й организации320. В этой организации работает и мой старый друг Я. Г. Фрумкин, но он едва ли умеет собирать деньги, а Вы, быть может, умеете и, так же как он, пользуетесь там большим уважением. <…> Быть может, Вы хороши с Ханиным? Он очень добрый хороший человек, большой культуры и отзывчивости. Писать ему бесполезно, – так как он завален делами. Но при личном обращении <…> он едва ли Вам откажет. Он знает и любит Бунина».
Алданов, конечно же, знал о многолетних дружеских отношениях между И. М. Троцким и Я. Г. Фрумкиным, завязавшихся еще в России и продолжавшихся в эмиграции. Используя в качестве эвфемизма оборот а Вы, быть может, умеете, Алданов дает понять, что он, Троцкий, принадлежит к числу ходатаев по делам русских писателей в изгнании. Именно этим людям, а их в русском зарубежье можно было буквально пересчитать по пальцам, известные артисты, ученые, общественные деятели, а также меценаты из среды «отзывчивого еврейства» (по выражению М. А. Осоргина) доверяли свои пожертвования, чтобы те могли их с толком и по справедливости распределить среди нуждающихся литераторов.
Без сомнения, и Я. Г. Фрумкин – председатель Нью-Йоркского Союза русских евреев и старый знакомый Бунина, был из их числа (его имя часто мелькает среди активистов, занимавшихся организацией помощи Бунину), но способности И. Троцкого на этом поприще были, по-видимому, из ряда вон выходящими с точки зрения результативности, и Алданов на это обстоятельство намекает. Поэтому он просит:
«Не могли бы Вы что-нибудь собрать для Бунина? Я был бы Вам страшно благодарен. Нельзя же дать первому русскому писателю умереть без того, чего требуют врачи!»
Стараясь оградить имя Бунина от пересудов, Алданов, выделяя слово «нельзя», предупреждает своего адресата:
«Печатать об этом в газетах нельзя, но, если Вы согласитесь исполнить мою просьбу, то, разумеется, каждому жертвователю можете прочесть мое письмо».
27 августа Алданов считает необходимым дать И. М. Троцкому разъяснения по поводу обстановки, сложившейся с конца 1940-х годов в кругу бывших друзей и почитателей таланта Ивана Бунина:
«…конечно, не знаю, согласитесь ли Вы исполнить мою просьбу о Бунине. Но на случай, если Вы любезно согласитесь, дополнительно сообщаю Вам то, о чем забыл сказать позавчера. Нельзя просить о Бунине М. С. Цетлину, так как они в ссоре, и это было бы Ивану Алексеевичу чрезвычайно неприятно. Нельзя также просить М. В. Вишняка, так как он Бунина ненавидит. <…> Это второе мое письмо конфиденциально, – пожалуйста, никому о нем не говорите».
Тот факт, что отношения между Буниными и Цетлиной с Вишняком окончательно испорчены, ни для кого из литераторов в «русском Нью-Йорке» не было секретом. Однако Алданов, тем не менее, считает необходимым напомнить об этом И. М. Троцкому, полагая, возможно, что его адресат, стоящий, в силу особенностей своего положения добытчика и распределителя материальной помощи, над эмигрантскими конфликтами и интригами, может просто-напросто не принять в расчет все «тонкие обстоятельства», связанные с именем И. А. Бунина.
5 сентября 1950 г. Ландау-Алданова – Буниной:
«Дорогая Вера Николаевна,
Сердечно Вас поздравляю с благополучным исходом операции. Слава Богу, надеюсь, что все и дальше пойдет хорошо. Спасибо, что Вы находите время нас каждый день извещать. Только что пришла Ваша открытка, кот<орая> привела меня в восторг перед Иваном Алексеевичем: меня уже несколько раз оперировали, и ни разу после этого не хотелось ни <сыра> cantal’a, ни тем менее курить. Молодец Иван Алексеевич! Теперь Вы можете наконец и о себе подумать, воображаю, как Вы измучены! Надеюсь, выздоровление пойдет скоро, целую Вас обоих (можно и И<вана> А<лексеевича> по случаю операции?). Всего хорошего!
Ваша Т. Ландау»
Приписка М. А. Алданова:
«Дорогие друзья, Вы не можете (а, впрочем, можете) себе представить, как нас обрадовала эта телеграмма! Я сейчас побежал на почту, чтобы телеграфировать Вам (надеюсь, получили?), а затем зашел в винный магазин и купил бутылку шампанского, хотя мне строго запрещено пить. К обеду из Монте-Карло приехал Ляля <Полонский>, очень обрадовался телеграмме, и мы с ним выпили всю бутылку, и даже Таня, которая никогда вина не пьет, выпила полбокала. Вы догадываетесь, за кого и за что был тост. Слава Богу. Но Вы мне не ответили на вопрос моего последнего письма: что же это было – в дополнение к простату? Что теперь говорят врачи? Продолжаются ли боли? Кажется, в первое время после операции боли еще не исчезают. Сколько надо лежать? Какой был наркоз?
Вчера получил первый ответ на мои письма. Лунц пишет: “Через несколько дней, как только вернусь в Нью-Йорк, пошлю Вам деньги для Ивана Алексеевича”. Цифры не называет. Он где-то в горах. От других пока ответа не получил, но это естественно, никого в Нью-Йорке нет. Я поместил в “Н<овом> Р<усском> Слове” статью о Бальзаке и Бланки (ужасные опечатки), за которую на меня могли незаслуженно обидеться “фанатические поклонники февральской революции” вроде Вишняка, но я ни к кому из них не обращался.
Целую Вас обоих. Сердечно благодарю и Наталью Владимировну <Кодрянскую>. Им <Кодрянским – М. У.> обоим и всем наш самый сердечный привет.
Ваш Марк Алданов».
И. М. Троцкий не заставил себя ждать и без промедления включился в кампанию по оказанию материальной помощи больному писателю. 15 сентября он пишет Буниной:
«Дорогая Вера Николаевна! Прочтя мою подпись, вероятно, вспомните и меня. Воскреснут перед Вами, быть может, и невозвратные стокгольмские дни, когда мы вместе праздновали получение Иваном Алексеевичем Нобелевской премии. Увы, много воды с тех пор утекло и много тяжкого пережито. Вчера, с трехнедельным запозданием, мне передали письмо М. А. Алданова, в котором он мне пишет о болезни Ивана Алексеевича. <…> я был осведомлен об операции, счастливо перенесенной Вашим мужем, но и только! О привходящих обстоятельствах <…> мне рассказало письмо Марка Александровича. Я тотчас же обратился к моему другу, мистеру Н. Ханину, вождю местного еврейского рабочего движения и горячему поклоннику таланта Ивана Алексеевича. Он мне вручил чек на 75 $ <…>, которые спешу перевести321. Нажал я кнопки и в других организациях, которые, надеюсь, откликнутся на мое обращение.
Предполагаю в середине октября быть в Париже и не премину случая засвидетельствовать Вам и дорогому Ивану Алексеевичу свое уважение. <…> Душевно Ваш И. Троцкий».
20 сентября И.М. Троцкий сообщает:
«Дорогая Вера Николаевна! Вы, конечно, первый чек на 75 $ уже получили. Посылаю второй чек на 50 $ от Союза еврейских писателей в Нью-Йорке. Сейчас мне Андрей Седых сообщил, что он, со своей стороны, посылает Вам 50 $. В ближайшие дни состоится заседание Литературного фонда, членом правления которого я состою, и там, конечно, будет принято надлежащие постановление. <…> Очень прошу передать <Ивану Алексеевичу> мой сердечный привет и пожелания скорее возвратиться домой с восстановленными силами. В надежде на скорое свидание, остаюсь искренне преданный И. Троцкий».
19 сентября Вера Бунина посылает И. М. Троцкому благодарственное письмо, в котором говорилось:
«Дорогой Илья Маркович, Иван Алексеевич просил Вам передать сердечную благодарность за Вашу заботу о нем и сказать, что он всегда Вас вспоминает с неизменной любовью. Благодарю Вас и я со своей стороны. Ваша посылка очень кстати: завтра мы выписываемся из клиники, где операция и трехнедельное пребывание стоило нам совершенно непосильных трат. Мне пришлось повсюду занимать, чтобы все оплатить. <…> И<ван> А<лексеевич> собственно страдал от опухоли на простате с мая месяца, и по ошибке одного специалиста нужная операция не была сделана в июле. И какие страдания перенес в августе И. А.! Слава богу, что хирург Дюфур322 успел сделать операцию и тем спасти И<вана> А<лексеевича> от верной смерти. Передайте от нас большую благодарность мистеру Н. Ханину за чек в 75 долларов. С благодарным приветом. Душевно Ваша В. Бунина».
Практически одновременно И. Троцкий получает письмо и от М. Алданова, датированное 22 сентября, в котором тот сообщает:
«Бунин уже вернулся домой из клиники. Операция сошла удачно, но Вы, верно, знаете, что все операции вначале кажутся удачными. Маклаков, только что посетивший Ивана Алексеевича, пишет мне, что вид у него ужасающий и что говорит он только о близкой смерти. Стоила ему болезнь уже более двухсот тысяч франков».
24 сентября И. М. Троцкий вновь пишет Буниной:
«Дорогая Вера Николаевна! Рад был получить от Вас письмецо, а еще более тому, что Иван Алексеевич уже переведен домой. Не сомневаюсь в том, что домашняя обстановка и ваши заботы скоро поставят дорогого пациента на ноги. Вчера состоялось заседание Литературного фонда. <…> Сумей симпатии, <выраженные Ивану Алексеевичу, – М. У.> отразиться на процессе болезни, <он> должен был бы уже сидеть за письменным столом. Но <с> симпатиями, как известно, на базар не пойдешь. Между тем, касса нашего фонда почти пуста, а нужда среди пишущей братии огромна <…>. С большим трудом выкроили 25 $, правление просит меня принести Ивану Алексеевичу не только пожелания скорейшего выздоровления, но и свои извинения за столь ничтожную сумму. Наша касса пополнится не ранее второй половины ноября, после традиционного вечера, устраиваемого ежегодно литературным фондом <…>. С дружеским приветом, душевно Ваш И. Троцкий».
27 сентября И.М. Троцкий сообщает М. А. Алданову:
«Вашу просьбу относительно И. А. Бунина по мере сил выполняю. Перевел Вере Николаевне помимо 75 $ Ханина еще две посылки: 50 $ от Союза еврейских писателей (ферейн им. И. Л. Переца) и 25 $ от Литературного фонда. Вам покажется, быть может, странным тот факт, что евреи легче и сердечней откликаются на помощь И<вана> А<лексеевича>, нежели христиане. Как только стало известно, благодаря Вашему письму, что И