«Многоуважаемый Марк Ефимович!
С благодарностью получил от Вас, при письме Вашем от 27 янв<аря> 1951 г., чек на 50 долларов, который пожертвовал литфонд на мою нищую старость.
Сердечно благодарю Вас и за Ваш вопрос о моем здоровье. Плеврит, три недели державший меня в постели, пока оставил меня. Но слаб я ужасно, астма не дает мне покоя.
Ваш Ив. Бунин».
10 февраля И. А. Бунин, уже сам, пишет письмо И. М. Троцкому:
«Дорогой Илья Маркович. Очень благодарю Вас за Ваши заботы обо мне, за попытку что-нибудь собрать мне. Вы просите меня выслать Вам для продажи на бунинском вечере десятка два моих “Воспоминаний”. Это невозможно и технически, и материально. <…> А главное – для меня тяжело, унизительно, что на вечере будут навязывать мою книгу, и многие, конечно, будут от нее отмахиваться329.
Диктую Вам это письмо, потому что все лежу в постели. Недавно перенес тяжелый плеврит, и было долгое лечение, был <пенициллин – М. У.>, сульфамиды, каждый день доктор… До сих пор я ужасно слаб, все лежу, иногда поднимается температура.
Рогнедова мы уже давно не видим, не знаем даже, где он? За все время его “деятельности”, то есть с начала сентября и до сих пор, получили чистых сто тридцать тысяч, при валовом сборе двести тысяч франков. А что же Перль Бел330? От нее ни слуху, ни духу, ни пуху, ни пера. <…>
Шлем дружеский привет Вашей жене, целую Вас. Ваш Иван Бунин».
К письму имеется приписка В. Н. Буниной, по доброте душевной хлопочущей уже не о себе, а за одного из своих бедствующих парижских знакомых:
«Дорогой Илья Маркович. Меня интересует очень, почему Литфонд отказал Щербакову331. Он самый, вероятно, нуждающийся из всех парижских писателей. У него больная жена, которая должна скоро родить, и маленькая дочка. Они оба по мере сил работают, но иногда работы не бывает, и тогда им очень плохо. Паспорт у него нансенский, пишу об этом потому, что прошел слух, что ему отказали из-за красного паспорта. Вот и все, что мне хотелось бы Вам сказать. <…> Душевно Ваша В. Бунина».
Зимой 1951 года Алданов в очередной раз временно поселяется в Нью-Йорке, где помимо устройства своих собственных дел организует сбор денег для Бунина и устраивает, наконец, вечер, посвященный его состоявшемуся 10 (22) октября 1950 года 80-летнему юбилею.
20 марта Бунин пишет приватное письмо Вейнбауму, направленное опять-таки против В. Ф. Зеелера и редакции газеты «Русская мысль», с которой Бунин враждовал с первых дней ее основания и до последних дней своей жизни. Не углубляясь в суть этого конфликта, отметим только, что он был в первую очередь политически мотивирован: правоконсервативная «Русская мысль», стоявшая на непримиренческих позициях по отношению к СССР, обвиняла Бунина в контактах с советскими представителями и намерении вернуться на родину. Другая причина касалась сугубо литературных позиций Бунина, который раздражал бывших сотоварищей из числа пишущей братии – отметим, что не без оснований! – своей, как им казалось, непомерной гордыней.
В свою очередь «Новое русское слово» – газета, хотя, безусловно, антикоммунистической и антисоветской направленности, но с выраженным либеральным уклоном, однозначно, в лице своей редакции, в первую очередь Вейнбаума и Седых, держала сторону Бунина, являясь своего рода его полемической трибуной. Как видно из публикуемых нами материалов, обе стороны в выражениях по отношению друг к другу себя не стесняли. Более того, оскорбительно отзываясь о «кусающем» его в печати Зеелере, Бунин заодно намекает на симпатии к нацистам своего бывшего друга Зайцева, которого, к слову сказать, так же как и самого Бунина, окармливал руководимый Вейнбаумом Литфонд:
«Дорогой Марк Ефимович, Вы недавно писали о “маниловских мечтателях” этой гориллы, Вл. Зеелера (в свое время весьма прославившимся своим “казачьим банком”). А читали ли вы его фельетон в “Рус<ской> мысли” 13 марта по поводу 13-ой тетради “Возрождения”? Это нечто совершенно беспримерное по той наглости, с которой шельмуется в этом фельетоне Ф. А. Степун, а вместе с ним и ваш покорный слуга, на которого (совершенно непостижимо, почему) уже третий год выливаются в “Рус<ской> мысли” ушаты самой дикой лжи и грязи – при полном попустительстве Бориса Зайцева, который уже не раз и весьма нахально называл в печати англичан, бросавших бомбы на парижские заводы, работавшие на немцев во время войны, “черчелевскими молодцами” – и даже в прошлом году написал в своих “Днях”, вспоминая то время: “Возвращаемся с женой в свой квартал и видим: опять налетали на него с бомбами враги…”
Если не читали Зеелера о Степуне и обо мне, прочтите: повторяю, это нечто изумительное.
Ваш Ив. Бунин».
26 марта 1951 Алданов извещает о прошедшем вечере (на обороте письма автограф Бунина: «О вечере 25 марта»):
«…Пишу Вам… чтобы сообщить о вчерашнем вечере в Вашу честь. Он сошел превосходно. Зал на 470 мест был совершенно переполнен. Настроение было именно такое, какое требовалось. Все говорили о Вас исключительно в самых восторженных выражениях. <…> кажется, несмотря на дорогой зал, останется чистой прибыли долларов 5060».
В следующем письме от 30 марта Алданов пишет:
«…Конгресс защиты свободы и культуры… Мы просили о тысяче долларов и она была… почти обещана. Сегодня принято их американским исполнительным бюро решение немедленно послать Вам сто тысяч франков… это никак не значит, что они вместо тысячи долларов дали Вам триста: они обещали, что и остальное будет Вам дано в ближайшие месяцы… В “Н<овом Р<усском> Слове” вчера появился отчет о Вашем вечере. Должен сказать, что мое “слово” о Вас там переврано и очень плохо изложено».
В свою очередь Бунин 4 апреля посылает благодарственное письмо Вейнбауму:
«…Позвольте мне печатно выразить мою большую благодарность Фонду помощи писателям и ученым, почтившем меня устройством этого вечера и Вам лично за возглавление его и за ту речь обо мне, которой Вы его открыли, всем говорившим о моих писаниях и читавшим некоторые из них, а также и аудитории, столь сердечно откликнувшейся на предложение устроителей, послать мне дружеское приветствие. <…>»
Летом 1951 года в Америке было основано Издательство имени Чехова. Это, естественно, явилось радостью для эмигрантских писателей. 16 июля Алданов, в последнем письме из Нью-Йорка перед своим отбытием во Францию, сообщает Бунину:
«…Сегодня я имел второе и последнее свидание с новым директором Чеховского издательства… Это Николай Романович Вреден332. <…> Он подтвердил, что принимает все три Ваши книги и будет выпускать по одной в год. Условия – лучше желать нельзя. Платить будут 1.500 долларов за книгу».
С издательством им. Чехова у Бунина вскоре возникли напряженные отношения, о чем он не раз сетовал в своих письмах Вейнбауму и Алданову. В частности Бунин поставил издательству ультиматум, чтобы его книги печатались по старой орфографии. Конфликт опять-таки улаживает Алданов. 14 сентября он пишет Вере Николаевне:
«…Не могу Вам сказать, как я удручен тем, что произошло… <…> У меня еще есть маленькая… <…> надежда на то, что совершенно справедливый довод Ивана Алексеевича подействует: действительно, без твердых знаков старая орфография размера книги не увеличивает. Верно и то, что Ди-Пи333 отлично могут читать по старой орфографии. Все остальные доводы И<вана> А<лексеев>ча никак на них подействовать не могут: вполне возможно, что наборщиков, знающих старую орфографию, больше нет. <…> Слово “Бог”, конечно, будут печатать с большой буквы, как и все в Америке. И само собой разумеется, <…> не заменили бы слова “Петербург” словом “Ленинград” <… > Но я очень боюсь, что Вреден даже не имеет возможности снова поднять… <…> вопрос об орфографии <…> Что же Вы тогда будете делать? Ведь, помимо прочего, это был бы для Вас обоих кусок хлеба до конца дней каждого из Вас… Я ни в коем случае не хочу волновать дорогого Ивана Алексеевича. Конечно, это самое важное. Поэтому пишу не прямо ему, а Вам».
Следующее письмо Алданова от 21 сентября обращено непосредственно Бунину:
«…Что теперь делать? Вы написали Александровой, что подумаете. Решите вопрос возможно скорее. Я как раз сегодня получил длинное письмо от Вредена. Он говорит, что они хотели “Жизнь Арсеньева” напечатать первой книгой, с нее начать свою издательскую деятельность, – “но Бунин взял ее назад”».
В конце концов, Бунин пошел на уступку и «Жизнь Арсеньева» была всё же издана первой книгой Чеховского издательства. 3 ноября Бунин посылает Вейнбауму полемическое письмо, направленное опять-таки против В. Ф. Зеелера, редакции газеты «Русская мысль» и Бориса Зайцева:
«“Господин Зеелер солгал”
Так озаглавила свою заметку о Зеелере, недавно напечатанную в Нов<ом> Рус<ском> Слове, Е. Д. Кускова. Которую оболгал этот самый Зеелер, променявший свою прежнюю банковскую должность334 на “Мысли вслух” в парижской “Русской мысли”, в редакции которой горит в одном углу лампадка, а в другом восседает он сам во всем своем пещерном величии. Не раз лгал он и обо мне. Вот, например, в марте нынешнего года в своей статейке в 13-й тетради издательства “Возрождение”:
“Вспоминаю с грустью, – говорит он, – все, что было написано Буниным в журнале ‘Современные Записки’, когда он вспомнил А. П. Чехова:
Почетный академик по разряду изящной словесности описал, как писатель Чехов ночью, в дождь, под зонтиком, со свечой в руках отправляется во двор в отхожее место”.
Никогда в жизни ничего подобного не писал я о Чехове. Это такая глупая, низкая ложь, перед которой меркнет даже ложь супругов Мельгуновых335, все еще продолжающих приписывать мне в “Тетрадях” “Возрождения” какие-то “переговоры” мои с парижским “советским” посольством относительно моего возвращения в СССР.
Не лгать Зеелер, очевидно, не в состоянии: в той же статейке он говорит и о моем рассказе “Ночлег”, где он нашел “похождения испанского гидальго, которого загрызла собака”, хотя в рассказе этом я написал мужика марокканца