<…> В этом смысле Литфонду нужна моральная поддержка и извне. Просьба правления Литфонда к вам, дорогие Вера Николаевна и Леонид Федорович, откликнуться несколькими теплыми строками в пользу этого учреждения, столь ценного для поддержания единства эмигрантской интеллигенции. Письма будут опубликованы в Нов<ом> Русс<ком> Сло<ве>.
С искренним приветом Ваш И. Троцкий. Секретарь Литфонда.
P.S. Пользуюсь случаем поблагодарить Леонида Федоровича за ценный подарок – Марьянку349, о которой Нов<ое> Русс<кое> Сло<во> поместила интересный отзыв».
После кончины И. А. Бунина Алдановы продолжают переписку с его вдовой. Эти годы – период подведения итогов прожитой жизни и старческих болезней Алданова. Из переписки почти совсем исчезают литературные и отвлеченные темы, остаются только повседневные вопросы да заботы. Еще при жизни Бунина Алданов не раз ставил в письмах вопрос о сохранности «Бунинского архива». Алданов высказывал мнение, что весь «Бунинский архив», в первую очередь его эмигрантская часть, должен оказаться на родине лишь в том случае, когда она станет свободной от диктатуры большевиков страной. Он уговаривал Бунина продать его библиотеке Колумбийского университета. Однако Бунин под разными предлогами все не решался это сделать. Он сетовал в частности на то, что часть его, переданная им до войны в Прагу, в созданный там усилиями секретаря Льва Толстого В. Ф. Булгакова350 «Русский заграничный культурно-исторический музей», «целью которого явилось бы хранение, изучение и экспозиция памятников и материалов, относящихся к истории, жизни, творчеству и быту русской эмиграции и русского зарубежного населения вообще», – была реквизирована советскими властями после освобождения города от немцев Красной армией и ее местонахождение ему не известно. Это были почти все документы, относящиеся к российскому периоду жизни и деятельности Бунина (сейчас они хранятся в РГАЛИ). В конечном итоге после кончины Бунина вопрос о передачи архива так и остался не решенным и его наследницей стала Вера Николаевна. Особенно волновала Алданова судьба его писем.
15 февраля 1954 года Алданов вновь ставит вопрос о «Бунинском архиве». Свой собственный архив он уже разместил в Колумбийском университете и настоятельно советует Вере Николаевне поступить аналогичным образом.
Однако для Веры Николаевны в это время представилась непредвиденная возможность передать имевшиеся у нее документальные материалы в переживающий период «оттепели» СССР. Советские литературоведы, имея, естественно, на то согласие верховных властей, засыпали ее по этому поводу письмами и просьбами. Заинтересованы они были в первую очередь рукописями Бунина. Более того, советское правительство стало выплачивать через Союз писателей приличную пенсию Вере Николаевне – факт, который она тщательно скрывала от всех своих близких, включая Алданова. Бунина стала передавать некоторые документы в Россию351, что, естественно, не вызывало у Алданова большого восторга. Тема «Бунинского архива» будет звучать в его письмах Буниной вплоть до его внезапной кончины.
Алданов в своих письмах активно побуждал Веру Николаевну написать биографию Ивана Алексеевича. Так, 5 марта он пишет ей:
«…Хочу Вам сделать одно предложение, которое, по-моему, много важнее вечеров. Очень советую Вам написать биографию И<вана> А<лексееви>ча. Вы лучше всех знаете его жизнь, знаете то, чего никто не знает, и не будет знать. Поэтому это гораздо важнее, чем все статьи о нем и тем более, устные доклады с общими местами. Это была бы долгая работа. Она будет Вам приятна. Судя по нынешнему положению, далеко нельзя сказать с уверенностью, что Чеховское издательство издало бы эту книгу. Может быть, оно вообще больше ничего покупать не будет. <…> Мы могли бы объявить предварительную подписку… Несколько глав наверное напечатало бы “Новое Русское Слово”. Теперь же вся Ваша энергия и силы уходят на вечера. Что в вечерах? Что от них остается? (а статьи об И<ване> А<лексееви>че будут писаться всегда). Пропасть Ваша книга никак, по-моему, даром не могла бы: так или иначе, рано или поздно, она будет напечатана. А если Вы не напишете, то многое уйдет с Вами: мы все уже стары. Но я имею в виду именно биографию, а не воспоминания».
18 марта:
«…Как хорошо, что Вы склонны написать биографию Ивана Алексеевича! То, что Вы плохо знаете время его молодости, никак не может быть препятствием. Во всяком случае, Вы ее знаете по его рассказам лучше, чем кто бы то ни было другой… Я помню, например, что из гимназии он ушел тринадцати лет. Для дальнейшего Вам очень пригодятся Ваши дневники за долгие годы и письма его к разным людям».
Алданов был также главным советчиком Буниной в вопросах издания книг его покойного мужа, в частности, книги Ивана Бунина «О Чехове», к которой он написал предисловие. 28 апреля он пишет Буниной:
«…Я получил рукопись первой части книги. Читаю с волнением. Надеюсь написать и без второй части, однако это для меня большое препятствие. Вы наверное получите ее корректуру очень нескоро? Просто не знаю, как быть. Пожалуйста, пришлите всё, что еще найдете. Трудно и с книгами. В Ницце не оказалось ни “Чехова в воспоминаниях современников”, ни даже писем Чехова… Из “Писем” мне нужен был бы хоть один том, тот, где чаще всего упоминается имя Ивана Алексеевича. И уж совершенно необходим мне точный текст той заключительной фразы из письма Чехова к Телешову, где говорится “Скажите Бунину” и т. д. (с датой)».
К этому времени здоровье Алданова резко ухудшилось, ему предстояла операция.
30 мая 1955 г. он писал Буниной:
«Дорогой друг, Вера Николаевна. Согласно Вашему желанию, сообщаю Вам о дне операции. Она состоится в среду, 1 июня, в 11 утра. К вечеру моя сестра, верно, уже получит телеграмму. Вы у нее можете узнать <…>. Спасибо. Обнимаем Вас. Сердечный привет Леониду Федоровичу.
Ваш М. Л.»
Здоровье Алданова оставляло желать лучшего. 2 июня Ландау-Алданова пишет Буниной:
«Дорогая Вера Николаевна. Спасибо большое за милое письмо. Я бы очень хотела, чтобы “мой” сидел с заломленным картузом, вместо того, чтобы подвергнуть нас такому страху. <…>…у него сейчас же после операции ослабел пульс, давление, ему давали кислород, вливали в вену физиол<огический> раствор. К вечеру состояние улучшилось, сегодня врачи им вполне довольны, хотя он и киснет. Мужчины, знаете, гораздо хуже переносят неудобства, неприятности, чем мы. Не спал он всю ночь, но сегодня ему сделают укол и дадут снотворное. Еще спасибо, целую Вас, сердечный привет Л<еониду> Ф<едоровичу> и Вам от нас обоих.
Ваша Т. Ландау»
К концу 1956 года, когда книга Веры Николаевны была почти готова, поднялся вопрос как же ее издать. В письме от 28 декабря Алданов пишет:
«…Для книг у нас остается только одна возможность: предварительная подписка. <…> Если Вы на это согласитесь, то лучше сделать это немедленно. Я с радостью обращусь за “рекламой” для Вас к “Новому Русскому Слову” или в “Русскую Мысль”<…>».
Книга Веры Николаевны Муромцевой-Буниной «Жизнь Бунина (1870–1906)» вышла в Париже, увы, уже после смерти Алданова (в 1958 г.). Осенью 1956 года в Америке справлялся юбилей М. А. Алданова, о чем он пишет Буниной в своем отнюдь не жалостном письме от 12 октября:
«…Сердечно Вас благодарю за добрые слова. Действительно мои похороны (юбилей ведь всегда похороны) назначены на 7 ноября. Об этом я получил письма от “Нового Русского Слова” и от С. А. Водова352. А я не только не думал о чествовании, но и дату отказался сообщить, – они ее узнали не от меня, а верно из какого-нибудь словаря. Цвибак мне сообщил, что она им известна и что они готовят “специальный номер” и публичное собрание трех организаций!!! А Водов хотел устроить в Париже банкет, со всем, что полагается!!! Я обоим ответил одно и то же: приятным статьям буду искренне рад (что же врать: все писатели рады приятным статьям), но самым решительным образом возражаю против вечера или банкета или обеда.
И тот, и другой тогда твердо обещали таковых не устраивать. А статьи будут, – слышал, что принимаются редакциями».
По-видимому уже тогда Алданов предчувствовал, что конец его близок. В письме по случаю наступающего Нового года от 28 декабря он пишет:
«…Новый год, по крайней мере в теории, признается радостным днем, – люди ведь и шампанское пьют, – естественно и поздравлять. Напротив, большое у меня сомнение в том, нужно ли и можно ли писать письма в дни траурных годовщин».
Алданова по-прежнему беспокоил вопрос «Бунинского архива», в первую очередь судьба написанных им Бунину писем. Вера Николаевна, заверяла его, что не собирается отсылать их в Россию и наводит справки о возможности передачи этих документов в Эдинбургский университет (Шотландия).
Алданова такой вариант вполне устраивал. В своем последнем письме от 1 февраля 1957 года он пишет:
«…Таким образом всё в порядке…<…> Уверен, что Вы меня переживете, но моих писем и тогда ни в коем случае большевикам не отдадите. Кстати, сохранились ли они у Вас? Ведь их было верно до тысячи, если не больше: считая за многие годы по одному письму дней в восемьдесят. Очень хотелось бы их перечесть, ведь вся моя жизнь в эмиграции прошла с Вами и с покойным Иваном Алексеевичем. Если сохранились, попрошу Вас дать их мне в Париже».
В этом же письме Алданов пишет и о своем последнем романе:
«…Спасибо за то, что Вы говорите о “Самоубийстве”. Роман печатается без авторской корректуры. <…> Вы и не ждите в романе Марии Федоровны <Андреевой353>. Я и Горького не вывожу, только упоминаю о нем. А интимные дела Андреевой, его и Морозова, конечно, меня и никого не касаются, я и в мыслях не имел их изображать. Я ее знал. Да, была красивая женщина. Я раз обедал с ней в Петербурге у Горького, в 1918 году, когда он был крайним врагом большевиков. Вы, впрочем, не говорите, что ждете в романе появления Марии Федоровны. Но другие мне пишут, что ждут. И спрашивают с кого писаны Джамбул, Люда, Ласточкины, Тонышевы и другие!!! Разумеется ни с кого. Когда появляется действительно существовавшее, хотя бы и неисторическое лицо, я его обозначаю настоящим именем, как, например, Савву Морозова».