Пеняет он Бунину и за то, что тот бросил писать
14 февраля:
«…А вот отчего Вы больше не пишете? Ходят слухи, что со времени получения премии Вы не написали ни одной строки! Арсеньев сердится, и Ваши друзья тоже, не говоря о публике».
Военное лихолетье: 1940–1944 годы
В начале войны51 Алдановы находились в Париже. Несмотря на налеты, на затруднения в передвижении, жизнь в литературной эмиграции как-то продолжалась. Алданов сообщает Бунину в Грасс новости русской культурной жизни.
27 апреля 1940 г.\ «…Готовится чествование Мережковского (75 лет): сбор с обращением к иностранцам… Очень приятно прошло чтение Бориса Константиновича <3айцева> и читал он хорошо, и публики было много, и сбор хороший. Сирин <Набоков> недели через три уезжает в Соединенные> Штаты, очевидно, навсегда52. Вот все литературные новости».
На несколько месяцев переписка прерывается и лишь в августе, после капитуляции Франции, Алданов сообщает Бунину о своих личных обстоятельствах.
23 августа: «…Я получил вызов к американскому консулу в Марселе и предполагаю, что получена для меня виза в Соединенные > Штаты. Пока ее не было, мы плакали, что нет; теперь плачем… что есть. В самом деле, я пускаюсь в величайшую авантюру всей моей жизни. Но так как делать мне и во Франции нечего, то, помимо других причин, надо ехать.
Приписка: В Нью-Йорке я решил первым делом заняться поиском денег для создания журнала».
5 сентября Вера Николаевна Бунина пишет письмо супругам М. С. и М. О. Цетлиным, которые в ожидании виз в США пребывали в Марселе, где располагалось американское консульство:
«…В отеле, где Вы живете, мы не раз останавливались. Неужели Вы не вернетесь? Это будет очень грустно. Бабье лето очень свежее. Бывают и очень пасмурные дни. Но сегодня солнце, и немного веселее на душе»,
Затем Бунина переходит к общественным делам, волнуясь о деньгах, которые должны получить, по-видимому, при посредничестве Цетлиной, их общие друзья-литераторы Даманская и Лоло53. Далее следуют искренние, сугубо личные высказывания, которые можно позволить себе только при обращении к близкому человеку:
«…Получила письмо от Лени <Зурова>. Он решил при наступлении первых холодов приехать к нам “на два месяца”. Я, конечно, очень обрадовалась. А в то же время стало и жутко. Как тяжелы всякие даже самые дозволенные незаконные привязанности. Как Вы счастливы, что у Вас свои дети, свой внук! А ведь и к чужому можно быть привязанной. И как нужно всегда себя сдерживать в проявлении не только чувств, но и дел. Помню, когда в 1932 г. у него впервые оказалась задета верхушка легких, я, когда мы вернулись все из Парижа, стала ему по утрам готовить кофе и квакер. Боже, что поднялось и у нас, и у Фондаминских. Как все начали возмущаться! Дошло это и до Лени, и пришлось прекратить, так как мораль в этой болезни самое главное. А если бы он был моим сыном или даже племянником, то на это никто не обратил бы внимания. <…> Но это прошлое. Вспомнила потому, что вот-вот наступит будущее. Дай Бог, делать так, чтобы никто не огорчался. <…> Получила сумасшедшее-радост-ное письмо от Бахраха. Надеется скоро повидаться. Если Ваша виза не готова еще, зачем же Вам сидеть в Марселе? Неужели Вы будете ждать в этом шумном городе! <…> Читаю Герцена по-английски, Паскаля по-французски, Бунина по-немецки, а по-русски “Северный Вестник” 1897 года – много интересных статей. Написала свои воспоминания о Ходасевиче».
9 сентября Цетлиной пишет сам Бунин, сообщая о том, что Алданов «подает прошение о пропуске в Марсель», и что он получил письмо «от писателя Гребенщикова (он уже чуть не 20 лет живет в Америке). Пишет, что американцы народ грубый, материальный до крайности, что даже большому писателю там легко умереть с голоду». Таким образом Бунин дает понять, что он не решается на переезд в США54. Преклонный возраст, страх неизвестности, боязнь сорваться с насиженного любимого места и, как последняя капля, очернительское и по сути своей лживое письмо Гребенщикова – литератора-эмигранта, весьма преуспевавшего в «бездуховной и малокультурной» Америке, – все подталкивало Бунина в пользу выбора «остаться».
11 сентября Вера Бунина пишет Цетлиной:
«Милая и дорогая Марья Самойловна, я все это время душой с Вами и Мих<аилом> Осип<овичем>, все думаю и молюсь о Валечке55. Уповаю, что он останется невредим. Моя надежда вообще крепчает. Очень грустно, что я не увижусь теперь с Вами. После вашего отъезда в Каннах стало пусто. Вчера провела три часа там с Верой Рафаиловной56. Она осталась у Рашель57, все обошлось, слава Богу. Очень больна Есфирь Соломоновна58, но вчера от ее племянника слышали, что ей стало немного лучше. У нас тихо. Стало свежо. Наступили волшебные лунные ночи. Сегодня послала Лене “приглашение”. Надеюсь, что он не ринется в Париж. Сейчас климат наш ему очень полезен, только жили бы все в мире и любви59, да удалось бы его прилично питать. С рынка пропал картофель, но я привезла за несколько дней перед этим целый мешок, прямо Бог помог. Такси в Грассе найти нельзя, я на последнем <дыхании? – М. У.> подняла картошку. Получили ли вы мое письмо, адресованное на Terminus60? У нас опять гостила Любченко61, которую Вы встретили у нас как-то. Мы все любили ее и все довольны, а ведь это самое главное. Она тоже уезжает в Париж к мужу со следующим поездом после сегодняшнего. Ельяшевичи62 на днях переезжают в Париж на машине. Она очень слаба и боится повторения припадка. К Шурочке63 ни в каком случае не попадут. Сегодня письмо от Фенички64 и Serge’a Михельсона65. Ал<ександр> Михайлович66 еще три недели будет в клинике. Значит, операция серьезная. Serge после выздоровления отца хочет приехать в Канны. Заходил к нам. Бахрах в St. Maxinrt Hotel ProV.encol. Жду его к нам. Мы с Яном Вас обнимаем. Г<алина> Н<иколаевна> и М<аргарита> А<вгустовна> кланяются Вам».
Алданов продолжал звать Буниных в Соединенные Штаты. Он пишет 13 сентября:
«…Очевидно, Вы решили остаться. Не решаюсь Вас уговаривать… Но сообщаю Вам следующее. Я вчера получил письмо от Осоргина. Он сообщает, что получил без всяких хлопот визу в Соединенные > Штаты как писатель (через Американскую федерацию труда, как и я), и может тоже устроить еще для нескольких писателей. Я тотчас написал ему о Вас. Но очень Вам советую и лично написать ему об этом тотчас, не откладывая ни на день».
Следующее письмо Веры Буниной к Цетлиной помечено 16 сентября:
«Дорогая Марья Самойловна, спасибо за письмо, всегда радостно получать весточку. Как было бы прекрасно, если бы Вы еще раз сюда возвратились67. Ян послал Вам письмо сегодня утром, так что о нем я не пишу. По вечерам мы гуляем по нашему волшебному от луны саду, по тихой, безлюдной наполеоновской дороге68. Радуемся, когда в небе бегут, крутятся облака с запада. Много говорим и о текущих делах, и о литературе. Душевно я спокойна, тревожусь только за Леню, он все еще колеблется, боится расходов. Знаете, что я придумала, если только это Вас никак не стеснит. Я написала письмо С. В. Рахманинову69, Вы можете прочесть его. Мне думается, что он <…> достанет для Лени деньги. Не могли бы Вы несколько сотен перед отъездом мне оставить с тем расчетом, что <…> Вы возьмете столько, сколько Вы оставили <затем из денег, предназначающихся ему от Рахманинова – М. У>. Пришла мне эта комбинация в голову после письма М<арка > А<лександровича> которое мы получили на днях, что оттуда70 денег пересылать нельзя. В случае же, если Вам ничего не удастся получить для Лени, эти франки <я> передам Ангелиночке тем или иным путем. Мне кажется, Вы ничем не рискуете, а даже будете иметь несколько бумажек в запас. Весь вопрос в том, будут ли у Вас свободные деньги перед отъездом к Шурочке. Если же эта комбинация вам не подходит, то напишите просто одну фразу “мол, что Ангелиночке пока ничего не нужно передавать”. А если это возможно, то Вы передадите мне перед Вашим отъездом <неразб. – М. У>, или пришлете перевод с припиской “для Ангелиночки”, а если мои надежды оправдаются, то вы от Шурочки напишете и сделаете распоряжение, что мне делать с Вашим переводом. До вашего письма оттуда я ничего не скажу Лене. Меня еще это устроило бы потому, что сейчас его “Золотую Легенду”71 не время издавать, а вдруг экстренно понадобятся все его деньги. Тогда мне будет и трудно и обидно. Кстати, Нат<алья> Фед<оровна> Любченко едет к мужу <в Париж. – М. У. >. Не нужно ли вам что-нибудь передать? Она человек толковый и верный. Сейчас ее очень жаль: у нее больна серьезно мать, которая живет у О. Л. Еремеевой72. <У ее матери была температура – М. У.> 400, воспалилась вена, а муж требует <Наталью Федоровну – 714. У.> к себе. Она уже записалась на поезд. Конечно, хорошо если бы вы повидались лично и от себя рассказали бы обо всем – и о Лене, и о нас, ему <по видимому, имеется в виду С. В. Рахманинов – 714. У. >. Питание становится все хуже и хуже, но еще жаловаться рано, мясо можно доставать a Volonte73. Скоро Вам напишу. Лоло хотят к Шурочке тоже <т. е. в США – 714. У.>, пишут, что она предлагает на полгода бесплатное содержание! О Господи! Да как Вы думаете, не мог бы Долгополов74 прислать мне оставшиеся деньги. Любченко отвезла бы их Фаине Осиповне <Ельяшевич>. Она уже у себя. Уехали они 10 сент<ября> “en convoi”75.
Обнимаю. Целую. Ваша. В. Б».
20 сентября Бунина пишет Цетлиной:
«Дорогая Марья Самойловна, спасибо за письмо.
Не убивайтесь очень о Валечке, верьте, что он уцелеет76. Я надеюсь, если буду здорова, поехать в церковь – Рождество Пресвятой Богородицы, и помолюсь о нем. Не расстраивайте своего здоровья, Вы ведь всем нужны, особенно своим. Оказывается Л. Г. Добрая