувеличения – “навязывать”»5
Т.о. секретарство Бахраха, о котором упоминают биографии Бунина, на деле было дружеской помощью, оказываемой именитому маэстро со стороны молодого начинающего литератора, а не служебной деятельностью, предполагающей ряд взаимных обязательств, в том числе и материального характера. Секретарские обязанности такого рода, щедро оплаченные Буниным, при нем исполнял лишь «Яшенька Цвибак» он же Андрей Седых в 1933 г., да и то не весь год6. Что касается знакомства Бунина с родителями Бахраха, то в обширной литературной буниниане, и в частности в бунинских дневниках, этот факт нигде не отмечен. Сам же Александр Бахрах впервые появляется в дневниковых записях Буниных только в 1940 г. (см. «Устами Буниных». Т. 3). Здесь же необходимо отметить, что личность Александра Бахраха, как ни странно, до сих пор детально не прояснена ни в биографическом, ни в литературоведческом, ни в широком культурологическом аспектах истории русской эмиграции. Сведения о человеке, который в течение полувека был весьма заметной фигурой на культурно-общественном горизонте русского Зарубежья, два десятилетия работал на радио «Свобода», носят отрывочный и крайне скудный характер.
Значительная часть зарисовок Бахраха, касающихся Бунина, выполнена им на правах одного из многочисленных свидетелей времени, которым доводилось «…встречаться с Буниным в “нейтральных” местах, то у общих знакомых, то в монпарнасских кафушках, в которых тогда чуть ли не ежевечерне любила сходиться литературная молодежь»7,
Воистину уникальной является часть книги «Бунин в халате», которая относится к периоду «Грасского сидения» 1940–1944 гг. Эти годы Бахрах провел под бунинской кровлей – на вилле «Жанетт» («Жанетта»), что называется «бок о бок» и «нос в нос» с писателем и его домочадцами. Бахрах подтверждает утверждение Бунина о себе как непоседе и даже «страннике»: «Все годы эмигрантского житья он колесил из Парижа в Грасс, из Грасса в Париж..»8.
Грасс (фр. Grasse,основан в 1125 г.) – маленький средневековый город на юго-востоке Франции в регионе Прованс-Альпы-Лазурный берег (фр. Provence Alpes С te d’Azur) в 45 км от Ниццы и 20 км от Канн, примостился на склоне горы (350 метров над уровнем моря), возвышающейся над бесконечным морем лавандовых полей. Благодаря особому микроклимату, здесь с XVI в. процветало цветоводство и производство парфюмерных ароматов. Уже в начале XX в.
город считался не только модным курортом, но и центром французской парфюмерии.
После 1920 г. на Лазурном берегу осело немало беженцев из России, образовавших здесь вторую по численности после Парижа русскую колонию с центром в Ницце. Все это, помимо природных красот и здорового климата, несомненно, играло свою роль в постоянном стремлении Бунина обретаться в Провансе. Долгие годы Бунины в Грассе арендовали виллу «Бельведер», а в октябре 1939 г. поселились на «Жанетт» – как писал Бунин: «чудесной английской вилле на такой высокой горе, что вид кругом необозримый»9.
Вилла за приемлимую для Буниных сумму была на долгое время арендована у одной богатой англичанки, вдове, как пишет Бахрах, ученого англиканского священника. Здесь Бунины, Бахрах, Леонид Зуров, а до 1 апреля 1942 года также Галина Кузнецова и Маргарита Степун10 жили своего рода небольшой «коммуной». Совместное сожительство сложилось само по себе как форма симбиоза для существования в условиях лихолетья – итальянской, а с сентября 1943 по август 1944 года немецкой оккупации. Сами Бунины навсегда покинули «Жанетт» в конце апреля 1945 года.
«Когда я очутился на “Жаннетте” <22 сентября 1940 года – М. У.>, бунинское “семейство” состояло из четырех человек. Кроме самих Буниных у них жила поэтесса Галина Кузнецова и ее подруга – сестра философа Степуна, Марга, певица, обладавшая сильным характером и недюжинным голосом, в прошлом выступавшая на некоторых провинциальных немецких оперных сценах, а теперь услаждавшая редких гостей пением <…>. Непременный член бунинского окружения, Зуров, тогда еще отсутствовал, он находился на излечении в какой-то санатории и появился несколько позже.
Галя и Марга, именовавшиеся “барышнями”, обитали полусамостоятельно наверху, в так называемой “башне”, и мне почти сразу бросилось в глаза, насколько они были слишком откровенно неразлучны, как редко сходили вниз “в общие покои” поодиночке. Не надо было быть тонким психологом, чтобы обнаружить, что они тяготятся пребыванием в бунинском доме и только ждут случая, чтобы из него “выпорхнуть” и окончательно самоопределиться.