<далее испорчено – М. У.>.
Вся же статейка посвящена Ф. А. Степуну, который сказал много лестного о моей литературной деятельности в прошлом году, когда мне исполнилось 80 лет: Зеелер шельмует в ней Ф<едора> А<вгустовича> с такой грубостью, наглостью, развязностью, которая просто беспримерна, если вспомнить, что такое Зеелер.
Впрочем, не один Зеелер, а и прочие сотрудники “Русской Мысли” уже три года занимаются мною. А началось это в 1948 году, тотчас после публичного чтения моих литературных воспоминаний, началось с пасквиля С. Яблоновского, который на моих чтениях не был, но которому поручили разделать меня в пух и прах.
И он даже, я читал и некоторые политические воспоминания, не пожалел самых последних для большевиков, аЯблоновский брякнул, что я “совершил сальто-мортале к большевикам”<, а кончил и совсем скверно: сказал, что я “взрылю навоз на литературном дворе”>.
Дивлюсь юбиляру Зайцеву: как это он, главный (после Шмелева) столп “Русской Мысли” ни разу не одернул своих соратников по ней.
Ив. Бунин»
4 ноября:
«Дорогой Марк Ефимович, я послал Вам вчера заказной avion со статьей моей о Зеелере. Я в ней на память говорил о пасквиле С. Яблоновского по поводу моих литер<атурных> «Воспоминаний», читанных мною публично в 1948 г., и правильно передал то, что он сказал о моем «сальто-мортале» к большевикам, но конец этого пасквиля спутал: будьте добры поэтому все, что я сказал об этом в конце, просто вычеркнуть. Он подписался: “Удостоившийся присутствия”. Но он присутствовать не мог: он уже давным-давно лишен возможности ходить, и я его на вечере не видал. Сознался он в своем авторстве вскоре после того – говоря, что это “не пасквиль, а памфлет”.
Ваш Ив. Бунин»
29 апреля 1952 года Бунин собственноручно пишет И. М. Троцкому письмо, посвященное сугубо литературным делам:
«Дорогой Илья Маркович, пожалуйста, передайте Тартаку, что я прошу его извинить меня за то, что я писал ему <…>, вообразив на основании неверных сведений, дошедших до меня о его статье обо мне, как о поэте, будто бы только пейзажисте: я только теперь прочел подлинный текст этой статьи в Нов<ом> Р<усском> Слове, наконец дошедшем до меня, и увидал, как я был неправ и как напрасно указывал ему на не пейзажные темы моих стихов. Я прошу Вас передать это ему вместе с самой сердечной благодарностью за все, что он сказал обо мне в своих двух статьях: он оказался в них таким добрым другом моим вообще! Пишу плохо, нескладно тут, но это потому, что пишу в постели, болен в последнее время всячески особенно, обнимаю Вас, милый.
Ваш Ив. Бунин. Привет Вашей дорогой нам жене».
30 июня Алданов радостно сообщает Буниным:
«…сегодня утром я получил сразу с трех сторон известие, чрезвычайно меня обрадовавшее: Чеховское издательство решило допечатать еще немалое количество <…> экземпляров “Жизни Арсеньева”! <…> Это даже не успех “Жизни Арсеньева”, а триумф!»
Из письма В. Н. Буниной Троцкому от 16 августа явствует, что летом Илья Маркович все же был в Париже и посетил Буниных:
«Дорогой Илья Маркович… Б. С. Нилус не послала письмо Вам потому, что денег на отдых Л. Ф. 3<урову> хватило<…> так что Лит<фонд> не нужно беспокоить. Конечно, Б<ерте> С<оломоновне> следовало Вас об этом известить, но вскоре после Вашего отъезда мы все были потрясены болезнью юной студентки, выдержавшей только что экзамен и уехавшей на <отдых>, а через три дня вернувшейся домой в сильнейшем нервном расстройстве. Вероятно, на переутомленный организм подействовала высота в 1000 метров. Все ее очень любят, а в нашем доме она своя336. Они с матерью несколько лет жили у нас и на юге, и в Париже. Она говорит мне и И<вану> А<лексеевичу> “ты” и зовет его Ваней. Положение было настолько острым, что пришлось поместить ее в первоклассную клинику. А родители ее люди далеко не богатые, и пришлось нам с Б<ертой> С<оломоновной> напрячь все силы, и мы ни о чем не могли больше <думать – М. У. >. <…> И<ван> А<лексеевич> в таком же состоянии, в каком вы видели его. Возится с архивом. Отношения с Ч<еховским> Издательством> наладились».
10 декабря Бунин посылает Вейнбауму письмо, наполненное горькими жалобами на Чеховское издательство:
«Дорогой Марк Ефимович,
Рад буду послать что-нибудь для Н<ового> Р<усского> С<лова> и к Рождеству и к Новому году, если хватит на то сил, которых, увы, весьма мало, ибо доживаю я свою жизнь поистине ужасно. Моя старость, моя астма, моя сердечная слабость, мое душевное состояние – все требует жизни на юге, на солнце, на воздухе, в комфорте, но доступно это человеку состоятельному, а не мне с моей несчастной женой, тоже старой и слабой, которая несет все домашние тяготы и весь уход за мной – и все это в дьявольском Парижском климате, при котором я безвыходно сижу в четырех стенах, и при дороговизне тоже дьявольской.
А ведь доходы мои Вам известны и идут они только от этого самого “И-ва имени Чехова”, которое, как Вы говорите, надо “холить и лелеять”, а меня “лелеет” весьма оскорбительно. Я так и написал ему недавно… <…>. Я написал (очень сдержанно, очень вежливо), начав с того,
Чехов написал обо мне Амфитеатрову из Ялты 13 апр<еля> 1904 г. (и что напечатано в московском издании писем Чехова, в 8-м томе, на странице 268-й):что
“Пишу я теперь мало, читаю много. Сегодня читал первый ‘Сборник’ изд. ‘Знания’, между прочим Горьковского ‘Человека’, очень напомнившего мне проповедь молодого попа, безбородого, говорящего басом, на о, прочел и великолепный рассказ Бунина ‘Чернозем’. Это в самом деле превосходный рассказ, есть места просто на удивление!”
Я выписал это и продолжал так: “И вот прошло с тех пор почти 50 лет, и я завоевал за это время одно из первых мест в европейской литературе – и как был бы поражен Чехов, если бы узнал, как оскорбительно относится ко мне Из-во его имени! За почти двухлетнее существование свое это Из-во издало всего одну мою книгу. Книга эта вызвала единодушное не только восхищение, но даже удивление критиков своими достоинствами и идет, дай Бог не сглазить, неплохо, но повлияло ли это на Из-во? Ничуть! Вот еще в конце лета сдал я ему две новых книги <…>, но настал уже декабрь. а книги еще и не начаты набираться, валяются где-то, уступая эту честь томам других авторов… Следовало бы прибавить: “И поистине бесконечным ‘Антологиям’”. Все это между нами, дорогой Марк Ефимович, а то ведь обидятся: мол, жалуется на нас! А сказать это следовало бы даже публично, ибо вот уже лет 60 имею я дело с издательствами и ни одно из них не обращалось так со мною!
Ваш Ив. Бунин»
19 января 1953 года Бунин в своем письме Вейнбауму, извиняясь за то, что из-за болезни не исполнил его просьбу «дать что-либо Вашей газете к Рождеству и к Новому году», сообщает:
«…А я как раз хочу начать писать к 1954 году (пятидесятилетие со времени смерти) небольшую биографию (вместе со своими личными воспоминаниями) Чехова, с которым “я был столь близок”, – книжку для издания на русском и на иностранных языках. Может быть, и напишу.
– чтобы не перебил дорогу какой-нибудь болван вроде Б. Зайцева, совершенно исказившего своей книжкой гордость нашего рода, Василия Афанасьевича Бунина, ставшего по своему “незаконному рождению” Жуковским, Василием Андреевичем (по своему крестному отцу).Но это весьма прошу Вас хранить пока в секрете
Ваш Ив. Бунин <…>»
Тяжело больной, практически прикованный к постели Бунин, тем не менее, продолжает полемику со своими зоилами. 6 мая 1953 года он пишет Вейнбауму свое последнее в жизни письмо:
«Дорогой Марк Ефимович,
Будьте добры, напечатать прилагаемое по возможности
не откладывая в долгий ящикСердечно жму Вашу руку и желаю всего доброго.
Ив. Бунин P.S.
Зеелер уголовный преступник, которого спасли от тюрьмы А. М. Михельсон и М. А. Алданов. Последний вскоре будет в Нью-Йорке и может подтвердить вам, что я говорю сущую правду.
И. А. Бунин
Милые выдумкиГода три или четыре тому назад в какой-то русской газете, – не помню точно ее названия, – издававшейся, кажется, в Сан-Франциско, какой-то Окулич сообщил, что я, вскоре после мировой войны с Гитлером, летал в Москву и принимал какое-то участи в расстреле Краснова <см. выше письмо Бунина Цетлиной от 25 октября 1947 года – М. У>. А узнал я о существовании этого Окулича, ныне, кажется, уже умершего, и его удивительном сообщении благодаря ныне благополучно здравствующему американскому профессору Глебу Струве: кто-то прислал мне вырезку из той же газеты, – “Письмо в редакцию” ее, – в каковом письме этот самый почтенный профессор сделал некое возражение Окуличу: написал, что насколько ему, Глебу Струве, известно “уважаемый Окулич” (так буквально выразился Глеб Струве) ошибается: Бунин в Москву не летал, но что от Бунина, судя по его поведению по отношению к большевикам, всего можно ожидать. В чем именно это мое поведение выражалось, Глеб Струве не сказал и глаза Глеба Струве ничуть не лопнули от стыда после его “Письма в редакцию” по адресу “уважаемого Окулича”.
Не менее милую выдумку прочел я на днях и в одном парижском журнале: в четырнадцатой “Тетради” издательства “Возрождение”. “Тетради” эти редактирует С. П. Мельгунов, вот появилась в последней из них статейка о книге моих “Воспоминаний”, подписанная девичьей фамилией его жены, – П. Степанова, – и начинающаяся так: